Перун на вытянутой руке держит перед собой смартфон, и на экране один за другим появляются другие боги. Многие приняли свое истинное обличие – например, лысый мужчина «за сорок» то и дело выдыхает облачка пламени, но некоторые остаются, как были, в образе людей.

– Ну что, Сварог, вы готовы? – спрашивает бог войны, на что здоровенный полуголый мужчина с огромным молотом в руках сурово кивает.

Затем еще один звонок, на третью башню. В кино, наверное, эта сцена смотрелась бы эффектней: всесильные божества наверняка знали бы, когда именно им стоит вступить на сцену. Но это реальность, и в ней зрелище бога, звонящего по «Фейстайму», – суровая необходимость.

Дарья рефлекторно хватает стоящего рядом Льва за рукав пиджака.

– Ты хоть понимаешь, что происходит? – спрашивает она.

– Не-а, – мотает головой приятель, и Дарья тут же чувствует облегчение: ну, хоть она здесь не одна такая.

Из всех собравшихся на крыше больше всего ее внимание почему-то привлекает древняя старуха, без перерыва шамкающая челюстью. Время от времени она поглядывает в сторону Дарьи, и от этого взгляда мурашки бегут по спине.

– Моя бабушка, – объясняет Лев, заметив непонимание у нее на лице. Хотя по нему видно, что он тоже не ожидал ее здесь увидеть.

Ну тогда все понятно.

А потом она видит ее. Сначала вовсе не узнает: так сильно богиня отличается от того образа, в котором Дарья привыкла видеть ее обычно. У этой красавицы косы до земли и расписной сарафан, а там, где раньше были татуировки, сейчас девственно-белая кожа.

– Маруська, – срывается у Дарьи с губ.

Маруська не обращает внимания на бывшую работодательницу. Крепко сжав за руку другую богиню в похожем наряде, она завороженно смотрит на старшего брата.

Ни с того ни с сего начинается суматошное движение. Растерянные Дарья со Львом не сразу понимают, что нужно делать, но стоящий рядом Денис подсказывает:

– В круг.

Боги всех цветов и размеров, со звериными хвостами, ушами, копытами – все они протягивают друг другу руки (а временами даже и лапы), оставляя своего предводителя в центре. Дарье сразу представляется, что стоит только зажечь костер – и можно подумать, что все эти существа и впрямь решили отпраздновать Купалу. В ее платье, правда, через пламя не поперепрыгиваешь.

Справа от Дарьи стоит Лев, ее левую руку сжимает Денис. Многие положили перед собой оружие и причудливые артефакты, и Дарья мельком взглянула на посох, который в последний раз видела семнадцать лет назад.

Мелкая на фоне остальных Маруська неожиданно низким голосом заводит песню, где слова различаются далеко не сразу, – остается только тягучий напев:

Вскоре и другие боги подхватывают заупокойный мотив, а когда к песне присоединяется и огромный монстр, оставшийся вне круга, Дарья вздрагивает. Это же то самое чудовище, что она месяц назад видела за окном.

Постепенно все встает на свои места. Маруська, Денис, Лев, Каземиров, Дмитрий, – все они здесь, и с трудом можно перечислить всех тех, с кем она контактировала последние месяцы и кто не принадлежал бы к этому мистическому кругу.

Дарья оглядывается через плечо и видит уже знакомые ей тени. Точнее, так: Тени. Они суетливо копошатся за спинами собравшихся, но в круг, как ни пытаются, пробиться не могут. Если прислушаться, за звонким напевом можно расслышать тоненький писк отчаявшихся душ.

Постепенно их края начинают расползаться по сторонам. Резкая рябь проходит по невидимым телам, затем они успокаиваются, и снова их будто что-то разрывает изнутри на атомы и слова. Дарья слышит, как их вой превращается в мольбу, но только она знает, что это уже не поможет.

– Р-раз! – кричит Перун поверх стройного хора голосов. Он вскидывает вверх руки с зажатой в них булавой. – Д-два! – И без того низко висящие облака спускаются так близко, что, кажется, стоит только подпрыгнуть, и их можно будет коснуться рукой. – Тр-р-ри! – раздается финальное, и из булавы вырывается ослепительно-белая молния. Она стрелой летит куда-то в небо, а затем Дарья замечает еще две такие же стремительные вспышки, летящие в небо с других сторон.

В тот момент, когда они встречаются, все замирает.

Совсем как тогда, на перекрестке, жизнь останавливается, и спустя несколько мгновений заледеневшие фигуры древних божеств резко превращаются в пыль и грустно опадают на пол. Пуф – и нет ничего.

