Часть вторая

— Откройтесь! Вы должны открыться! Что у тебя за поза, смотри на меня и делай как я!

Голос наставника звучал властно и был, пожалуй, даже слишком громким для нашего относительно небольшого зала.

— Если бы ты не опоздала, если бы не украла этим самым драгоценное время своих коллег, ты бы слышала, что я сказал в самом начале. Но ты опоздала, ты нарушила правило. Ты украла наше время.

Девушка, успевшая побагроветь от стыда и унижения, уже готова была расплакаться, но вместо этого попыталась оправдаться:

— Простите, перед мостом была авария, образовалась такая пробка…

Тренер прервал ее на полуслове, обрушив на наши головы обертоны своего внушительного баритона:

— Меня не интересует, почему ты опоздала. Нам не нужны причины, нам важно следствие — ты нарушила правило. Ты украла наше время. И запомни, ты и все остальные: вы не имеете права говорить без моего разрешения. Я говорю — вы слушаете. Я спрашиваю — вы отвечаете. Не спрашиваю — молчите. Кто-то хочет уйти? Пока еще не поздно. Пока не поздно признаться всем, что ты слабак, ничтожество и не можешь подчиняться правилам. Все остаются? Тогда слушайте меня.

Наставник сел за свой стол, снял очки в модной оправе, потер переносицу, дав нам мгновение, чтобы подготовиться.

— То, что я буду говорить, важно для вас. Вы должны слушать и запоминать каждое мое слово. Думать над каждым моим словом и принимать его как истину. Не пытайтесь выяснить, как называется методика, по которой проводятся наши курсы. Не пытайтесь сравнить ее с другими известными методиками. Это не «Лайфспринг», не «Роза мира» и ничто другое, известное другим людям, информацию о чем вы можете встретить в открытых источниках. Вы можете найти какое-то сходство с уже описанными методами групповой психотерапии, но это будут обманчивые и в конечном счете ошибочные выводы. Вы — приобретатели уникальной методики, аналогов которой нет ни в Йельском университете, ни где бы то ни было еще. Не старайтесь проводить параллели, не тратьте свои внутренние силы на это бессмысленное занятие. Перед нами стоят очень важные задачи, и, чтобы достичь цели, вам нужно полностью мне довериться. Отныне я ваш наставник и проводник в другой мир. В тот мир, где вы познаете, что такое истинная гармония. В тот мир, где вы будете самостоятельно вершить свою судьбу, и никто не сможет вам помешать. В мир, где ваша личная свобода станет ценностью, на которую никто не сможет покуситься. В этом мире вы станете недосягаемы для завистников, недоброжелателей, изменников, предателей и всех, кто желает вам зла. Этот мир находится далеко за пределами их понимания, далеко за пределами их воздействия. Получив новые знания, вы подниметесь на вершину, недоступную простым смертным. Все, кто еще вчера имел влияние на вашу жизнь, мог управлять ею, распоряжаться ею, все, кто мог причинить вам боль и страдание, останутся у подножия. Их невежество, их темнота, покорность предрассудкам, рабство, которого они даже не осознают, не позволят им даже приблизиться к подножию той горы, на которую вам предстоит совершить восхождение. Вместе со мной вы преодолеете сложный путь. На каких-то участках он может показаться вам слишком трудным, вас будут одолевать сомнения и страхи, вы испытаете стыд и унижение. Но это необходимая часть пути. Каждый из вас обладает личностью и обладает сущностью. Личность — это то, что сформировалось в вас под влиянием внешних факторов: воспитания, образования, среды, в которой вы росли, работали и жили до сих пор. Личность затмевает сущность человека, не дает ей свободно развиваться, не дает свободно дышать. Она заставляет вашу сущность молчать, она делает ее покорной рабыней предрассудков, норм и правил, принятых в обществе. Она делает вашу сущность рабыней, бесправной и безмолвной, страдающей и вынужденной молчать о своем страдании. И рано или поздно сущность человека начинает бунтовать, рваться на свободу, просить воли, просить жизни!

Голос наставника звучал как будто сам по себе, заполняя все пространство зала. Мне казалось, что я перестала дышать.

— И вот когда это происходит, с человеком случается то, что мы называем кризисом личности. На самом деле кризис личности — это победа внешнего мира над внутренней сущностью человека. Порабощение этой сущности, подавление ее, а в самых тяжелых случаях — полное уничтожение. Мы должны решить нелегкую задачу. Выявить личность, отделить ее от сущности и обеспечить сущности безоговорочную победу. Мы должны стереть личность с лица земли. Мы должны заставить ее слушаться и покоряться сущности, заложенной в нас создателем. Нам предстоит разобрать себя на кубики и потом собрать заново. И то, что мы соберем, то, что получится, и будет суть того, что сотворил создатель и что уже не сможет испортить ни один смертный. Вам будет трудно, вы испытаете сильные эмоции, вы пройдете своего рода чистилище, вы будете растеряны и испуганы. Но не поддавайтесь слабости. Те, кто пройдет весь путь от начала и до конца, получат бесценное сокровище — свою свободную сущность. И покорную ей счастливую личность. Вы обретете силу и независимость. Независимость от других людей и обстоятельств жизни. Вы будете управлять своей жизнью. Преодолев восхождение, вы окажетесь на вершине, откуда вам откроется мир во всем многообразии его возможностей. Наградой за ваши труды станет счастье. Полное, всеобъемлющее счастье. Я думаю, чтобы получить такую награду, стоит немного потрудиться.

На этих словах тренер впервые улыбнулся нам. Он посидел несколько секунд молча, обводя взглядом всех присутствующих, потом встал, подошел к доске, взял в руку мел.

— Первый этап нашего пути будет самым сложным. Мы назовем его «Разрушение».

Стуча кусочком мела по доске, он вывел крупными буквами это слово.

— Представим, что жизнь человека — это колода карт. У человека, испытывающего стресс, чувствующего себя несчастливым, карты в колоде лежат неправильно. Мы не можем наугад перекладывать их с места на место. Если мы будем так делать, мы рискуем допустить массу ошибок, ведь мы будем действовать вслепую, не зная, как правильно, не зная, как именно должны быть расположены карты, чтобы пасьянс жизни сошелся идеально верно. И пока мы будем примерять разные комбинации, располагать карты в разном порядке и последовательности, может наступить страшное. В слепых поисках правильной последовательности человек может погубить себя. В том числе и в самом прямом, физиологическом смысле этого слова. Мы должны быть уверены, что не подвергнем свои сущности еще большим испытаниям, чем те, что уже выпали на их долю. Мы должны разрушить неправильно собранный карточный домик. Мы должны смешать всю колоду! Уничтожить все связи между отдельными картами. Мы должны своими руками сотворить хаос. И из этого хаоса мы должны будем извлечь одну-единственную драгоценную жемчужину — нашу сущность.

Тренер замер и на секунду замолчал.

— Это будет крошечная песчинка, — возвестил он, выставив вперед руку со сведенными большим и указательным пальцами, — одна малая песчинка. Но она бесценна. Из этой песчинки должен будет родиться свободный человек. Поэтому второй этап наших занятий мы назовем «Чистый лист».

Он снова повернулся к доске и начертал мелом эти два слова.

