Глава двадцать восьмая
После того, как «Цессна» приземлилась на грунтовую посадочную полосу какого-то частного аэродрома в миле или около того к югу от трассы, ведущей к Агуре, Джек Эдер решил, что лучше всего не проявлять интереса ни к владельцу этой полосы, ни к хозяину прекрасного новенького «Лендровера», который ждал их на поле с ключом зажигания, заткнутым за щиток.
— Насколько я предполагаю, вы толком не знаете, где эта ферма для психов? — осведомился Мерримен, включая двигатель «Лендровера».
— Я дал вам адрес.
— В этих благословенных местах адрес часто ничего не значит.
— Можем спросить кого-нибудь, — пожал плечами Эдер.
— Я никогда не спрашиваю направления.
— Почему?
— Потому что никому нет никакого дела, куда я направляюсь.
Когда Дорр, наконец, нашел искомую дорогу на карте фирмы братьев Томас, они пересекли автотрассу на Вентуру и направились к северу. Проехав около мили, Дорр свернул на узкую асфальтовую дорогу без обочины, которая вилась среди холмов. На коричневатых выжженных склонах бросались в глаза ярко-зеленые дубовые кущи. Но даже эти дубы с их могучей корневой системой, думал Эдер, выглядят изнывающими от жажды.
Эдер удивился, не встретив изгороди вокруг санатория «Алтоид». С первого взгляда это место напоминало дорогой загородный клуб, в котором забыли разбить теннисные корты и площадки для гольфа. Тем не менее, некоторое подобие изгороди отгораживало примерно пятнадцать акров, но она, скорее, играла декоративную роль, будучи совершенно бесполезной против людей, кроликов, койотов или оленей, которые, по слухам, водились тут.
Кто бы ни планировал ландшафт вокруг санатория, видно было, что он хотел сберечь как можно больше дубов. Гравийная дорожка, которая вела к главному входу в санаторный корпус, причудливо изгибалась, чтобы обогнуть, самое малое, девять старых деревьев, чьи стволы были побелены известкой.
«Лендровер» остановился перед входной дверью, размеры которой наводили на мысль о небольшом подъемном мосте, и толстые филенки красного дерева украшали ряды медных гвоздей. Рядом с дверью висела блестящая медная пластинка, размерами не больше конверта, на которой были выгравированы мелкие черные буквы: «Санаторий „Алтоид“». Пониже, еще более мелкими, но более разборчивыми буквами, была еще одна надпись, которая вежливо приглашала «Звоните только один раз, будьте любезны».
— Как вы думаете, сколько тут пробудете? — спросил Мерримен Дорр.
— Час. Не больше.
Дорр глянул на часы, изделие рабочего человека в стальном корпусе с узкой серебряной стрелкой, на которые Джек Эдер как-то обратил внимание.
— Сейчас шесть пятьдесят пять, — сказал Дорр. — Я вернусь за вами точно в восемь. Устраивает?
— Отлично. — Эдер вылез из «Лендровера» и, поднявшись по двум ступенькам, исполнил указание медной таблички, один раз нажав кнопку звонка.
Даниель Эдер Винс, 35-летняя пациентка, страдающая душевным заболеванием, что сидела у дальнего конца стола в уютной комнате с большим живописным окном, в глазах Джека Эдера почти не отличалась от той его дочери, которую он видел в последний раз более пятнадцати месяцев назад. Стала лишь чуть бледнее, подумал он, и несколько заторможенная. Но по сути она не очень изменилась, как только что сообщил главный психиатр. Ровное и стабильное состояние, сказал он. Мы ожидаем, что скоро наступит заметный прогресс.
Заняв место на другом конце стола, Эдер кивнул и улыбнулся дочери.
— Как ты себя чувствуешь, Данни?
Она улыбнулась ему в ответ и сказала:
— Кто вы? Я вас знаю?
— Я Джек.
— Джек?
— Джек Эдер.
