Мне вовсе не улыбалось возвращаться в пустую квартиру, но я себя пересилил. Проверил автоответчик в надежде на сообщение от Тони, но на нем не оказалось записей. В холодильнике почти ничего не было, буфету тоже особенно нечем было похвастаться, так что я позвонил в пиццерию на первом этаже и успел сделать заказ как раз перед закрытием. Один из работавших там парней принес мне пару пицц и бутылку газировки. Я поел, сидя на наружной лестнице, и звуки субботнего вечера в Поттерс-Коув на время меня отвлекли. В квартире было непереносимо жарко, и куда бы я ни взглянул, везде видел Тони, ощущал ее запахи: одеколонов и гелей, порошков и лосьонов. Хотя она забрала много вещей с собой, я повсюду находил ее следы. Наши следы.

К тому времени как я покончил с едой и заставил себя принять холодный душ, было уже почти два часа ночи. Спину ломило, с той стороны, куда пришелся удар, голова пульсировала, руки все еще побаливали. Вместо того чтобы думать, каким старым и побитым я себя чувствовал в тот момент, я постарался насладиться короткой передышкой от жары под струями прохладной воды.

Выйдя из ванной, я заметил, что на улице все стихло, как случается после полуночи даже в больших городах. Я постоял в ногах кровати, глядя на смятые простыни. Я не мог спать на ней с тех пор, как ушла Тони.

Обернув вокруг талии полотенце, я ушел в гостиную и улегся на диван в полной уверенности, что не смогу заснуть. И через несколько минут отрубился.

Проснувшись утром, я понял, что снова видел сон. На этот раз вместе с Бернардом и странными людьми в нем была и Мамка Тутс, грозившая мне толстыми окровавленными пальцами и обнажавшая коричневые зубы в дьявольской усмешке.

Все тело казалось одеревеневшим, мышцы болели. Даже после сна усталость никуда не делась, и оставалось только гадать, смогу ли я когда-нибудь снова полностью расслабиться. Я потер глаза, встал и побрел в ванную.

Одеваясь, я мог думать только о том, что произошло в баре. Как бы я ни старался переключиться на что-то другое, события прошлой ночи раз за разом прокручивались в памяти, наполняя меня странной смесью удовлетворения и тревоги.

Я надел джинсы, кроссовки и футболку, а потом подошел к шкафу в спальне и вытащил с верхней полки большой запираемый ящик. В нем хранился мой пистолет, коробка патронов, две обоймы и несколько кобур. Я проверил оружие и положил его на постель, потом выбрал кобуру, которая пристегивалась на пояс. Прихватив одну обойму, я захлопнул крышку ящика, запер его и вернул на полку.

Для работы я получил лицензию на скрытое ношение оружия, но прежде пользовался им только во время тех редких смен, когда требовалось иметь при себе пистолет. Было странно вооружаться не ради службы, но я не представлял, что может случиться на этот раз. Мне и так придется соваться во мрак в одиночку. Не хватало еще отправляться туда с пустыми руками.

Закрепив пистолет в кобуре сзади на поясе, я опустил нижний край футболки поверх него. Оглядел себя в зеркале и немного растянул футболку, чтобы она висела свободнее и оружие было не так заметно. На лбу и шее у меня уже выступил пот. Было всего восемь утра, но при такой влажности воздуха день обещал превратиться в очередное пекло. Жара в этом году наступила необычно рано. С другой стороны, раз все остальное катилось к чертям, так почему бы и погоде не последовать этому примеру?

Меня отвлекла наша свадебная фотография на комоде рядом. Мы с Тони сидели во главе стола – она в платье, я в смокинге – и, переплетя руки, пили шампанское из бокалов друг друга. Мы выглядели невероятно молодыми, счастливыми и невинными.

Донесшийся из церкви в миле от моего дома перезвон колоколов напомнил мне о том, что сегодня воскресенье.

Я аккуратно положил фотографию изображением вниз.

Проспект Мильнера – старый, практически забытый участок заброшенной дороги неподалеку от аэропорта. В самом его конце медленно гнил остов старой фабрики. Снаружи ее стены были практически сверху донизу раскрашены граффити, участок зарос высокой травой. Повсюду лежали кучи мусора. Среди кустарника и пустых песчаных участков тут и там стояли ветхие домишки – все, что осталось от малобюджетного поселка, где несколько десятилетий назад жили работники процветающей фабрики. По большей части они были заброшены и заколочены.