— Чистым листом будет каждый из вас. Вы можете представить себе что угодно. Например, пустыню, бесплодную и бесконечную. Или девственно чистый холст. Только осознав себя в этой ипостаси, приняв пустоту, незаполненность, девственность, мы сможем начать строить себя заново. Мы не можем написать картину на уже имеющемся пейзаже, не так ли? Чтобы можно было сделать первый мазок, холст должен быть чист. Это очень важное состояние, мы зафиксируем его, осознаем, почувствуем на вкус и запах. И только поняв и приняв его, мы будем готовы к тому, чтобы начать восхождение. Когда мы освободимся от груза, от всего ненужного, всего лишнего, нам станет легче идти. Согласитесь, подниматься в гору, волоча за собой тонну ненужного хлама, не просто тяжело. Это мучительно и, главное, бессмысленно. Мы пойдем к вершине налегке. Вам ничто не будет мешать, ваши шаги станут уверенными, и вы будете ступать твердо. С каждым шагом вы начнете наливаться силой и энергией. Вы познаете себя, а значит, вы познаете суть вещей. Вы познаете суть жизни человеческой. И с этим знанием вы легко преодолеете последние, самые важные ступени. И этот период будет называться «Восхождением».

С этой минуты вы вступаете на дорогу, которая приведет вас к другой жизни. Вы поймете, насколько несовершенен мир и люди, в нем живущие. Вам откроются многие истины, о которых вы раньше не задумывались. Вы станете другими людьми, более совершенными, чем все те, кто вас окружает. Чтобы получить заветную награду, вы должны ступать туда, куда я вам укажу. Каждый ваш шаг имеет огромное значение. От каждого шага зависит успех всего задуманного. Готовы ли вы доверить мне миссию вашего проводника? Да или нет?

— Да. — Хор голосов прозвучал почти в унисон.

— Готовы ли вы безоговорочно слушаться меня, выполнять все задания и ни в чем не сомневаться?

— Да, — повторили мы все.

— Называйте меня учитель, — продолжал тренер, — отвечайте мне: да, учитель.

— Да, учитель, — дружно повторили двенадцать голосов.

— Хорошо, — заключил тренер и снова сел за свой стол, — отныне вы, моя паства, и я отвечаю за вас. Делайте все, что я вам скажу, и награда, которую вы получите, будет бесценной.

— Да, учитель, — снова ответили мы своему гуру.

Выглядел тренер внушительно. Это был рослый, не ниже 190 сантиметров, крупный мужчина. Темные, слегка вьющиеся волосы были коротко подстрижены и тщательно приглажены. На нем был безупречный черный трикотажный кардиган, такого же цвета водолазка и светло-песочные брюки. Черты лица казались строгими: прямой крупный нос, жесткая складка рта, тяжелый подбородок. С первой минуты он внушил мне такой трепет, а скорее даже страх, что я чувствовала, будто перед учителем в «открытой» позе сидит просто некая взволнованная мадам, а я сама сжалась в невидимый глазу микроскопический комок и прилипла к потолку где-то на безопасном расстоянии. Когда я в первый раз встретилась с ним взглядом, он обжег меня до костного мозга, а по спине пробежал холодок. Я с ужасом думала, что этот человек будет обращаться ко мне, давать какие-то задания, возможно, отчитывать за что-то, хотя такую возможность мне не хотелось себе даже представлять. Голос учителя был поставлен идеально, речь его была правильной и выразительной. Закончив предварительную часть, он обвел всех нас взглядом.

В зале находилось десять человек, пятеро мужчин и пять женщин. Насчет длинноволосого парня я оказалась права — он попал в ту же группу, что и я, остальных на первом занятии удалось разглядеть только очень бегло. Когда мне предстоит запомнить в лицо за один раз больше двух человек, я использую простой прием: выделяю в человеке какую-то самую бросающуюся в глаза черту и даю ему прозвище. Ученица, получившая выволочку за опоздание, была молодой тоненькой девушкой с большими перепуганными глазами. Она вжалась в сиденье своего стула и, казалось, боялась даже дышать. Ее я прозвала Школьницей. Еще одна женщина была постарше, за тридцать. У нее была нарушена естественность мимики лица из-за губ, накачанных силиконом. Стройная и элегантно одетая, она, наверное, была бы милашкой, если бы не безобразно раздутый, неестественной формы рот. Ей досталось безжалостное определение Силиконовой Куклы. Следующей по возрасту была женщина за сорок с длинными тонкими волосами и очень близко посаженными глазами. У нее был высокий, тонкий и визгливый голос. Перед началом занятий она говорила с кем-то по телефону на повышенных тонах, и я окрестила ее Истеричкой. Последняя из присутствующих дам производила наиболее сильное впечатление даже с первого взгляда. На вид ей было около шестидесяти, и внешне она напоминала актрису Элину Быстрицкую: такое же чистое, правильное, красивое лицо, царственная осанка, собранные в пучок гладкие черные волосы. Эта женщина ни на кого не смотрела и не произнесла в моем присутствии ни слова. Вид у нее был очень строгий. Однако с ним несколько не вязался перстень, горящий огнем на безымянном пальце ее правой руки. Бриллиант так сверкал, что я невольно обратила на это внимание. Такие кольца, как правило, не носят в повседневной жизни, если только они не представляют собой какую-то особенную семенную реликвию, с которой ее владелец не в силах расстаться ни на минуту. Серьезный, если не сказать суровый, облик женщины не давал никаких оснований для шуток, но для облегчения своего собственного восприятия я мысленно назвала ее Бриллиантовой Вдовушкой.

Парень с длинными волосами при ближайшем рассмотрении полностью разрушил первоначальное представление о себе. У него были очень внимательные, умные глаза, флер рокового сердцееда рассыпался моментально, как только я столкнулась с его пронзительным взглядом. Серьезный, умный молодой человек — таким он мне теперь казался, однако и это открытие не давало ответа на вопрос, что же он тут делает. Может быть, он журналист — мелькнула догадка — и пишет о методиках групповой психотерапии? Это объяснило бы его присутствие. Никакая кличка к нему не приклеивалась, из чего я сделала вывод, что у меня уже сложилось к нему несколько необъективное отношение. Кроме него, в группе были еще четверо мужчин. Совсем молодой парень, с которым я столкнулась перед занятием, приехавший на белом «Порше». У него были девичьи ресницы и по-детски пухлые губки, этакий светловолосый херувимчик с надутым выражением лица сам напрашивался на кличку Мажор. Прозвище Ловелас, впрочем, неизвестно еще, заслуженное ли, я дала мужчине лет сорока, который, как мне показалось, бросал на меня откровенно сальные взгляды. У него были оценивающий взгляд, намечающийся второй подбородок, подчеркнутый высоким и тугим воротником водолазки, и лоснящиеся губы. Еще один персонаж явно относился к моим коллегам или товарищам по несчастью, и я прозвала его Алкоголиком. Лицо у него было приятное, даже симпатичное, но изрядно помятое, веки набрякшие, а взгляд выразительно виноватый. Когда он только появился, он жевал мятную жвачку, призванную, по всей видимости, закамуфлировать запах вчерашнего возлияния. Потом он от резинки избавился, но весь его вид с каждой минутой все красноречивее говорил о том, что ему необходимо похмелиться. Мне было его искренне жаль. Самым старшим по возрасту оказался странноватый мужчина в сером костюме и бабочке, с бородкой клинышком и слезящимися воспаленными глазами. Он был какой-то дерганый, озирался по сторонам, часто подносил к лицу носовой платок. Я назвала его Неврастеником.