— Чувствую я себя хорошо, благодарю вас, Джек.
— Это прекрасно. Тебе что-нибудь надо?
— Нет. Не думаю. А что?
— Келли шлет тебе свою любовь.
— Вы имеете в виде мистера Винса?
— Совершенно верно. Келли Винса.
— Мистер Винс такой забавный человек. Он приезжает увидеться со мной каждый месяц, как мне кажется. Порой он представляется Келли Винсом, а иногда совсем другим. Как-то сказал, что он киноактер, но я ему, конечно, не поверила. — Она улыбнулась. — Он такой забавный.
— У тебя бывают другие посетители?
— Случается, что приходят койоты. И олени. Они подходят почти к этому окну, но койоты стараются не приближаться.
Эдер кивнул, одобряя визиты представителей дикой природы.
— Тебя навещал или звонил тебе Вояка Слоан?
— Кто?
— Вояка П. Слоан.
— Что означает буква «П»?
— Першинг.
— Я его помню.
— Значит, он в самом деле навещал тебя.
— Он умер.
— Да, я знаю.
— До того, как я родилась.
— Кто умер?
— Джон Джозеф «Блекджек» Першинг. Родился в тысяча восемьсот шестидесятом. Умер в тысяча девятьсот сорок восьмом.
Даниель Эдер Винс неторопливо поднялась со стула, сплетя перед собой пальцы рук, и Эдер подумал, что внезапно она стала похожей на тринадцатилетнюю девочку, а не на женщину 35-ти лет. Откашлявшись, она чуть приподняла подбородок и завела речитативом:
— «У меня свиданье со смертью», сочинение Алана Сигера, родился в восемьсот восемьдесят восьмом, погиб в девятьсот шестнадцатом. — У меня свиданье со смертью, на чьей-то дальней баррикаде, когда в тенях и шорохах придет весна и аромат цветущих яблонь заполонит весь воздух… — Она застенчиво улыбнулась Эдеру. — Я знаю еще одно о войне, на которой дрался ваш друг генерал Першинг. Оно называется «На полях Фландрии».
— Думаю, что и я его знаю, — сказал Эдер. — Оно тоже очень хорошее. Весьма трогательное.
Сев на стул, она положила перед собой все так же сплетенные пальцы рук.
— Мистер Винс еще приедет повидаться со мной? — спросила она. — Он такой забавный человек.
— Не сомневаюсь, что приедет.
— И вы тоже приедете ко мне?
— Если хочешь.
— Я должна подумать на эту тему. Вы не такой забавный, как мистер Винс, но я все же должна подумать. И мне так жаль вашего друга.
— Какого?
— Того, кто умер. Генерала Першинга.
— Спасибо, Данни, — сказал Джек Эдер. — Это очень любезно с твоей стороны.
Главным психиатром был 43-летний доктор Дэвид Пиз, дважды разведенный поклонник Юнга, которому принадлежало двадцать процентов акций санатория «Алтоид». На нем был легкий зеленый костюм; голова имела остроконечную форму и была украшена вьющимися редкими волосами и парой непроглядно-черных глаз, которые мигали так редко, что Эдер был готов поверить, будто они нарисованы на лице.
— Доктор Алтоид по-прежнему работает с вами? — спросил он.
Дэвид Пиз пододвинул стул поближе к столу, не мигая, пожевал губами и ответил:
— Доктор Алтоид скончался семь лет назад.
— Готов ручаться, умер он богатым.
— Достаточно обеспеченным.
— Сколько еще месяцев, за каждый из которых я плачу по шесть тысяч долларов, моей дочери еще придется провести здесь?
— Мы не можем дать вам точное расписание, мистер Эдер.
— Хотя бы предположение… пусть самое неопределенное.
Доктор Пиз покачал головой, не спуская с лица Эдера немигающих глаз.
— Если я выскажу предположение, вы сочтете его за предсказание. А если я ошибусь, вы, что вполне вероятно, запишете его на мой счет.