Весь обряд занял буквально несколько минут, пролетевших как одно мгновение, и теперь Дарья смущенно оглядывается на тех, кто остался с ней на крыше. Как и прежде, ее левую руку сжимает Денис, правую – Лев. Напуганная Лиза ошарашенно моргает напротив. Здоровенный монстр грустно смотрит в пустоту единственным глазом, а полуистлевшая старуха сплевывает на землю – кажется, она единственная, кого происходящее вообще не заботит. Или, возможно, это просто иллюзия.

– Так что, – хрипит она, – получил, что хотел? Бал окончен. А теперь давай поговорим о наших с тобой делах.

Дарья не удивляется, когда понимает, что слова старухи обращены исключительно к Денису. Он бросает быстрый взгляд на жену, и глаза его как будто говорят: «Ты же знаешь, что так было нужно».

На самом деле она поняла все еще раньше. Поняла, когда посмотрела в глаза собственного сына и увидела там того, о ком столько лет не могла вспомнить. А потом она поняла кое-что еще, но осознала это скорее на уровне предчувствия непогоды, нежели научного прогноза.

– Вы избавились от Теней, но это временное решение проблемы, – как ни в чем не бывало продолжает старуха, не получив никакого ответа. – Ворота в Беловодье все еще может открыть только прямой наследник Белой ведьмы в седьмом поколении. Ты дал ему способ спастись, но только вот не учел, что меня действительно будет заботить его судьба.

Дарья отстраняется от Дениса и наблюдает, как сильно преображается его лицо. Светлеют волосы, вытягивается нос, губы становятся тоньше. Вот, оказывается, как он выглядит на самом деле. Так непривычно смотреть на него и понимать, что все эти годы он фактически носил чужую маску.

– И что? – равнодушно спрашивает он.

Старуха, кажется, не замечает, что над ней просто смеются.

– А то, что я не дам тебе за счет такой сильной крови решать свои насущные проблемы. Мне плевать, сколько человек обернется Тенями, если вы вновь не откроете ворота. Такая магия, как в венах моего потомка, должна служить миру, а не тебе, жалкий пособник смерти.

– Не тебе решать, Йама, – качает головой Денис.

– А вот и нет, – победно улыбается старуха и принимается противно елозить языком внутри полости рта.

Сначала кажется, что у нее в зубах что-то застряло, но, когда она находит то, что искала, становится понятно: это отнюдь не хлебные крошки.

Йама с усилием сглатывает.

– Один, – довольно сообщает она.

Присутствующие на крыше резко поворачиваются, когда Лев делает шаг вперед. Он смотрит прямо в глаза своему сопернику, и в его лице нет ни капли сомнения. Только вот Денис и этого верзилу не боится.

– Два, – чуть дрожащим голосом говорит Лев и раскрывает широкую ладонь, на которой покоится одна из Дарьиных сережек. Он берет и без промедления глотает украшение вместе с замочком, как до этого проглотила свой камень старуха. Она встает рядом с «внуком» и крепко хватает его за предплечье.

– Два – ноль, – заключает она.

Дальше происходит то, что делает вечер больше похожим на сюрреалистический сон. Даже здоровенный циклоп, мирно наблюдающий за склокой полулюдей, не выглядит на этом фоне столь странно.

Лев достает из-за пазухи нож. Острый, чуть отсвечивающий на фоне заходящего солнца. Видя, что Денис не собирается сопротивляться и даже не поднимает с земли свой посох, Лев с криком несется на Дарьиного мужа.

Единственный надежный защитник от Волчьего пастыря – домовой.

Нож входит в грудь глубоко, без всякого сопротивления. Все произошло так быстро, что Дарья не успела никак среагировать. Сейчас ей остается только стоять и смотреть, как тот, кому она спасла жизнь, убивает того, кто когда-то спас жизнь ей.

Голос Дениса ровный и спокойный:

– Ты просчитался, упыренок.

– Что за?.. – не понимает Лев, удивленно наблюдая за тем, как рукоятка постепенно испаряется в воздухе прямо у него на глазах. – Что за фокусы?!

– Домовые действительно опасны для Волчьего пастыря, – устало объясняет Денис. – Если им прикажет хозяин или они сами того по-настоящему захотят, то могут и убить.

– Так поче?.. – не успевает закончить Лев, как раздраженная Дарья его перебивает:

– Потому что он не пастырь.