— Нам с вами нужно поближе познакомиться, — возвестил учитель, — и вот как мы это сделаем. Мне тут не нужны ваши имена. Имен не будет. Ваши имена — хранители информации, накопленной вами в течение жизни. Это своего рода коды, ключи к вашим личностям. Мы должны забыть о них. Конечно, за пределами этого зала вас по-прежнему будут называть по имени, этого мы изменить не можем, но внутри нашего коллектива мы на время сотрем ваши имена, удалим их из обихода. Здесь они вам не нужны. Поэтому вы все здесь ученики, ко мне вы будете обращаться «учитель», друга друга называть коллегами — на сегодняшний день это слово наиболее верно отражает суть ваших взаимоотношений. Итак, имена вам здесь не понадобятся, но я буду давать вам задания, в том числе и домашние, мы будем обсуждать ход их выполнения, поэтому каждому из вас я присвою своеобразный код. Мужчины будут обозначаться заглавной буквой «М», дамы — «Д». В группе пятеро мужчин и пять дам. К букве будет добавлена цифра, обозначающая участника занятий, и располагаться эти цифры будут по увеличению возраста ученика. У тебя будет код М1.

Учитель указал пальцем на Мажора. И тот, не сообразив сразу, что обращаются к нему, завертел головой.

— Я М1? — уточнил он, вскакивая с места.

— Ты, — подтвердил учитель.

Далее он поднял с места каждого, и каждому был присвоен определенный код. Мне досталось обозначение Д3, из чего я сделала вывод, что дама с накачанными губами младше меня.

Учитель встал с места, прошелся по залу, казалось, о чем-то размышляя.

— Как вам кажется, — он внезапно обернулся к нам лицом и обвел горящим взглядом аудиторию, — самоуважение — это важно?

Никто не торопился отвечать, ученики стали переглядываться, не зная, то ли вопрос был риторическим и нужно продолжать слушать, то ли он обращен был ко всем нам и нам предстоит выразить свое мнение.

— Это не просто вопрос, — помог нам учитель, — это касается каждого. Что такое самоуважение? Это объективная оценка нами самих себя? Или это то, какими мы хотим себя видеть? Или это просто гордыня? Что такое самоуважение? И зачем оно нам? М-один, встань со своего места и подойди ко мне.

Молодой человек нехотя поднялся со своего полукресла и вышел в центр зала.

— Сейчас я дам вам первое задание, — сказал учитель, — будьте искренны и последовательны в своих суждениях. Следите за моей мыслью. Итак, я обращаюсь к тебе, ученик. Сколько тебе лет?

— Мне двадцать четыре года, — ответил Мажор, слегка покраснев.

Учитель подошел к нему и взял за руки, которые молодой человек успел скрестить перед собой.

— Ты скрестил руки, — констатировал гуру. — Почему? Ты встал в закрытую позу, хотя я призываю вас всех максимально открыться. Дай мне свои руки. Почему ты так напряжен? Ты хочешь сделать первый шаг? Кто-то должен сделать первый шаг, почему не ты?

Он насильно развел его руки в стороны, встряхнул парня и велел сесть в кресло посреди зала.

— Не закрывайся, — еще раз напомнил он, — и отвечай на мои вопросы. Отвечай честно и искренне. Не пытайся выглядеть лучше, чем ты есть. Ты здесь не за тем, помни это.

Парень заерзал на сиденье, исподтишка глядя на тренера, который продолжал прогуливаться взад-вперед.

— Итак, тебе двадцать четыре года, — сказал тот, — но ты приехал сюда на очень дорогой машине. Ты приехал на «Порше», я не ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, — подтвердил ученик.

— Где же ты заработал на такую дорогую машину? — усмехнулся гуру. — Это же очень дорогая машина. Где ты ее взял? Тебе отец подарил эту машину?

— Да, отец, — согласился парень, — а что тут такого? Это же…

— Ты не задаешь вопросов, я задаю вопросы, — оборвал его тренер. — Зачем ты здесь? Что не так в твоей жизни? Тебе двадцать четыре, ты здоров, привлекателен, ездишь на дорогой тачке. Что у тебя не так? Ты не ошибся адресом, придя сюда? Или у тебя есть проблема?

— У меня есть проблема, — с вызовом ответил Мажор, — но я не думал, что придется обсуждать ее со всеми.

— А что ты думал? Что здесь тебе дадут волшебный рецепт, как справиться с неприятностями? Что это таблетка, вроде тех, что вы глотаете в своих ночных клубах? Я тебя разочарую: мы здесь не даем никаких таблеток.

Учитель прервал свою речь и воззрился на молодого человека в упор. Тот съежился под его взлядом, нахмурился, заиграл желваками, но усилием воли заставил себя смолчать.

— Так что ты думаешь о самоуважении? Ты себя уважаешь?

— Да, — не задумываясь, ответил молодой человек.

— Вот как! — воскликнул гуру. — И за что же ты себя уважаешь? Какие у тебя основания относиться к себе с уважением?

— А какие тут нужны основания? Я личность, я человек, этого достаточно.

— Достаточно для чего? Ты человек, и поэтому ты ешь, пьешь, спишь, дышишь… Делаешь все то, что делает человеческая особь. Но это же делают и животные. А чем ты заслужил самоуважение? Что представляет собой эта твоя личность?

Учитель говорил громко, голос у него был поставлен отменно, он прекрасно владел интонацией. Парень окончательно смутился. Было очевидно, что он никогда не задумывался над такими вопросами и сейчас просто поставлен в тупик.

— Мне надо подумать, — промямлил он.

— Хорошо, подумай, — согласился гуру. — Я тебе помогу, хорошо?

Ученик беспомощно кивнул.

— Зачем тебе такая дорогая машина?

— Да при чем здесь вообще машина? — пискнул распинаемый ученик.

— Сейчас поймешь, — ласково ответил тренер. — Итак, я предлагаю тебе несколько вариантов ответа: хорошая машина нужна мне… Первое: потому что я люблю комфорт. Второе: потому что я хочу показать окружающим, что выделяюсь из их серой массы. Третье: я хочу, чтобы на меня обращали внимание девушки. Что же ты выберешь в первую очередь?

— Комфорт, — нехотя промямлил ученик.

— Но есть же и другие машины, тоже очень комфортные, а ты выбрал именно эту.

— Просто она мне нравится.

— Ты не отвечаешь! — рявкнул учитель. — Если ты будешь так работать, ты ничего не добьешься! Ты воруешь наше время. Почему мы должны тратить свое время на человека, который сидит здесь как кукла?

— Ну, про девушек тоже отчасти верно, — согласился ученик, пожав плечами.

— Ты платишь девушкам за секс?

— Еще чего! Я что, урод, чтобы платить деньги? Они сами за мной бегают!

— За тобой или за твоей машиной? Может, они бегают за деньгами твоего отца?

— Может, и так, какая мне разница? Я получаю то, что хочу.

— Вот мы и пришли к некоторым ответам. Ты получаешь что хочешь. Молодец. Можешь расслабиться.

Парень откинулся на спинку кресла, но глаза его метались из стороны в сторону.

Учитель повернулся лицом к аудитории и заговорил. Сначала его голос звучал тихо и вкрадчиво, но с каждым мгновением становился все мощнее и громче.

— Каждый живой организм приспосабливается к окружающим условиям и ищет наиболее легкие условия для своего существования. Из огромного количества животных более шести процентов относятся к виду паразитирующих. Они могут причинять вред организму своего хозяина, а могут существовать и незаметно для него. Различные виды паразитирования встречаются в основном среди низших животных. Животное-паразит маленькое и использует тело хозяина для регуляции своих отношений с окружающей средой…

Лицо ученика, ставшее пунцовым, исказилось до неузнаваемости. Он вскочил со своего места в тот момент, когда учитель развернулся к нему лицом и подошел вплотную.

