Несмотря на то что меня пригласили внутрь, я чувствовал себя в квартире Джулии неуютно, не в своей тарелке. Мы вошли все вместе, с невысказанным, но общим ощущением скорби, как скот на бойню, Джулия во главе, я в самом хвосте. Она отступила в сторону, пропуская меня внутрь, потом закрыла дверь и защелкнула впечатляющую коллекцию замков.

Из небольшой прихожей я прошел в просторную, но скромно обставленную гостиную. Большую часть деревянного пола здесь скрывал недорогой круглый ковер. Мебель была разномастной и старой, стены выкрашены в светло-серый цвет, отчего даже при дневном свете комната выглядела мрачновато. В дальней стене два окна за поблекшими белыми занавесками выходили на пустую детскую площадку и соседний проспект. На раме каждого висели серебряные крестики, обращенные в сторону улицы как стражи. Я притворился, что ничего не заметил.

Джулия провела меня через гостиную в столь же мрачную кухню. В центре стоял складной стол, виниловая поверхность которого была испещрена следами ожогов и мелкими царапинами, и четыре складных стула по сторонам. На столе красовалась большая, переполненная окурками пепельница, лежала колода карт и были разбросаны многочисленные религиозные книги, включая старую Библию. В окне над раковиной с карниза для занавески свисал еще один серебряный крестик.

Квартира была наполнена религиозными побрякушками и небольшими статуэтками, но я не мог определить, был ли это храм или крепость. Я не заметил ни одной семейной фотографии и, если уж на то пошло, вообще ничего, что связывало бы ее хоть с кем-то – только безликое и безрадостное пространство, святыню уединения.

Джулия указала на стол, и я сел на один из стульев, а она поставила кипятиться чайник и, извинившись, вышла в коридор. Хотя я не видел ее спутника с тех пор, как мы вошли в квартиру, до меня донеслась резкая вонь разогретого героина. По всей видимости, мужчина тоже был где-то там, в глубине коридора, и загонял наркотик в остатки своих вен. Я все еще был потрясен тем, что Джулия меня вообще впустила, и не мог избавиться от тревожного ощущения, что она каким-то образом предчувствовала мое появление. Разумеется, это было совершенно невероятно, но только так можно было объяснить ее слова, «Я так и знала», когда я в первый раз заговорил о Бернарде, и то, что она практически без вопросов впустила в дом незнакомца. Вдобавок, сама квартира внушала смутную тревогу, так что мои нервы натянулись до предела, а по шее начали бегать мурашки. Хотя в неподвижном воздухе не чувствовалось холода. По правде сказать, только тогда я заметил, что все окна закрыты, и удивился – на улице стоял такой приятный весенний день.

Я почувствовал взгляд мужчины еще до того, как он появился из коридора и побрел к столу. Теперь он вел себя спокойнее, более сдержанно, но лишь потому, что едва мог соображать; с широкой, одурелой ухмылкой на лице, замедленно двигаясь, он сел и тяжело облокотился о шаткий стол. Казалось, он не способен о чем-либо разговаривать, так что я как можно ненавязчивее уставился на Библию. Как и прочие книги на столе, она была изорванной и потрепанной, а между страницами в беспорядке торчали закладки из бумажек для заметок.

Если не считать медленного, размеренного дыхания мужчины, в квартире было невероятно тихо.

– Ты никогда не спрашивал себя, – произнес он заплетающимся языком, – как ты здесь оказался, ну, типа, именно здесь, именно сейчас?

Я взглянул в его затуманенные глаза.

– В последнее время – особенно часто.

– Ты выглядишь… напряженным.

– У меня сейчас жизнь напряженная.

– А я вот что думаю, – сказал он, и при этом его глаза медленно закатились и закрылись, – я думаю, что беспокойство, типа, совершенно бессмысленная, типа, штука, понимаешь? Потому что… потому что оно, типа, дает нам такую, типа, иллюзию, понимаешь, гребаную иллюзию, что мы чем-то управляем, сечешь? Как будто мы на самом деле что-то решаем, да? Но в конце, типа, в конце концов из всего этого идет страх, так? А из страха идет замешательство. – Он открыл глаза, улыбнулся мне. – И я так думаю, что нам всем надо, типа, делать все что угодно, чтобы прочистить мозги. Понимаешь, о чем я, да?