Я проехал четыре мили по проспекту Мильнера, от начала до конца, выяснил, где он начинается, и обнаружил, что от старой фабрики шла грунтовая дорога, которая упиралась в асфальтированную аллею. Оттуда было меньше мили до развязки, выводящей на трассу штата.

Определившись со всеми въездами и выездами, я сделал круг и на этот раз, въехав на проспект, стал посматривать на тахометр.

Не проехав и мили, я увидел небольшой одинокий дом в окружении кустов и мертвых деревьев, точно как говорила Мамка Тутс. Установленное на бетонных блоках здание выглядело ужасающе, но все еще было обитаемым. Машины перед ним не было, но на ближайшем к дороге углу участка торчал почтовый ящик. Я посмотрел на часы. Почти девять.

Я проехал мимо, развернулся и снова подъехал к дому. Остановив машину по диагонали напротив, я перевел ручку переключения передач в режим парковки. Далекий рокот просыпавшегося города пробивался сквозь шум мотора. Эта заброшенная и забытая земля на окраине города выглядела такой пустынной, что мне стало неуютно. Тут даже если закричишь и тебя кто-то услышит, то, скорее всего, не обратит внимания. Я откинулся на сиденье и почувствовал, как кобура вжалась мне в спину. И хотя я доставал пистолет и стрелял только в тире, тем не менее, напоминание о его присутствии придало мне уверенности.

Несколько минут я наблюдал за домом, потом выбрался из машины и медленно двинулся к участку.

Солнце висело невысоко над горизонтом, едва видимое над кустарником и мертвыми деревьями, но уже палило вовсю, и воздух мерцал от подымавшегося жара. Я шел по утоптанной земляной площадке, пока тень дома не закрыла меня от лучей, потом быстро огляделся. Дом был в плачевном состоянии, двери и окна закрывали ветхие погнутые сетки. Над дверью торчала грязная лампочка, перед входом валялся древний коврик с надписью: «Добро пожаловать». Я постучал и стал ждать. Ничего. Я постучал снова. Снова ничего.

Через некоторое время я подошел к левому окну и наклонился к стеклу, прижав ладони по бокам от лица, чтобы заглянуть внутрь дома. Через сетку трудно было что-то разглядеть, да и само окно оказалось таким грязным, что все за ним виделось размытым. Отступив от окна, я постучал в третий раз.

Вдалеке на шоссе рокотали проезжающие машины. Я медленно обошел дом и заглянул на территорию позади него. Прислоненный к стене старый стол для пикников выглядел так, будто им не пользовались много лет; в углу участка стояли два небольших мусорных бака. От окружающего кустарника участок отделял еще один небольшой отрезок голой земли. От левого заднего угла дома до тонкого шеста, явно специально для этой цели воткнутого в землю в нескольких футах от стены, тянулась бельевая веревка. На веревке ничего не было, и я засомневался, что в доме кто-нибудь живет.

Я осторожно прошел к мусорным бакам. Вокруг них с громким жужжанием летали мухи, но, открыв крышку, я понял, что и теперь не могу наверняка сказать, живет ли здесь кто-нибудь, потому что внутри лежали в основном коробки из-под замороженной еды и обедов, и выглядели они не слишком свежими. По такой жаре от вони у меня перехватило дыхание, и, закрыв крышку, я снова обошел дом, вернулся к входной двери и посмотрел через дорогу. Если не считать мою машину, вокруг было пусто.

Я подошел к почтовому ящику у дороги. Внутри лежали два листка бумаги. Я вновь огляделся, затем вытащил их из ящика. Первый был счетом за электричество, другой – рекламным буклетом универсального магазина. Счету было меньше недели, значит, его доставили день или два назад. Я сунул листки обратно в почтовый ящик и закрыл его.

Я вернулся к машине и какое-то время стоял, не садясь за руль и размышляя: Может быть, зря я сюда приехал. Может, только к лучшему, что ее нет. Но в тот момент, когда я надел солнечные очки, чтобы защититься от яростных лучей солнца, возле мертвых деревьев что-то привлекло мое внимание.

У меня задрожали колени и свело желудок. Стянув очки, я с трудом сглотнул; над деревьями и голой землей зазвучал неразборчивый шепот. Он окружил меня, и я попытался убедить себя, что бояться нечего, что все это существует только в моем воображении, но страх не отступал. Мне хотелось сбежать, сесть в машину, уехать прочь и никогда сюда не возвращаться. Вместо этого я глубоко вздохнул и закрыл глаза. И медленно открыл их через несколько секунд.