— Так что мы скажем об этих маленьких друзьях человека и животного? Достойны ли они уважения? В чем состоит стержень их личности?

— Вы ничего обо мне не знаете! — вдруг закричал в полный голос парень. — Как вы можете судить?! Вы считаете меня паразитом только потому, что отец подарил мне дорогую машину? Я подарил ему гораздо больше! Это он мне должен, а я не я ему!

— Говори! Говори!

Учитель смотрел парню прямо в глаза, максимально приблизившись и как будто нависая над ним всей мощью своей крепкой фигуры. Его поза была какой-то незавершенной, застывшей на мгновение в незаконченном действии, правой рукой он делал движения от парня к себе, будто вынимая у него изнутри слова признания.

— Я любил одну девушку, мы учились на одном курсе, — захлебываясь слезами, выпалил тот, — я думал, что мы поженимся! Я считал ее самой красивой и самой доброй девушкой на свете, мне никто больше не был нужен.

— Продолжай! — поддержал тренер. — Что произошло дальше?

— А дальше я привел ее домой, чтобы познакомить с отцом. Мамы у меня нет, только отец. Я хотел, чтобы она ему понравилась, я хотел, чтобы мы поженились…

С этими словами мальчик рухнул в свое кресло и уронил голову на руки.

— Что произошло дальше? — требовал учитель.

— Она понравилась отцу, — сквозь слезы усмехнулся он, — и теперь она с ним. Сейчас они на Борнео, в свадебном путешествии.

Парень снова вскочил на ноги.

— Эта машина, квартира и вообще все… — выдавил он, — так он от меня откупается, лишь бы я его не убил. Но я все равно хочу его убить.

В зале воцарилась тишина.

Ученик сидел, уронив голову на руки, учитель, чуть слышно ступая, делал шаги взад-вперед, словно раздумывая над ситуацией.

— Твоя личность — это ничто, — наконец изрек он, — много внешних понтов — и пустота внутри. Твой отец нанес тебе тяжелый удар, хотя со своей позиции он будет считать себя правым, думая в первую очередь о своей жизни и о своих желаниях. И что в итоге стало с твоей личностью? Во что она превратилась? Что она собой представляет? Ты не перестаешь быть паразитом от того, что это твой ответ на несправедливость и нанесенное оскорбление. А если посмотреть на это с другой стороны? Ты отдал отцу свою девушку в обмен на возможность жить отдельно и ни в чем не нуждаться. Почему бы нам не посмотреть на это именно так? Почему ты позволил своему отцу раздавить свое «я»? Почему ты не убил его, если ты так этого хотел?

Парень по-прежнему молчал, склонив голову.

— А теперь самый главный вопрос: нужна ли тебе эта личность? Дорог ли кому-нибудь тот человек, которым ты сегодня являешься? Твоя личность — это сгусток ненависти и ожесточения. Ты уважаешь себя такого? Зачем ты такой нужен, прежде всего самому себе?

— Если бы я знал, что нужно, я бы сюда не пришел, — тихо ответил юноша.

— Правильно, — согласился учитель, — и мы должны сделать так, чтобы тот, кто сюда пришел, никогда отсюда не вышел. Мы должны стереть его с лица земли.

Затем учитель развернулся от юноши ко всем нам.

— Вам кажется, что я заставил этого юношу испытать унижение?

Мы согласно молчали.

— Вы должны понять одно: то, что вам кажется унижением, является важнейшей частью вашего обу-чения. Осознание своей проблемы стоит слишком далеко от ее решения. Вы это сами знаете, иначе вас бы здесь не было. Но вы любите себя, вы себя жалеете. Но, жалея и любя себя, вы любите и тот мрак, который сделал вас несчастными. На пути к свободе мы должны быть безжалостны. И безжалостны, прежде всего, по отношению к самим себе. Этот ученик, — он указал на юношу, который наконец поднял глаза и испуганно смотрел на нас, — сделал первый шаг. Такой шаг предстоит сделать каждому из вас. А теперь ответьте мне на вопрос: чего достоин этот ученик? Какого чувства?

— Жалости, — произнесла Бриллиантовая Вдовушка.

— Сочувствия, — поддакнул ей Алкоголик.

— Презрения, — громко и четко заявил Ловелас.

Остальные молчали.

— Есть еще мнения, отличные от этих? — спросил учитель. — Или остальные думают так же? Прекрасно, раз вы молчите, значит, других мнений нет. Давайте повторим. Жалость, сочувствие, презрение. Давайте все вместе, итак…

Он поднял руку и сделал жест, какой делает дирижер, дающий вступление оркестру.

— Жалость, сочувствие, презрение, — повторили хором все мы.

— Давайте представим, что каждое из этих слов — скребок, — продолжил тренер, — и этим скребком мы должны отчистить некую поверхность. Представьте себе это. Произнеся это вслух, мы высвобождаем силу, заложенную в слове, делаем ее почти материальной. Мы должны помочь нашему коллеге, отчистить его от слоя, который покрывает его сущность. Он мешает ему жить, он делает его слабым, беспомощным, не способным сопротивляться злу и чужой воле. За одно мгновение у нас это не получится, так сразу мы его не отчистим, потому что слой наносился не один день и не один год. В этом слое спрессованы влияния разных людей и вещей. Поэтому он будет сопротивляться, ведь он так прочно налип на сущность этого человека. Но мы положили начало. Здесь и сейчас мы положили начало этому процессу. Ты начал свой путь, ученик.

С этими словами тренер отпустил еле дышащего юношу и позволил ему сесть на свое место. Дальше я слушала вполуха — все смотрела на Мажора, получившего публичную порку, и думала, как бы я вынесла подобную процедуру. Мальчишка сидел ни жив ни мертв, казалось, что даже фирменные вещи, которые на нем были, превратились в турецкую дешевку.

Стресс, который я испытала на первом занятии, немного встряхнул меня. То ли созерцание прилюдного унижения, то ли прикосновение к чужому несчастью подействовало на меня, то ли предвкушение соприкосновения с другими изломанными судьбами сыграло свою роль, но я как будто немного ожила. Мною постепенно овладевало чувство, которое можно, наверное, назвать мрачным возбуждением. Инстинктивно я чувствовала, что нас всех подвергают какому-то антинаучному, шарлатанскому методу воздействия, но даже эта дикость, во всяком случае на данном этапе, была для меня целительна. Она была лучше пустоты. Она была предпочтительнее того удушающего вакуума, в котором я находилась последние несколько лет. На следующем занятии стало понятно, что тренер будет методично вытряхивать душу из каждого, находя самую болезненную точку и безжалостно на нее нажимая. Впрочем, никакой его гениальной прозорливости это приписывать не стоило, ведь мы все заполняли анкету, а значит, были перед тем, кто ее прочитал, как на ладони.

Признаться, я думала, что Мажор (молодой все-таки!) не вынесет позора публичного обнажения и не придет на следующее занятие. Но он пришел, и мне даже показалось, что осматривал коллег с угрюмым злорадством, как бы говоря: «То-то кому-то сейчас достанется». И я поняла, насколько верен был расчет, сделанный составителем программы: человек, униженный на глазах у других, обязательно придет хотя бы для того, чтобы не остаться наедине со своим унижением. Он захочет посмотреть, как эту процедуру проделают с другими. Следующим на эшафот был приглашен Алкоголик.