Теперь все взгляды обращаются на нее. Похоже, про нее вообще забыли, потому что, казалось бы, что этой человечке делить со всеми этими бессмертными? Но в итоге оказывается, что она не паршивая овца в стаде, а самый что ни на есть волк в овечьей шкуре.

– Тогда кто? – спрашивает Лев.

Он вопрошающе смотрит на Лизу, но та ничем не может ему помочь: сама была уверена в совершенно обратном, иначе попросила бы домового убить любовника?

Теперь настает время Дарьи выйти в середину круга. Несмотря на прохладный вечер, ей жарко, душно, как никогда прежде. Она скидывает с себя алую накидку и оставляет ее прямо там, на полу. Ветер развевает ее короткие волосы, треплет подол платья, делая ее всю похожей на знамя.

Она позволяет себе долгую паузу. Складывает руки под грудью и принимается медленно вращаться вокруг своей оси, не зная, на ком толком остановить взгляд. Непростой выбор сделан.

– Если ты домовой, – наконец задает она вопрос Льву, – то кто наследник, который должен открыть ворота?

– Она здесь! – резко выкрикивает Лиза.

Вот тут Денис впервые за вечер позволяет себе проявить настоящие эмоции:

– Дура, стой!..

Он бросается в ее сторону и встряхивает, как тряпичную куклу, но Лиза смотрит на него хоть и снизу вверх, но с вызовом антилопы, решившей пойти против тигра.

– Ты мне надоел, – шипит она на своего бывшего любовника. – Думал, раз дал мне то, что я хотела, сможешь сделать из меня свою ручную собачонку?! Как бы не так! Я Драгомира, владычица реки, приемная дочь Водяного, нареченная охотника Богдана!

– Ты утопленница, – терпеливо объясняет ей Денис. – Сейчас ты живешь в этом теле только потому, что я это позволил.

Лиза – или, вернее, Драгомира – принимается изо всех сил вырываться из крепких рук Дениса, но ей это не удается, поэтому она кричит, что было сил:

– Наследница внутри этого самого тела! Вы должны помочь ей выбраться! Даже если…

«Даже если для этого нужно будет убить меня», – заканчивает каждый мысль русалки.

– У нее третий камень, – внезапно понимает Лев. – Не дайте ему забрать его!

Но уже поздно. Тонкая цепочка слетает с лебединой шейки ее обладательницы с такой же легкостью, как поздней осенью падает на землю пожелтевший листок.

Дарья чувствует, как глубоко внутри нее загорается знакомый теплый огонек. На этот раз она не прогоняет его, не пытается ему противостоять. Она мысленно протягивает руку уродцу внутри нее и в ожидании оставляет ладонь раскрытой, боясь неосторожным движением спугнуть существо.

Она знает, что, наверное, сейчас выглядит не очень привлекательно: сплошь черные глаза без намека на белки, растущие с нечеловеческой скоростью твердые ногти, а еще тень ложится у самых ее ног с длиннющим хвостом с кисточкой на конце.

«Что видит бог, когда смотрится в зеркало?»

Эту легенду Дарье расскажут другие боги чуть позже. Что жил когда-то на свете дух, и имя этому духу было Справедливость. Он путешествовал вместе с ветром, плыл по течению самых бурных рек и заглядывал в любой дом, где горел свет. Но конечно, каким бы быстрым ни был Справедливость, посетить всех людей на свете он не мог. Более того, кого-то он посещал чаще просто потому, что так получалось. Ветер в эту сторону занес, сестрица Судьба подбросила.

И прознали некоторые, что есть, оказывается, такой дух и что приходит он не ко всем, а только к тем, к кому захочет. Это были не злые и не завистливые люди, потому что во всех живущих на земле ютится и злость, и зависть, но это были люди глубоко несчастные. Все, чего им хотелось, это хотя бы несколько минут пообщаться со странствующим духом. Им хотелось поговорить.

Только – вот незадача! – этот дух не владел человеческой речью. Тогда, чтобы успокоить недовольных, Справедливость выбрал себе тело среди обычных людей и вселился в него через левое ухо.

Но людям не понравилась и такая ипостась Справедливости. Многие говорили, что это не бог, как пытались убедить те, кого дух все-таки посещал, а самый настоящий дьявол и что за свои услуги он берет не деньгами, а кровью.

Говорят, именно так появился Волчий пастырь. В разные времена разные народы называли его по-разному: греки – Аполлоном, славяне вот – Егорием. Со временем Справедливость так привык к своему человеческому обличью, что уже не мог без него жить. Вот и получалось, что единственным способом освободиться от этого духа было найти для него другое, подходящее тело.