Шепотки умолкли. А может, они на самом деле и не звучали. Отчего-то теперь это было не так важно.

Я забрался в машину и направился обратно к городу.

Просидев больше часа за чашкой кофе в местной закусочной, я еще с полчаса кружил по Нью-Бедфорду, пока не собрался с духом, чтобы вернуться на проспект Мильнера.

Когда я вновь оказался перед домом, было уже почти одиннадцать. Все выглядело точно так же, но потом я сообразил, что входная дверь открыта. Поблизости не было других машин, так что я предположил, что хозяйка либо спала, когда я приезжал в первый раз, либо кто-то довез ее до дома, пока меня не было.

Я вышел из машины и оглядел деревья и кусты. Над землей поднимались видимые волны жара, искажая пространство, но ничего больше не двигалось.

Я снял солнечные очки, бросил их на приборную панель и пошел к дому. Вид у меня был уверенный, но не угрожающий. У сетчатой двери я остановился и склонил голову на сторону, пытаясь заглянуть внутрь, но ничего не увидел в царившем внутри мраке. Оба окна на фасаде были распахнуты и заслонены только сетками. В доме было тихо, но где-то неподалеку раздавались негромкие удары. Я постучал по сетке двери, но никто не ответил и не появился, так что я прислушался повнимательнее.

Удары доносились из-за дома.

Повернув за угол, я увидел, что на бельевой веревке висит большой ковер, из которого кто-то выбивает метлой пыль. Удары внезапно прекратились, и из-за ковра показалась женщина.

Ее волосы – рыжие на фотографии, но теперь черные как смоль – были коротко острижены и торчали во все стороны. Было непонятно, то ли они и должны были выглядеть растрепанными, то ли она просто давно их не расчесывала. В жизни она была куда ниже ростом и более худой, чем можно было предположить по фотографии, и выглядела значительно старше. Женщине на фотографии едва исполнилось двадцать, той, что стояла передо мной, перевалило за тридцать. Ладонью заслонив глаза от солнца, я попытался получше ее разглядеть, но все равно не был уверен, что передо мной тот же человек.

– Простите, – спросил я, – вы Клаудия?

Не выпуская метлы из рук, она поднырнула под веревкой. На ней была рубашка в вылинявшую черно-белую клетку, которую она небрежно застегнула только на груди. Рукава рубашки были кое-как отрезаны, и на их месте с материи по кругу свисали отдельные нитки. Ансамбль завершали сильно заношенные джинсы и сбитые черные ботинки. В левом ухе женщины виднелось несколько проколов, а в правом было вдето единственное небольшое колечко. Ее лицо было бледным, глаза глядели устало, и казалось, что ей давно не приходилось бывать на солнце. Помимо жирной обводки вокруг глаз на ее лице не было другого макияжа.

Какое-то время женщина молча меня разглядывала.

– Я ищу Клаудию Брюстер.

– Ты из полиции? – спросила она. Ее голос был шелестящим и слишком глубоким для такой невысокой женщины.

– Нет, я…

– Тогда ты незаконно находишься на моей земле. Пошел вон.

– Это вы – Клаудия Брюстер?

– Брюэр.

– Хорошо, Брюэр.

– Что тебе нужно?

– Меня зовут…

– Что тебе нужно? – Она уперла метлу в землю и облокотилась на нее, сложив руки над ручкой. Под первыми фалангами ее пальцев на левой руке я заметил маленькие черные татуировки. Рисунки были разными, – звезда, месяц, анх, пентаграмма, – но все выполнены в одном простом, любительском стиле.

– Мне нужно с вами поговорить.

– О чем?

Я вытер ладонь о джинсы и протянул ей руку. Она бросила на нее безразличный взгляд.

– Меня зовут Алан Ченс, – сказал я. Она никак не отреагировала. – Бернард был моим другом.

Безразличное выражение на ее лице не изменилось.

– Кто?

– Бернард Мур.

– Не знаю такого.

– Слушайте, я сюда приехал не в игры играть. Бернард умер. Повесился.

Через какое-то время она кивнула, выражение ее лица не изменилось.

– Я знаю.

– Вот это я нашел среди его вещей. – Я вытащил из кармана фотографию и показал ей. – Я прошел через ад, чтобы вас найти.

– Ты бы не узнал ад, даже если бы жарился в нем.