Он пришел аккуратно одетым, со свежевымытытой головой, чувствительно надушенный каким-то приятным парфюмом, но его старания не обманули ни меня, ни тренера, не знаю уж, как остальных. Глаза у него все равно были мутными, а пальцы рук ходили ходуном.

— М-три, ты готов пообщаться со своими коллегами? — Тренер сделал ему жест, приглашающий выйти на середину и занять место публичной казни.

— Готов, — ответил ученик, изо всех сил старавшийся придать своему голосу легкомысленный оттенок. Он как бы говорил окружающим: все это игра, шутка, не более того, и я не мальчик, чтобы принимать такие игры всерьез.

Тренер уселся напротив него и ответил на улыбку, приветливо раздвинув уголки рта.

— Как ты себя чувствуешь, ученик? У тебя все в порядке?

— Все неплохо, учитель, — ответил тот, подыгрывая тону тренера.

— А самочувствие? Как твое самочувствие?

— Терпимо, — несколько помедлив, выбирая слово, ответил ученик.

— У тебя нет семьи, ты живешь один, я правильно рассказываю?

— Да, правильно, я живу один.

— Ну, тогда расскажи нам, какие преимущества имеет холостяцкая жизнь, — предложил гуру. — Ты ведь жил семейной жизнью, жил один, ты знаешь, можешь судить о разнице. Что хорошего в одиночестве? Разве оно так страшно, как его малюют?

— Одиночество может быть страшным, а может быть нестрашным, кто как привык, кому что нравится, — ответил Алкоголик, не чувствуя в вопросе никакого подвоха.

— Вот именно, совершенно с тобой согласен, — поддержал его учитель. — Почему же считается, что человек, не имеющий семьи, детей, ущербен? Кто это так решил? Почему все должны жить, следуя этим шаблонам? И чувствовать себя несчастными, если не соответствуют им? Каждый сам должен решить, как ему удобнее и вольготнее живется, я так думаю. Ты со мной согласен?

— Согласен, никто не обязан подчиняться стерео-типам, — охотно кивнул ученик.

— Далеко не всегда люди могут принять другого человека таким, каков он есть по своей природе, — продолжал гуру, — и незаметно начинают ставить условия: если я с тобой живу, то ты должен выполнять такое-то условие. Потом еще одно условие, третье, четвертое… И незаметно человек начинает терять себя. Следование стереотипам, подчинение чужой воле становится привычным. Оно подавляет и угнетает собственное «я» человека.

Тренер встал и, улыбаясь, прошелся по залу.

— Вот, например, считается, что нельзя пить одному, — сказал он, — что если человек хочет расслабиться и пропустить рюмочку-другую, ему для этого обязательно нужна компания. А также определенное время суток, определенный антураж. Например, если вы выпьете в ресторане, вечером, да еще и в компании людей, пусть даже не нужных вам совершенно, это будет считаться нормальным. А если вам захочется сделать то же самое одному, и не вечером, а, скажем, днем… Все, точка. Вас сочтут алкоголиком, изгоем и перестанут принимать всерьез. Думаю, все знают, что это общепринятое правило. А кто-нибудь может мне ответить: почему? Почему, если человек хочет выпить, он обязательно должен искать того, кто тоже испытывает такое желание? Разве кто-нибудь осудит нас за то, что мы пообедали в одиночестве? Разве мы ищем компанию, чтобы посмотреть фильм по телевизору? Почему же человек не может выпить сам? Просто потому что это доставляет ему удовольствие? Как ты считаешь, ученик?

— Я согласен, — кивнул тот, кажется, все еще не чувствуя расставленную ловушку, — это тоже ложный стереотип.

По левой стене зала стояло несколько книжных шкафов и рабочий стол гуру, снабженный компьютером и удобным офисным креслом. Тренер подошел к одному из шкафов, извлек из него бутылку виски, золотистый пакетик и маленькую вазочку.

— Люблю хороший виски, имею такую слабость, — изрек тренер, разглядывая этикетку, будто видел ее в первый раз.

Затем он разорвал пакет, в котором находился, насколько можно было разглядеть с моего места, засахаренный арахис, и высыпал орехи в вазочку. Опять прошелся к шкафу, еще что-то достал и, повернувшись спиной к ученикам, расставил предметы на стеклянном столике, который в силу своей прозрачности располагался возле его письменного стола, оставаясь практически незаметным. Учитель придвинул столик к сидящему посреди зала ученику. На столике красовалась бутылка виски, вазочка с орехами и два маленьких стакана.

— С вашего разрешения, я себе немного налью, — сказал он, обращаясь ко всем нам. — Может, еще кто-то хочет? Не стесняйтесь.

Мы сидели молча, затаив дыхание.

— Как хотите, — сказал гуру и придвинул свой стул к стеклянному столику. — А ты? Ты можешь выпить виски, не стесняясь того, что делаешь это один?

— Могу, почему нет?

— Даже если я предложу тебе сделать это перед коллективом? Даже тогда ты не скажешь мне, что ты так не будешь и тебе это не нравится?

— Если это часть урока, если так надо, то выпью, конечно, — ответил ученик.

Мне хотелось крикнуть ему со своего места: не делай этого! Он же тебя провоцирует, он знает твою слабость и играет на ней. Но я молчала. Это был урок, и каждый должен получить свой.

Тренер налил почти полный стограммовый стакан, подвинул ученику вазочку и отвернулся, как будто собираясь продолжать разговор. На самом деле он боковым зрением следил за тем, как поступит испытуемый. Тот будто засомневался, глядя на стаканчик, который учитель вроде бы налил для себя, но так и не притронулся, но замешательство длилось не более двух секунд, затем он взял свою емкость и одним движением опрокинул ее содержимое в себя, подождал, пока напиток попадет в организм, потом бросил в рот два орешка и блаженно улыбнулся.

— Отлично, — подытожил гуру, — вот видишь, как это просто — не следовать стереотипам и не идти ни у кого на поводу. Это очень хороший виски, тебе понравился?

— Да, это очень хороший виски, — согласился ученик.

Тренер, развалившись в своем полукресле, стал рассказывать нам о том, как два года назад предпринял большое путешествие по Соединенному Королевству и какое неизгладимое впечатление произвели на него изысканные сорта виски, которым его угощали в Ирландии. Он говорил о напитке так, что у меня почти потекли слюни и мучительно, почти нестерпимо захотелось выпить. Я смотрела на бутылку немигающим взглядом и вела с собой ожесточенную борьбу. Предложи он еще раз, и я не выдержала бы. Тем временем ученик, сидящий перед нами, казалось, совершенно забытый всеми, в том числе и учителем, налил себе еще стаканчик. Как будто подчиняясь ходу рассказа, он поднес его к носу, вдохнул аромат дорогого сорта и в два глотка выпил.

«Двести», — отчеканилось у меня в мозгу. На старые дрожжи, которые, несомненно, еще бурлили в организме нашего коллеги, этого было уже больше чем достаточно.

— Но давайте вернемся к теме нашего обсуждения, — словно очнувшись от воспоминаний, заявил учитель и обернулся к ученику, тихонько грызущему сладкий орешек. — Что-то ты совсем не продвинулся, друг мой, такой виски… Грех не полакомиться.

И он налил несчастному еще стакан.