Я мечтал оказаться как можно дальше от него, но продолжал смотреть ему прямо в глаза.

– Да.

– Думаешь о том, чего стоит совет какого-то наркоши, а? – Он сонно рассмеялся.

Меня отвлек скрип пола, и, обернувшись, я увидел, как Джулия прошла через кухню к ряду шкафчиков над единственной кухонной стойкой.

– Эдриан, помолчи, – холодно бросила она. Джулия переоделась в старые джинсы и легкий свитер и распустила волосы, едва достававшие до плеч. Когда мы только встретились, ее волосы были завязаны в хвост, открывая седые корни. – Чаю хочешь? – спросила она.

– Нет. Спасибо.

Она вытащила из шкафчика и поставила на стол две чашки, блюдца и сахарницу, потом отошла к холодильнику и возвратилась с небольшим кувшинчиком молока. Замерев на секунду, как будто собиралась заговорить, Джулия вернулась к кухонной стойке и принялась копаться в сумочке, пока не отыскала пачку сигарет и зажигалку. Она зажгла сигарету, стоя к нам спиной, и обернулась только после того, как сделала первую затяжку и со вздохом выпустила дым из легких.

Возраст не красил Джулию Хендерсон. Она не пользовалась косметикой и набрала вес. Вдобавок к этому, утомление и явные попытки скрыть естественную красоту под посредственной, даже непривлекательной внешностью придавали ей неряшливый вид. Джулия еще раз глубоко затянулась, и я заметил окрашенные никотином пальцы и ногти, сгрызенные почти до основания. Ей было на шесть лет больше, чем мне, то есть всего сорок четыре, но в нынешнем состоянии она выглядела почти шестидесятилетней. Нездоровой, опустошенной эмоционально и истощенной физически шестидесятилетней женщиной. Былое великолепие еще таилось под морщинами, пятнами и темными кругами; как будто каждое мгновение боли, страха, тоски и отвращения оставило шрам, напоминание о себе. Девятнадцатилетняя красотка давно сгинула, и вместо нее оказалась взрослая, вполне материальная женщина, которая продолжала жить, несмотря на очевидные трудности. И она явно больше не видела в канонах красоты с глянцевых обложек ни смысла, ни значения.

Джулия отбросила волосы с лица.

– Как ты меня нашел?

– Твой адрес есть в телефонной книге, но я не знал, что ты живешь в Кембридже, пока Брайан не сказал мне. Я повстречал его в Поттерс-Коув.

– Брайан. – Джулия произнесла имя так, будто оно были неприятным на вкус. – Он знает, что ты здесь?

– Нет.

Какое-то время она молча курила.

– Так зачем ты приехал?

Хороший вопрос. О чем вообще я думал, кем себя вообразил? Не важно, были ли верны мои подозрения о том, что произошло много лет назад. Какое право я имел являться без предупреждения и вмешиваться в жизнь этой женщины, которой и без того непросто?

– Может быть, нам стоит поговорить наедине?

– Все, о чем ты хочешь поговорить со мной, можно обсуждать при Эдриане. – Она еще не злилась, но явно уже теряла терпение. – Я во всем ему доверяю.

Краем глаза я заметил, как Эдриан мне подмигнул. У меня начали потеть ладони, так что я как бы невзначай вытер их об штаны и попытался составить связное предложение:

– Слушай, я знаю, что это все очень странно… я появился вот так, из ниоткуда, притом что ты едва меня знаешь и мы не виделись много лет… но я просто не знаю, к кому еще обратиться. Это почти смешно, что я тут оказался, но, Джулия, мне нужно было с тобой поговорить. – Я сжал руки и положил их на колени, пытаясь сдержать дрожь. – Я уже спрашивал прежде, но… помнишь ли ты кого-нибудь из Поттерс-Коув по имени Бернард Мур?

На этот раз она никак не отреагировала, и я описал его. Джулия затянулась и прищурилась от витавшего вокруг дыма.

– И что с ним?

– Он умер.

– И что ты хочешь от меня? Открытку с соболезнованиями?