От ее невозмутимого тона во мне родилась неловкость, почти страх, который пронизал меня как удар электричества. Когда он отступил, я снова сунул ей фотографию.

На этот раз Клаудия протянула руку, взяла ее и какое-то время молча разглядывала. Потом произнесла:

– Это было снято много лет назад. В другой жизни. Давно… блин, так давно.

– Если хотите, можете оставить ее себе, – сказал я.

– Не знаю, где он ее взял, это было снято много лет до того, как мы встретились. Старый… один знакомый сфотографировал меня.

– Я думал, что вы ее ему подарили.

– Может быть. А может, он ее украл. Кто знает? Многое в жизни как бы размывается. – Она сунула фотографию в задний карман. – Так что, ты только за этим сюда явился, чтобы мне ее отдать?

– Я пришел, чтобы получить ответы.

– Если ты забрался так далеко, то ты их уже знаешь, – сказала она.

– Некоторые, но не все.

Какое-то время мы смотрели друг на друга. Ее глаза вызывали у меня беспокойство. Когда-то они быль красивыми, как на фотографии, но теперь казались тусклыми и старыми. Старше, чем она сама. Как будто за ними не было души.

– Мне надо знать, что знаете вы.

– О чем?

– О Бернарде. О том, в чем он был замешан, и что, бога ради, вообще происходит.

Она медленно провела языком по верхней губе, смачивая ее.

– Бог тут вообще ни при чем.

– Мне нужно знать, что знаете вы.

– Нет, не нужно. Ты хочешь знать. Большая разница.

– После смерти Бернарда начались странности.

– Кто бы сомневался.

– Мне нужна ваша помощь.

– В чем?

– Во всем, что происходит. Мне нужно найти правду.

– Правда немногого стоит. – Клаудия закинула метлу за голову, так что ручка уперлась ей в шею, и свесила кисти рук по обеим сторонам черенка – так же, как держал винтовку Джеймс Дин в известном кадре из «Гиганта». Даже на собственной территории ее движения говорили о многом, язык тела выдавал человека, который большую часть своей жизни оказывался на положении нежеланного, в ситуациях неприятных или нежелательных. Вечная жертва и утомленный сражением боец одновременно. Она обладала внутренней твердостью и нарочито честной внешностью, которая не оставляла сомнений в истинности обоих качеств. Вблизи легко было поверить, что она становилась жертвой преступлений, которые я не мог бы себе и вообразить. Вместе с тем, Клаудия не казалась беспомощной побирушкой. Она выглядела измученной, но вместе с тем сильной и, возможно, даже опасной, как будто могла в случае необходимости сделать кого-то еще своей жертвой. Она казалась человеком, который способен убить, если загнать его в угол – и, возможно, была вынуждена так поступить когда-то в прошлом.

Я неуверенно стоял перед ней.

– Так вы мне поможете?

– Что тебе от меня нужно? – Она покачала головой. – Я даже не знаю, кто ты. Думаешь, я просто так…

– Я же сказал, меня зовут Алан Ченс. Я дружил с Бернардом.

– Ну так и что? Ты просто какой-то мужик, который приперся ко мне на задний двор. Я тебя не знаю.

Я вздохнул и провел руками по волосам. Ладони стали мокрыми от пота.

– Уверен, что Бернард обо мне рассказывал.

– Ага, – сказала она, – рассказывал. Но ты дружил с ним. А не со мной. Он старался все в своей жизни разделять… своих друзей. Иначе мы бы давно познакомились, правда?

– Я так понимаю, вы слышали, что происходит в Поттерс-Коув?

– Меня какое-то время не было в городе. Вернулась только вчера. Но да, слышала. – Она кивнула. – Какое это имеет отношение ко мне?

– Это вы мне скажите.

Клаудия опустила метлу из-за головы и поставила рядом с собой.

– Ты меня в чем-то обвиняешь?

– А вы в чем-то виновны?

Она повернула к дому.

– Выметайся.

Я протянул руку, попытался поймать ее под локоть.

– Клаудия, подождите…

Она развернулась на месте, одновременно занося метлу, и в долю секунды черенок оказался меньше чем в дюйме от моего глаза.

– Еще раз меня тронешь, говнюк, и я загоню эту хрень тебе в башку, ты понял?

И я ей поверил.

– Мне так жаль. – Я поднял руки и замер абсолютно неподвижно. – Я вам не угрожаю. Мне просто нужна ваша помощь.