Эта доза, прошедшая и вовсе безо всякой закуски, оказалась для похмельного ученика решающей. На лбу у него выступил пот, глаза заиграли масляным блеском, он решил поудобнее раскинуться на своем сиденье, но локоть его попал мимо подлокотника, и он, промахнувшись, чуть не вывалился из кресла.

— Пардон, — сказал он нетвердым языком.

— Ничего страшного, — ласково ответил учитель, продолжая бессовестно охмурять больного человека. — А теперь вернемся к нашему разговору. Скажи, если бы ты был женатым человеком, обремененным заботой о детях и семье, ты мог бы вот так, как сейчас, выпить в свое удовольствие и не вызвать скандал? Тебе позволили бы провести время так, как ты хочешь? Тебя вообще кто-нибудь спрашивал о том, как лично ты хочешь провести время и что нравится лично тебе?

В ответ раздался пьяный смешок.

— Ага, щас, разбежался, — отозвался со своего места опьяневший ученик. — Я, может быть, и мог бы сделать как хочу. Но скандал был бы точно. И ор, и вопли, и «я на тебя лучшие годы потратила»… Все это было бы, даже к бабушке не ходи.

— Ну а ты что делал в таких случаях? — спросил учитель, старательно изображая неподдельный интерес.

— Когда что, — был ему ответ, — смотря какой скандал. Или уйду, или, бывало, назло ей еще хуже напьюсь.

— Ты не волнуйся, сейчас тебя никто ругать не станет, — успокоил учитель, — сейчас мы проводим эксперимент. Я хочу понять вот что: ты взрослый, образованный мужчина, кроме того, ты обеспеченный человек, на должности. Если ты выпьешь, ты же не потеряешь лицо, правда? Иначе тебя на твоей должности вряд ли держали бы, не так ли?

— Почему это я потеряю лицо? — искренне удивился несчастный Алкоголик. — Если бы я не поддерживал компанию, я никаких вопросов бы решить не мог. Да в нашей сфере все вопросы только так и решаются: за рюмкой, в хорошей компании, глаза в глаза, как говорится. По-другому никак.

Учитель налил ему еще чуть-чуть и протянул стакан. Ученик взял его, покрутил, обреченно выпил. Он, кажется, начинал понимать, героем какой жестокой порки он стал. Через несколько секунд лицо его вытянулось, он начал тереть глаза.

— Вы это специально, да? — спросил он.

— Что специально?

— Напоили меня, — уточнил ученик.

— Я тебя не поил, ты выпил сам, — развел руками учитель. — Я предложил, ты не смог отказаться. Тебе нужно было оправдание того, что ты пьешь один среди бела дня, да еще при людях, я тебе это оправдание предложил, и ты его принял. Ты был рад этому оправданию, потому что оно дало тебе возможность делать то, что ты хочешь. Так давай определимся: может быть, ты счастливый человек? Может быть, в этом и есть твое счастье?

— Какое счастье? — не понял захмелевший ученик.

— Я имею в виду то, что ты сейчас свободен и счастлив. Никто не мешает тебе делать то, что ты хочешь. Разве это плохо?

Ученик молча достал платок, вытер им глаза и спрятал обратно в карман.

— Ты любил свою жену? Сколько лет вы прожили вместе? Какой она была? Красивой, нежной?

Взрослый мужчина, сидящий на стуле, уже глотал пьяные слезы, которые прорывались наружу.

— Но она же мешала тебе, правда? Она постоянно ставила условия, постоянно что-то диктовала, разве не так? А когда родился ребенок, так и подавно. Ей же было мало, что ты стал приносить деньги в дом, ей нужно было, чтобы ты все свое время проводил с ней, и, если ты поздно приходил, она ругалась, что ты разбудишь ребенка. Ты не виноват, кто же выдержит, если его будут целыми днями пилить?

Тренер в упор посмотрел на свою жертву.

— Но ты ведь не бил ее, нет? Разве ты мог поднять руку на женщину, на мать твоей дочери?

— Я бил ее, — вдруг откликнулся ученик, покачиваясь на своем сиденье, словно камыш на ветру, — я ее бил.

— А меня ты смог бы ударить? — вдруг выдал тренер неожиданный вопрос. — Ты не бил ее трезвый, правда? Вот и сейчас ты нетрезв, то есть условия те же. Только ее нет. Но есть я. Я могу ее заменить. Разве я не вызываю у тебя раздражения, разве ты не хочешь меня ударить? Разве тебе не кажется, что я над тобой издеваюсь? Просто глумлюсь перед всеми присутствующими, выставляю никчемным алкоголиком? Разве я не заслужил того, чтобы получить по морде?

Он встал, встал и ученик. Сцена получила совершенно неожиданный для нас поворот, послышался шепот, задвигались стулья, слушатели напряглись, готовые в любой момент отреагировать — кто словом, а кто и действием — на события в центре зала. За моей спиной все явственнее слышался шепот, из которого я поняла, что мужчины заспорили, ударит или не ударит. Алкоголик стоял, глядя на тренера в упор, и лицо его наливалось краской. «Как бы его не шарахнуло у всех на глазах», — промелькнуло у меня в голове, и в этот момент, не говоря ни слова, он резко подался вперед и выкинул руку со сжатым кулаком прямо в лицо учителю. Движения принявшего дозу ученика были неверными и замедленными, тренеру ничего не стоило увернуться от удара. Его противник не удержал равновесие, и учителю пришлось прийти ему на помощь, чтобы спасти от неминуемого падения. Выпоротый ученик громко всхлипнул, махнул рукой и двинулся было к выходу, но тренер удержал его. Тот попытался вырваться, но был остановлен и усажен на свой стул среди других слушателей.

— Итак, что вы скажете на сей раз? Какого чувства достоин этот ученик? — обратился он к аудитории.

И снова первой ответила Бриллиантовая Вдова.

— Жалости, — сказала она.

— Отвращения, — прошамкала надутыми губами Силиконовая Кукла.

— Профессионального лечения, — подал голос длинноволосый парень.

— Есть еще мнения?

— Понимания, — вырвалось у меня.

— Кто-нибудь хочет сказать — симпатии? Нет? Так я и думал. Человек в состоянии опьянения не может посмотреть на себя со стороны, не может оценить себя адекватно, — сказал он и обратился к Алкоголику, который сидел, насупившись, но больше не порывался уйти. — Поэтому я сделал видеозапись сегодняшнего урока. На следующем занятии тебе будет выдана копия, диск, который ты должен будешь просмотреть у себя дома, это будет тебе такое домашнее задание. Обязательно выполни его, это очень важно для тебя.

После окончания занятий ученики не разговаривали между собой, каждый старался побыстрее одеться и уйти. Даже взглядами не обменивались. Видимо, все мы находились в состоянии сильного эмоционального возбуждения, которое предпочитали пока не делить с другими участниками группы. Совершенно случайно я узнала, что молодого человека с длинными волосами зовут библейским именем Илья — так он представился, когда после занятия звонил кому-то по телефону. Он не смотрел в мою сторону, не пытался познакомиться, не проявлял ко мне совершено никакого интереса. Молча приходил, со всеми здоровался, молча уходил. Я была вынуждена констатировать, что испытываю разочарование. Хотя, собственно, на что я рассчитывала? Он на несколько лет моложе меня, хотя дело, конечно, не в этом. Почему, собственно, я решила, что могу представлять для кого-то интерес? С чего взяла, что кого-то способна вдохновить моя депрессивная физиономия?