– Он покончил с собой. Повесился.

Джулия раздавила сигарету в переполненной пепельнице, стоявшей на столе между нами, и выдохнула последний клуб дыма из ноздрей.

– Какое тебе до него дело?

– Он был моим другом.

Она подалась назад, сложила руки на груди и прислонилась к кухонной стойке.

– Вот как.

Я непроизвольно оглянулся на Эдриана, но он пялился на столешницу так, будто она была самым изумительным предметом в мире, так что я снова обратился к Джулии:

– Но мне кажется, Бернард был не совсем тем, кем я его считал. После его смерти обнаружились кое-какие странности, которые…

– Какие странности?

Я встал.

– Я ошибся. Слушай, извини, не стоило мне вот так сваливаться тебе на голову.

– Я видела утренние новости, – внезапно заявила она. – В Поттерс-Коув нашли труп.

– Да. Тело молодой женщины.

– Здесь такое случается довольно часто. Но готова поспорить, что в той дыре это важнейшее событие.

Чайник засвистел. Джулия быстро подошла к плите, взяла его и наполнила две чашки на столе. Мне пришло в голову, что она с легкостью могла бы обварить меня, сняв с чайника крышку и плеснув на меня кипящей водой; и хотя не похоже было, что Джулия склонна к насилию, на ее лице было странное выражение, которое меня встревожило.

– Сядь, Алан. Ты пришел сюда за ответами, так? Так чего же убегать, оказавшись так близко к цели?

Эдриан утопил в чашке пакетик чая и сдавленно хихикнул.

Я опустился обратно на стул, и после того, как Джулия поставила чайник на выключенную плиту и села за стол, спросил:

– Значит, ты знаешь Бернарда… в смысле, ты его помнишь?

Джулия обхватила чашку обеими руками, поднесла к губам и неслышно отпила.

– Я помню, что он меня изнасиловал.

Ее ответ уже не должен был застать меня врасплох. И все равно он меня ошарашил.

– О боже, я… какой ужас. Я…

– Ты же это хотел узнать, разве нет? Именно поэтому ты меня разыскал. Насколько тебе известно, нас ничего больше не связывает. И ты уже знал ответ. Должен был знать.

– Я подозревал. Перед самоубийством он намекал на то, что совершил что-то такое, что-то ужасное. – Я поставил локти на стол, закрыл лицо руками. – Господи боже мой, как такое может быть…

– Я никому не рассказывала, – сказала она.

– Прости, Джулия, но мне надо знать, что произошло. Это важно.

– О, в этом я не сомневаюсь. – Дрожащими руками она подняла чашку и сделала еще один глоток чая. И, прежде, чем я успел ответить, сказала: – Это случилось в конце лета 1975 года. В лесу в Поттерс-Коув.

– Я не хочу показаться бесчувственным или…

– Просто спрашивай.

– Бернард носил очки с такими толстыми стеклами, был маленьким… в то время он был таким слабаком… как он сумел…

– Элемент неожиданности. Нож. И помощь.

Мое сердце едва не разорвалось.

– Ему кто-то помогал?

Она кивнула, снова потянулась к сигаретам.

– Я бежала как обычно, срезала дорогу через этот участок леса. – Джулия сунула в рот сигарету, глядя в пустоту, как будто воспоминания были где-то за горизонтом, который видела она одна. – Помнишь, там был такой каменный очаг, неподалеку от старой палаточной площадки?

– Да.

– Он сидел рядом с этим очагом, – сказала она без выражения. – Я остановилась… думала, что он поранился. Ты сам сказал, он был маленьким и, наверное, выглядел моложе своих лет. Он просто сидел, качался из стороны в сторону, тер ногу и постанывал. Я остановилась и спросила, все ли в порядке, и он сказал, что упал и подвернул ногу. Сказал, что если я его поддержу, он сможет идти, так что я протянула ему руку. С чего мне было отказывать? Он выглядел совершенно беззащитным, как ребенок. С чего мне было не помочь ему? Не могла же я просто пробежать мимо, не обращая внимания?

– Нет, – выдавил я, у меня сжалось горло. – Я понимаю.