– Дарья? – зовет ее Денис, но она слышит его словно сквозь толстый слой воды.

Она больше не видит деталей – только блеклые очертания и множество мертвых сердец.

В этом мире правды Лев никакой не человек, а самый что ни на есть настоящий домовой: существо с вытянутым волосатым тельцем, сколотыми копытцами и свинячим пятачком. Внутри Драгомиры, как под дорогим кожаным пальто, изо всех сил бьется другая душа, требуя выпустить ее наружу. Обычный человек бы сдался, исчез, но Лиза недаром наследница Белой ведьмы – за свою жизнь она будет бороться до последнего. А тело Йамы удивительным образом поделено напополам: одна половина мертвая, одни кости, другая – живая, а сердце ровно посередине.

А вот Денис. Он уже едва здесь: словно воздушный шарик, стремится оторваться от земли и улететь туда, где ждет его возлюбленная. Она ждет его уже слишком долго.

– Я, – слышит Дарья со стороны свой собственный голос, но будто усиленный низкокачественными динамиками, – это я – Волчий пастырь.

Он приходит тогда, когда приходит время. Его больше нельзя позвать, как это делали люди давным-давно. Сейчас он сам приходит и решает, кому жить, а кому умереть.

Это была честная сделка: теоретическое бессмертие в обмен на тело. Он ведь спросил ее тогда, в машине, когда она умирала под огнем и железом, согласна ли помочь ему. Он даже подарил ей прекрасные десять лет сказки, о которой она так мечтала, будучи подростком. Чего еще она должна желать?

Впервые за тысячелетия их было двое, но только один из них был настоящим.

Руководствуясь внутренним наставником, Дарья приближается к зажатой в тисках Лизе и шепчет ей:

– Давай, глотай, не бойся.

Драгомира смотрит на нее, как на ошалелую, не переставая активно брыкаться.

– Больная, что ли?

– Давай, Мира, давай. Ты достаточно времени провела в этом теле, чтобы понять, на что оно способно.

Денис чуть ослабляет хватку, когда понимает, что Драгомира все-таки решается последовать совету Дарьи. Она засовывает ожерелье целиком себе в рот, запрокинув голову назад, будто пытается проглотить очень длинную макаронину.

Удивительно, но даже Яга не шевелится: она просто стоит и внимательно наблюдает. Кажется, даже старая карга поняла, что хочет сделать Дарья.

Когда украшение полностью исчезает во рту у Лизы-Драгомиры, она внезапно мякнет, глаза ее закатываются, а ноги больше не держат ставшее внезапно слишком тяжелым тело. Она оседает на пол без каких-либо признаков жизни.

Кольцо, позволяющее управлять людьми. Серьга, позволяющая ее обладателю видеть правду. Подвеска, исполняющая мечты.

Дарья думала, что «прозрела», когда Денис подарил ей серьги в честь годовщины. Каким-то мистическим образом стала подмечать мельчайшие детали, узнала об измене мужа, а главное – увидела свою настоящую тень. С каждым днем ей открывалось все больше правды: и что муж ее не человек, и что мать так и не выжила после той аварии, и что дети были лишь утешением для ее несуществующей жизни. С того самого дня семнадцать лет назад ей суждено было стать Волчьим пастырем, и она осознанно взяла на себя эту ношу.

На самом деле, серьги были не причиной, но катализатором.

Что касается Драгомиры, то когда-то давно она бы что угодно отдала для того, чтобы вновь ощутить на своей коже тепло солнца, выпить чаю или даже почувствовать горечь от отцовой пощечины. Она жалела о том, что сделала со своим старым телом, потому что со временем, конечно, поняла, что обманщик Богдан совершенно не стоил той жертвы. Да, он изменил ей с другой женщиной накануне их свадьбы, но сейчас эта причина кажется мелкой и совершенно не стоящей того, чтобы броситься в реку.

Она снова ошиблась, когда доверилась другому мужчине. Пастырь пообещал ей настоящее тело, но целую сотню лет держал ее у себя в кармане в ожидании подходящего. Драгомира не понимала, чего он ждет, но он все уверял, что время скоро придет и что нужно немного подождать.

Только оказавшись внутри восьмилетней Лизы, Мира поняла, что ее обманули. Что она должна была хранить и лелеять этот сосуд фактически против своей воли до той поры, пока облака не опустятся над землей достаточно низко.