После двух занятий я была вынуждена признаться самой себе, что прилюдные глумления над учениками вызывают во мне смешанные чувства. Порки были чудовищны, тренер отвратителен в своем цинизме и жестокости. Но где-то в глубине души во мне шевелилось некое подобие непристойного, низменного, почти садистского удовольствия. Гнусавый, дребезжащий голосок внутри меня удовлетворенно отмечал: не ты одна такое ничтожество, посмотри, сколько их, таких же никчемных слабаков, как ты. Мне было жалко выпоротых учеников, но втайне я испытывала удовлетворение, в котором не призналась бы никому.

С Истеричкой тренер разделался двумя пальцами. Кличке, которую я ей присвоила, женщина, как выяснилось, соответствует на сто процентов. Она вышла к группе, полностью убежденная, что даст учителю решительный отпор, всем своим видом демонстрируя лозунг: «Меня голыми руками не возьмешь», и была посрамлена в первые же две минуты. Гуру легко вывел ее из демонстрируемого ею статуса «скептического прагматика» и довел до крайней степени раздражения, когда женщина стала плохо контролировать свои слова, интонации и жесты. Затем он подрубил ее под корень вопросом о постоянном половом партнере. И чем более остервенело сопротивлялась ученица, тем яснее становилось, что истоки ее истерического состояния лежат в сфере половой неудовлетворенности. Так порка выглядит в моем пересказе. В реальности она была жесткой, безжалостной, обнажающей самые сокровенные человеческие тайны. Истерическое состояние выпоротой ученицы передалось залу, ученики впервые за время курса наших занятий начали давать советы: не спорь с учителем, успокойся, посмотри на себя со стороны, тебе хотят помочь и так далее. Кульминацией порки стал вопрос тренера:

— Как ты выбираешь себе сексуального партнера? Каким требованиям он должен отвечать?

Дама, уже доведенная к тому времени до высшей точки кипения, заявила:

— Я выбираю того, кто мне нравится.

— А кто тебе нравится? Должен претендент на твой интерес отвечать каким-то требованиям или ты ляжешь в постель с любым, кто попадется под руку?

— Я никогда не лягу с таким, кто, как вы говорите, попадется под руку!

— Ну а с каким ты ляжешь? Ты главный бухгалтер в солидной фирме, не оборванка какая-нибудь, ты, наверное, уважаешь себя. И как личность, и как женщину. Ты работаешь в строительной фирме, правильно?

— Да, в крупной строительной фирме, — подтвердила женщина.

— Давай представим ситуацию, что твоего внимания домогается… — он делано замешкался, — предположим, финансовый директор. Или возьмем уровень пониже, скажем, юрист.

— Я не могу рассуждать отвлеченно, мне нужно видеть человека.

— Согласен, когда речь идет о юристе, нужно видеть человека, а если, предположим, речь зашла бы о прорабе, который работает на одном из ваших объектов? Или курьере, который доставляет в офис воду для кулера? Тебе нужно было бы видеть этого мужчину или ты сразу, не глядя, не стала бы даже обсуждать такое?

— Не стала бы обсуждать, — гордо пожала плечами ученица.

— И зря! — заключил учитель. — Очень зря. Ты, милая моя, высоко подняла планку, которую просто не можешь перепрыгнуть. Ты даже ногу так высоко не задерешь. Тебе следовало бы выбирать себе мужчину, исходя не из его социального статуса, а из его личной привлекательности. И еще из его желания разделить с тобой постель. Извини, но в твоем возрасте и с твоей внешностью ты уже не можешь рассчитывать на высокий спрос. Почему ты не хочешь посмотреть на вещи реально?

В итоге ученица не вызвала симпатии у коллег и проследовала на свое место, пылающая от стыда и ни в чем не убежденная. Казалось, после этого Силиконовой Кукле ничего не грозит, тренер вволю потоптался на Истеричке и надутую барышню сильно пинать не станет. Он и не стал, он решил с ней поиграть и устроил спектакль, рассчитанный на то, чтобы немного поднять нам настроение.

Оказалось, наша силиконовая коллега — владелица модного магазина итальянской одежды. На первый взгляд, все у нее в порядке: в наличии здоровье, собственность в центре города, дающая уверенность в завтрашнем дне. Но не так все просто. Тренер очень легко вывел ее на откровенность, предложив самой рассказать причину своей неудовлетворенности жизнью. Ученица считала свои мотивы вполне достойными и смело навернулась с головой в пропасть. Оказалось, она стремится к идеалу, который не знает, как достичь. Ее цель была как линия горизонта — сколько она ни старалась к ней приблизиться, ближе не становилось. Она регулярно смотрела светскую хронику по НТВ, ее сводили с ума шикарные рублевские особняки, двухэтажные лондонские квартиры, в которых жили и радовались такие же, как она, поверьте, ничем не лучше! Она сама трудилась не покладая рук, чтобы хорошо выглядеть и носить брендовые вещи, но кто мог здесь оценить ее элегантность? Ее шмотки, накупленные на миланских распродажах, не шли ни в какое сравнение с тем, что носили жены известных футболистов и лондонские светские львицы. И сам факт, что она влачила свои дни в российском захолустье, постепенно стал доводить ее до крайней степени отчаяния. До депрессии. А ведь она делает все, что в ее силах: зарабатывает деньги, улучшает свою внешность, но результата — ноль. Она топчется на одном месте, не в состоянии сдвинуть судьбу с точки, намертво прилипшей к мрачной российской провинции. А годы между тем идут…

— Может быть, тебе уехать из страны? Поселиться где-то в Европе, не везде же цены на недвижимость такие, как в Лондоне.

— Я думаю об этом день и ночь! — с отчаянием в голосе воскликнула ученица.

— Ну и в чем же дело? У тебя не хватает средств на переезд?

— Мои средства ограничены, — согласилась мадам, — я не смогу купить в Европе, там, где мне подошло бы, и бизнес, и достойное жилье. Если я куплю хорошую квартиру, мне придется там чем-то заниматься. Иначе на что я буду жить?

— Ну а как же твой бизнес здесь? — участливо спросил тренер. — Ты же можешь продать его и затем подумать, как вложить эти деньги.

— Мне придется делиться, бизнес не мой полностью, и он дает недостаточно средств.

— То есть все упирается в деньги? Правильно я понял?

— В основном да.

— Людей, которые страстно хотят уехать, это не останавливает. Можно найти там работу, можно выйти замуж, наконец.

И тут носительницу силикона прорвало.

— Как вы себе это представляете?! Какую работу с моими тремя курсами педагогического я могу там найти? С мужем — еще сложнее. Где я его найду, в Интернете? Там либо извращенцы, либо скупердяи, либо старые козлы. Зачем мне такой муж? На курорты все ездят с женами или любовницами, уже опробовано многократно. И первое, что всех интересует, это язык! Я могу сделать покупки и на английском, и на итальянском. Но этого мало! Я же не за продавца хочу выйти замуж. Я обречена! Я не вижу никакого выхода!

Тренер изобразил на своем суровом лице сочувствие.

— А почему ты не учила языки, если так хочешь уехать в Европу?

— Какой язык я, по-вашему, должна учить? Если я, допустим, выучу итальянский, а мне вдруг подвернется приличный немец, я что должна буду с этим итальянским делать, а?

— Может, стоило сначала выбрать страну, освоить язык и затем уже окучивать контингент местных женихов?

— Да, большинство именно так и делает. Но я — не большинство, понимаете? У меня свои переживания, свои мысли и чувства.

— Я догадываюсь, какие именно: ты хочешь, чтобы миллионер свалился тебе на голову. И чтобы он еще и понимал по-русски, так?