— Она существует в своем мире, не так ли? Она плавает где-то в своей собственной вселенной.
— Ее состояние значительно улучшилось.
— Она не узнает даже родного отца.
— Должно быть, у нее есть на то свои причины.
— И своего мужа.
— Она опознает мистера Винса. Но не как своего мужа. Она воспринимает его как безобидного эксцентричного человека, который посещает ее раз в месяц.
— Вы можете вылечить ее?
— Мы можем помочь ей. И мы уже, вне всякого сомнения, помогаем.
— Что, если кончатся деньги?
Эти слова заставили доктора Пиза мигнуть.
— Это возможно?
— Так как ее отец только что вышел из тюрьмы, ее муж отлучен от работы, а брат погиб, можете считать это вполне реальной возможностью.
— А что относительно ее матери?
— Ее мать не может позволить себе выкладывать семьдесят две тысячи в год.
— Конечно, мы будем держать Даниель столько, сколько сможем себе позволить. И если выяснится, что у нас больше нет такой возможности, мы постараемся, если будет на то ваше желание, чтобы она продолжала лечение в одном из лучших медицинских учреждений штата.
— Я не знаю, где имеются такие учреждения штата.
— В некоторых уход лучше, чем в других… как и всюду.
— Как долго штат сможет заботиться о ней?
— До тех пор, пока не станет ясно, что она больше не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих.
— То есть, это может выясниться через неделю или дней через десять, не так ли?
— Мне бы хотелось, чтобы вы не ловили меня на слове, мистер Эдер.
Эдер встал.
— Пятнадцатого числа, как обычно, я или Винс прибудем сюда с деньгами.
Доктор Пиз тоже поднялся во весь рост, который, даже при его сутулости, составлял больше шести футов.
— Все до последнего цента служит к ее вящей пользе, мистер Эдер.
Несколько секунд Джек Эдер разглядывал немигающую физиономию Пиза, затем кивнул и сказал:
— Думаю, никто из нас не хотел бы растить своих дочерей, чтобы их по горло пичкали таблетками, не так ли?
Эдер ждал Мерримена Дорра в приемной санатория, которая напоминала холл очень дорогой загородной гостиницы. Откинувшись в глубоком удобном кресле, Эдер с горечью думал о своей дочери; он мечтал пропустить глоток виски и непрестанно размышлял об отрывочных буквах из записки Слоана: «П ДЭ О ВС ДВ». Но в голову ему не приходило ничего лучше первоначальной расшифровки: «Поговорить с Джеком Эдером в одиночку относительно Даниелы Винс».
Точно в восемь часов он вышел из парадных дверей санатория и увидел подкативший «Лендровер». Сев рядом с водителем, Эдер повернулся, чтобы взять что-то с заднего сидения, и Дорр спросил:
— Ну, как?
— Паршиво, — ответил Эдер, занимая прежнее положение; на этот раз он держал в руках черную тросточку.
— То есть, мы не остаемся на ночь?
— Нет, — сказал Эдер, вращая ручку тросточки справа налево. — Мы возвращаемся.
Не скрывая удивления, Дорр наблюдал, как Эдер свинтил ручку, снял серебряный колпачок, поднес к губам стеклянную емкость и сделал глоток. Когда в воздухе разнесся аромат виски, Эдер предложил тросточку Дорру, который отрицательно покачал головой.
— Только не когда я в воздухе.
— Отлично, — и Эдер сделал еще один глоток.
После того, как они миновали каменные въездные ворота в конце дорожки, Мерримен Дорр приостановил «Лендровер», оглядел дорогу в оба конца и спросил:
— Не хотите ли продать мне эту штуку?
— Тросточку?
— Тросточку.
— Она уже обещана кое-кому.
— Кому?
— Сиду Форку.
— Вот дерьмо, — ругнулся Дорр, нажимая на акселератор, и, набирая скорость, двинулся вниз по узкой асфальтовой дороге без обочины.