Лиза так никогда и не ушла. Она была с Мирой, когда та чистила зубы, когда ходила в школу, а затем – в университет и на работу, когда та спала в своей кровати, когда та спала с другими мужчинами, когда сидела у воды, тоскуя по своему хвосту.

Это как иметь противную младшую сестру, но в том же самом теле. Никакого удовольствия.

Со временем Драгомира даже прониклась к Лизе сочувствием. С каждым днем она все больше осознавала, что, похоже, из них двоих лишняя здесь именно она, но изо всех сил подавляла в себе эту мысль. Так она решила убить хозяина с помощью единственного, кому это было под силу. Только просчиталась.

– Что с ней? – не понимает Лев. Он кидается к безжизненному телу девушки, которую едва знал, но Денис не дает ему подступиться.

Он не видит бледную Тень, выскользнувшую изо рта Лизы и исчезнувшую в темноте.

– Забери его с собой, – обращается муж Дарьи к старухе. – Теперь, когда ты наконец сможешь отправиться на покой.

– Как знаешь, – хрустит челюстью Йама, едва заметно склоняет перед давним соперником голову и щелкает пальцами.

Лев-человек в мгновение ока превращается в того, кем он был всегда: защитника дома, на ком оставалась привилегия – впускать пастыря или нет. На какое-то время он забыл о своем истинном предназначении, но все по воле хозяйки, в свое время пославшей его в столицу искать пропавшие камни. Теперь, когда они были проглочены, не остается ничего, кроме как покориться судьбе.

– Куда ты теперь отправишься? – продолжает светскую беседу Денис, будто ничего такого сейчас не произошло.

Старуха пожимает острыми плечами:

– В Беловодье, коли пустят, раз уж ворота снова открыты. А коли не пустят, отправлюсь Тенью по земле и буду нашептывать людям об их грехах. А ты, наверное, встретишь мою мать?

Денис медленно закрывает и открывает глаза в знак согласия.

– Ну, тогда передавай ей от меня привет, – продолжает Нина. – Мы с ней давно не виделись.

Верлиока наблюдает за произошедшим с нескрываемым интересом. Ему даже уже почти не хочется ни есть, ни плакать. Последние слезинки-дождинки упали с неба как раз незадолго до эпохальной сцены изгнания Теней.

Верлиоку Тени никогда не волновали. Для него они даже не как тараканы – как невидимые блохи. К тому же они питаются страхами и надеждами, а вовсе не выпивают душу целиком, как одноглазый наездник облаков.

Но даже с высоты своих владений он видел, что Теней становится все больше и больше. Они сновали по подворотням, залезали за шиворот к случайным прохожим и поджидали детей в ведерках, пока те копошились в песочнице.

Чем крупнее город, чем больше в нем жизни, тем привлекательней он для Теней. Как же, тут вам на выбор любые пороки общества: от невыполненных уроков до проституции.

Но чем больше люди обращались к жизни, до краев заполненной поп-культурой, дешевыми любовными романами, видео с котиками, анонимными форумами и чужими фотографиями, тем темнее становилось небо. В какой-то момент в Беловодье приняли решение запереть ворота изнутри, а те последние, кто успел проскользнуть в райское местечко, быстро обрели свое истинное лицо и стали чертями.

Только Верлиоке на все это было наплевать. Он не относил себя ни к миру людей, ни к миру богов. Да, он когда-то родился из бурь и тумана, но в обозримом будущем ему не нужно было умирать.

Правда, в единственный день раз в тридцать лет, когда ему разрешалось спускаться к людям, он вдруг почувствовал, как сильно устал. Голод исчез, оставив после себя ощущение пустоты, которую уже не хотелось заполнять.

И сейчас он смотрит на странного вида получерта-полуженщину и даже в чем-то ей завидует.

Они остались одни на огромной крыше свежеотстроенного небоскреба: только он, это странное существо, и крохотная человечка, котенком свернувшаяся на бетонном полу. Впервые за много столетий ему не хочется съесть это непорочное создание – ему ее жалко.

– Эй! – Дарья постепенно возвращается к своему «нормальному» облику: обычные глаза, обычные руки, обычная тень. – Эй, ты слышишь меня? Лиза?

Девушка на земле издает непонятный звук: то ли рычание, то ли стон отчаяния. Дарья не обращает внимание на все протесты и продолжает тормошить худенькое тельце.

– Мам, отстань, – ноет девчонка, – дай поспать.

И переворачивается на другой бок.

Однако Дарья настолько настырная, что вскоре Лиза сдается и резко распахивает глаза.