Клаудия опустила метлу и немного расслабилась. Через несколько мгновений она сказала:

– Я же говорю: я только вернулась в город. И уже через несколько часов мне начинают названивать старые знакомые, – люди, с которыми я больше не в приятельских отношениях, которых я не хочу больше видеть, – и предупреждают, что меня кто-то ищет, устраивает всякие заварушки. Эта старая ебнутая сучка Тутс грозит проклятиями и бормочет заклинания, будто кто-то, кроме детей и дураков, верит в эту чушь. А потом появляешься ты и начинаешь вынюхивать тут, как какая-то псина. Я не хочу ни во что ввязываться, ясно? Просто оставь меня в покое.

– Я тоже не хотел ни во что ввязываться, – негромко сказал я.

Она посмотрела на небо и провела рукой по лбу, вытирая пот.

– Не думаю, что ты поймешь, и мне плевать, если даже не поймешь, но на этот раз я хочу напрочь порвать с прошлым. Я начинаю новую жизнь. И не хочу никаким боком связываться с твоими проблемами. У меня и своих хватает.

– Я не прошу заниматься моими проблемами. Я всего лишь прошу рассказать о том, что вы знаете.

Она коротко и горько улыбнулась.

– О, только и всего?

– Я бы не приехал, если бы мне не нужна была помощь.

Клаудия прислонила метлу к задней стене дома.

– Я ничего не знаю.

– Мы оба знаем, что это не так.

Она с вызывающим видом пожала плечами.

Я вздохнул.

– Как я уже сказал, после смерти Бернарда начались странности.

– Правда? – Она сунула руку в нагрудный карман рубашки и достала сигареты, и в этот момент мне показалось, что безразличное выражение ее лица на секунду как будто сменилось сочувствием. Сунув в рот сигарету без фильтра, она принялась обхлопывать себя в поисках зажигалки, которая в конце концов отыскалась в кармане джинсов. – Какие странности?

– В смысле, кроме трупов по всему Поттерс-Коув?

Клаудия глубоко затянулась, дольше обычного задержала дым в легких, потом выпустила его через ноздри долгой ровной струей. И одарила меня строгим взглядом, который ясно говорил, что мой вопрос не стоит ответа.

– Я понимаю, что это прозвучит как бред сумасшедшего, но…

– Мы все сумасшедшие. Весь мир сумасшедший.

– После смерти Бернарда, – снова начал я, – нам всем стал сниться один и тот же сон, мы…

– Мы?

– Мои друзья… другие друзья Бернарда, Рик и Дональд.

Она немного помолчала, как будто мои слова постепенно оформлялись у нее в голове, потом сказала:

– Он много о вас рассказывал.

Я смахнул с виска каплю пота.

– Вскоре после смерти Бернарда нам начали сниться кошмары. Одинаковые кошмары.

А у меня начались… – Я заставил себя произнести эти слова: – У меня начались галлюцинации, видения или какие-то сны наяву, я… не знаю, что именно. А вчера вечером эта женщина, Тутс, сказала…

– Я знаю, что она сказала, – прервала Клаудия. – Эта жирная стерва считает, что ты одержим, что она увидела демонов и они на нее напали, пустили ей кровь.

– Вы ей верите?

– Ты удивишься тому, во что я верю.

– Я знаю, что все это как-то связано. Я знаю, что Бернард занимался чем-то…

– С чего ты решил, что мне что-то известно?

Я молча уставился на нее.

– А даже если и знаю, – сказала она, – с чего бы мне что-то тебе рассказывать?

– Чтобы мне помочь.

– И с чего бы мне тебе помогать?

– Даже не знаю. Может быть с того, что это правильно?

– Ты живешь в каком-то странном мире.

– Я думал, что вы хотели начать с чистого листа.

Щупальца дыма от сигареты извивались у нее перед лицом.

– Пистолет у тебя на поясе – он заряжен?

Я был поражен и не мог сообразить, как она заметила оружие, если все время стояла прямо передо мной?

– Да.

– Собрался пристрелить кого-то?

– Он исключительно для самозащиты.

Мой ответ, судя по всему, показался ей забавным, потому что на ее губах появился намек на улыбку, который, впрочем, быстро пропал. Клаудия медленно перевела взгляд на деревья позади нас, как будто наблюдала за ними, искала что-то спрятанное среди них.

– Ладно, – негромко сказала она, качнув головой в сторону дома. – Давай уйдем с солнца.