– Когда я помогла ему подняться на ноги, он меня толкнул, сильно и неожиданно. Я потеряла равновесие, упала и… – она яростно затянулась сигаретой, смяв фильтр. – Я сильно ударилась о землю головой. Чуть-чуть не попала в очаг. Если бы я ударилась об него затылком, то сегодня меня бы здесь не было, это уж точно. Я бы умерла в тот день в том лесу. И тогда я думала… думала, что могу умереть. Я не то чтобы потеряла сознание, но все вокруг было размытым и… потом этот мальчишка забрался на меня. У него был нож с выкидным лезвием, и он раскрыл его прямо у меня перед лицом и рассмеялся, но такого смеха я еще никогда не слышала… как будто даже и не человек смеялся. Он прижал нож мне к горлу и что-то говорил, но я не помню, что именно, только… чувствовала, как он меня раздевает, стягивает шорты, раздвигает мне ноги.

Эдриан медленно поднялся.

– Мне надо прилечь.

Он убрел в коридор, а Джулия смахнула из уголка глаза слезу, еще раз с силой ткнула сигаретой в пепельницу.

– Мне неприятно все это ворошить, но… ты можешь сказать, кто был с…

– Я не могла поверить в то, что происходило, – продолжила она, как будто не слышала. – В то, что этот мальчишка, этот ребенок со мной делал. Даже то, как он меня обманул, казалось скорее детским розыгрышем, все… казалось таким невероятным, как во сне, когда все кажется бессмысленным… понимаешь? В котором все не так и не имеет никакого смысла?

Я почувствовал, как киваю.

– Все это казалось ненастоящим. К тому же он был таким маленьким, просто крохой, и он забрался на меня, это… даже когда он меня насиловал, это… я не могла поверить в то, что происходило.

Я зажмурился и держал глаза закрытыми до тех пор, пока вызванные ее словами видения не растворились.

– Закончив, – я не знаю, сколько прошло времени, потому что я несколько раз теряла сознание и приходила в себя, – он перевернул меня. Я лежала на животе, и он прижал мою голову к земле, и мне в рот набилась земля и сосновые иголки. – Тыльной стороной ладони она стерла с глаз слезы. Слезы ярости, что так долго оставалась подавленной, а теперь вырывалась из нее как отлетавшая душа. – Я не помню, не могу вспомнить, сколько прошло времени. У меня было сотрясение от удара. Я помню, что сначала было светло, и я видела солнце над верхушками деревьев, и голубое небо смотрело на нас сверху… а потом стало темно. Не совсем темно, как ночью, а так, как бывает в сумерках после заката, или прямо перед восходом, понимаешь?

– Джулия, – прошептал я, – ты сказала, что Бернарду кто-то помогал. Мне нужно знать, кто это был.

Она вытерла глаза и как будто сумела справиться со своими чувствами.

– Вот прямо нужно?

– Да, если ты сможешь.

– Ты в этом уверен?

– Да.

– И ты думаешь, что поймешь? – спросила она еще более насмешливо. – Думаешь, что сумеешь понять? Даже если я все тебе расскажу, ты даже примерно не поймешь, о чем речь. – Она ударила по столу зажигалкой. – Ты хотел знать, изнасиловал ли меня твой друг. И теперь знаешь. Отправляйся домой, в Поттерс-Коув, возвращайся к своей пустой жизни и оставь это дело в покое.

– Мне так бы этого хотелось, – сказал я.

– Оставь это дело в покое. Забудь.

– Я не могу. Все не так просто. И мне кажется, что и ты, Джулия, это понимаешь.

– Люди думают, что у меня не все дома, – сказала она. – Что у меня не все в порядке с головой – это правда, я и сама знаю. С того самого дня у меня появились проблемы, но… но я не сумасшедшая. И никогда не была сумасшедшей. Я не сумасшедшая.

– Теперь многие думают, что и я спятил. – Я сумел выдавить кривую улыбку. – Что бы ты ни сказала, я готов тебе поверить.

Она молча пила чай. Курила.

– Джулия, – повторил я, – кто еще был в тот день в лесу с Бернардом?

– Там не было других людей, настоящих людей, – сказала она без выражения. – Но он был не один.