– Ты кто? – недоуменно смотрит она на незнакомку.

– Я Да… – начинает представляться Дарья, но вовремя спохватывается: – Я Волчий пастырь.

– И зачем ты здесь?

– Решаю, кому жить, а кому умереть.

– И что мне – жить или умереть?

– Жить, – выдыхает Дарья и протягивает девушке руку, помогая встать.

Проглотив последний камень, Драгомира таким образом приняла на себя проклятье пастыря, так как находилась в теле наследницы Белой ведьмы. Она знала, на что идет, потому что понимала, что в этом мире для нее уже ничего не осталось. Как бы она ни хотела, чтобы кто-то ее по-настоящему полюбил, невозможно стать любимой, когда это уже не твое время и не твое место. Таких, как она, в Беловодье все равно не пускают – разве что позволят остаться в Кровавой реке. Но зачем эти вечные муки, если можно вот так красиво все закончить. За все свое существование сделать хоть одно дело, которым ты будешь гордиться и считать по-настоящему правильным.

Именно поэтому Йама тоже смогла уйти на покой, забрав с собой своего верного слугу. Столько лет мучений – и такое простое решение.

Верлиока еще некоторое время наблюдает за тем, как две девушки покидают крышу – одна поддерживает другую, – и только затем разворачивается, чтобы запрыгнуть обратно на свое облако. Он уже заносит ногу для широко шага, но внезапно передумывает и шагает прямо вниз, туда, где по улицам снуют неспящие горожане и мчатся автомобили.

У ворот Беловодья все еще много народу, но Марена уже не выглядит такой обеспокоенной. Теперь на ее бледных щеках переливается яркий румянец, а у глаз роятся тысячи микроскопических морщинок.

– Еще чуть-чуть осталось, – подбадривает богиня явно подуставшего мальчонку в конце очереди.

– Да? – хмурится он. – Это хорошо, а то здесь такая скукотень.

Редких гостей разворачивают от ворот; те тут же превращаются в плоские черные Тени и ползут прочь в поисках добычи. Насколько еще хватит очищенной от старых Теней земли? Сотня лет? Две? А что потом?

Только сейчас не хочется думать о том, что будет после. Брат снова спустится к людям и построит башни еще выше. Они что-нибудь придумают, особенно теперь, когда они знают, как все работает.

– Ну что, движемся?

Рядом с Мареной словно из ниоткуда появляется Дарья. При жизни она едва ли носила черный, а теперь облачена в темный, как беззвездное ночное небо, плащ. Волосы вновь вернулись к натуральному светлому оттенку, а лицо, много лет не знавшее дня без макияжа, теперь в нем уже и не нуждается.

– Потихоньку, – искренне улыбается богиня смерти в ответ. – Ты вообще чего пришла? Ты же знаешь, по протоколу не положено появляться там, где не нужно выполнять никакой работы.

– Почему же, есть тут кое-какая работенка.

– Какая? – удивляется Марена. – Тут же одни мертвые.

– Сейчас мертвые, а потом будут живыми. Тут такое дело… Тебе нужно обратно.

– Куда? – не понимает богиня.

– К людям.

Улыбка на лице Марены меркнет – вместо нее на лоб крупными мазками ложится беспокойство.

– Опять что-то случилось? Братец вызывает?

– Нет-нет, – успокаивает ее пастырь, – тут кое-что другое.

Рядом материализуется Морцана. Поправившаяся на летнем солнышке вдали от мирской суеты, она обменивается с Дарьей заговорщическим взглядом, чем окончательно выводит сестру из себя:

– Вы мне объясните, что здесь, черт возьми, происходит?!

– Не поминай черта всуе, – наставляет Дарья.

– Да какая теперь разница?

– Понимаешь, – объясняет Морцана, – мы тут подумали-посовещались и решили, что я на пару десятков лет смогу взять на себя твои обязанности. Если захочешь прям дожить до глубокой старости, то тут уже думать надо. Может, потерплю. Но, в любом случае…

Не дожидаясь окончания фразы, Марена бросается младшей сестре на шею и крепко-крепко ее обнимает. Прощальный поцелуй алых губ – и вот она уже снова та Маруська, которую когда-то знала Дарья: бесчисленные пирсинги, татуировки, задорная мальчишеская стрижка.

Когда пастырь покидает поляну, за ней следует лишь тень от полуденного солнца. И она идет дальше, через время и туманы, чтобы решить: кому в этом мире жить, а кому умереть.