Ученица, почувствовав насмешку, обиженно засопела.

— Миллионер — это, конечно, хорошо, но миллионеры — люди капризные, любят молоденьких девушек. Желательно до 25. А тебе уже за тридцать, шансы снижаются. Может, стоить сделать ставку не на свои прелести, а поискать верного друга жизни?

— Мне нужно поверить в себя, обрести уверенность, и тогда все получится. Поэтому я пришла сюда.

— А все остальное, ты считаешь, у тебя уже есть? — удивленно подняв брови, спросил тренер. — Может, все-таки начать с языка?

— Я вижу, куда вы клоните, — нашлась с ответом жертва, — вы считаете меня дурочкой. Но это не так, это далеко не так. Я знаю, какие тупые жены у футболистов, думаете, я не слежу за темой? Когда у «Миссис мира» спросили, что вращается — Солнце вокруг Земли или Земля вокруг Солнца, она не знала, что ответить! Вот она дура, это да. Кстати, жена футболиста. Но я-то не такая дура. Я знала ответы на все, что спрашивал у нее тот журналист, который ее опозорил. Я знаю, что вокруг чего вращается и что Маршак — это детский писатель.

— Ну с Маршаком — это просто. На этот вопрос любой человек ответит.

— Но та не ответила! Я не дура, и не надо меня ловить, я знаю, что Бетховен — это не собака, а слепой композитор…

— Глухой, — поправил ее тренер.

— Кто глухой? — не поняла ученица.

— Бетховен не был слепым, он был глухим.

— Да какая, на фиг, разница, слепой или глухой был Бетховен! Я была на концерте органной музыки, и меня потрясло величие его произведений.

— Поздравляю, но Бетховен не писал произведения для органа, ты, наверное, слушала Баха.

— Вам не удастся меня подловить, не старайтесь, — огрызнулась ученица.

— Я вовсе не стараюсь подловить тебя на невежестве, упаси бог, — развел руками тренер, — хотя думаю, что на самом деле это несложно.

Гуру провоцировал мисс силикон, это было ясно, ей бы самое время постараться сойти со скользкой дорожки, но она приняла позу оскорбленной гордости и раздувала ноздри.

— Ну хорошо, — примирительно сказал учитель, — ответишь на три вопроса, и я соглашусь считать тебя образованным человеком. Что такое канотье?

— Французское пирожное, — с ходу выпалила зазнайка.

— Кто написал «Сказку о царе Салтане»?

— Корней Чуковский!

— Кто такой Боттичелли?

— Известный итальянский кинорежиссер. Это знает каждый.

Когда мадам обвела победным взглядом слушателей, как бы говоря «как я его уделала!», в зале не было ни одного серьезного лица, все улыбались.

— Что ж, вопросов больше не имею, — подвел итог учитель, — хотя напоследок все-таки хочу спросить: зачем ты сделала себе эти ужасные губы?

— Усовершенствовать свою внешность теперь доступно, — объяснила ученица, — это прогресс. Это достижение человечества. Я всего лишь пользуюсь этим достижением, что неясного?

— А после того, как ты проделала это над собой, ты не заметила, что у тебя стало меньше женихов?

— Каких женихов?

— Ну ты же ищешь себе партию, разве нет? — уточнил гуру. — Я именно про этих женихов. Женщины улучшают, как ты говоришь, свою внешность, потому что это, по их мнению, легче, чем улучшать мозги. Меньше усилий, меньше труда. И наоборот, чем меньше у женщины мозгов, тем больше желания улучшать свою внешность. И открою тебе секрет: мужчинам такие преобразования не нравятся. Они выглядят отталкивающе, на силикон неприятно смотреть, и он не стимулирует влечение.

— Это, как говорится, на вкус на цвет. Но у меня-то с мозгами все в порядке.

— Да, все в порядке. Не считая того, что канотье — это соломенная шляпа, «Сказку о царе Салтане» написал Пушкин, а Боттичелли — это итальянский живописец пятнадцатого века.

— Жестко он ее приложил, я имею в виду ту, что с губами, — полушепотом сказала мне девушка, которую я с первого занятии называла про себя Школьницей.

После окончания урока я зашла в туалет, еще на пару минут замешкалась в коридоре, отвечая на телефонный звонок Максима, и в итоге уходила последней из нашей группы. У крылечка топталась Школьница, крутила в руках телефон.

— А мне показалось, что она ничего не поняла, — возразила я, — не осознала, насколько жалко выглядела.

— Вас как зовут? — спросила девушка. — Я Аня.

— А я Люба, — ответила я. — Почему вы не уходите?

— Да если честно, я вас ждала, — несколько смутившись, призналась Аня, — просто очень захотелось с кем-то поделиться, поговорить, а у вас такое лицо…

— Какое? — искренне удивилась я, даже не успев осознать, что девушка мне очень польстила своим доверием.

— Ну, как бы это сказать… располагающее, что ли, — она старалась подобрать слово, — умное и красивое. Я редко ошибаюсь в людях, это у меня такое хобби — читать по лицам.

— И что же вы прочитали в моем лице?

— Пока немного, — ответила Аня, — но вы добрый человек. Хотя и несчастный.

— Это так видно?

— Ну это скорее я додумала, если уж честно. Просто вы красивая, молодая, одеты со вкусом. Вы бы сюда не пришли, если бы у вас было все хорошо.

— Это точно, — кивнула я. — Так что вы предлагаете? Где поболтаем?

— Может, зайдем, тут за углом кафе есть…

— Пошли, — согласилась я. — О чем будем говорить?

Я предполагала, чем вызвано желание девушки с кем-то поделиться: скорее всего, она хотела посоветоваться, как себя вести, когда она сама окажется на месте жертвы. Но Аня меня озадачила:

— Я заметила одну непонятную вещь, я вам расскажу. Не люблю непонятного и еще не люблю, когда меня обманывают.

Мы свернули за угол, и меньше чем в тридцати метрах девушка остановилась, пропуская меня вперед.

— Нам сюда, — сказала она.

Раньше я редко бывала в этом районе и не знала, что здесь есть такое симпатичное и уютное кафе. Я открыла массивную дверь и, оценивающе оглядываясь, вошла в зал. Мы выбрали столик на двоих у окна, Аня сообщила, что в этом кафе меню небольшое, зато отменно готовят практически любое блюдо. Но ни мне, ни ей есть не хотелось, обе мы были слишком взвинчены и остановились на мороженом и виски.

— Мне обязательно нужно выпить, — оправдывалась Аня, — я действительно очень взволнована.

— Можете не оправдываться, — пресекла я ее попытку, — во всяком случае, передо мной. При мне можете пить сколько захотите.

Аня посмотрела на меня с благодарностью. И когда официантка принесла виски «Джеймесон», мы с облегчением сделали по большому глотку, после чего стало ясно, что символические 200 граммов на двоих не будут последними.

— Аня, простите за вопрос, но зачем вы сюда пришли? — начала я. — Не в кафе, я имею в виду тренинги. Чего вы хотите?

— А вы? — выпалила девушка и только после этого, видимо, сообразила, что отвечать вопросом на вопрос неприлично. — Я не в том смысле… Словом, наверное, за тем же, зачем и вы… Хочу скорректировать свое отношение к жизни. Сама не справляюсь.

— То есть с вами ничего такого не случилось? Никакого несчастья или еще чего-то? — уточнила я.

— Это как посмотреть, — сказала Аня и заглянула мне прямо в глаза. — Когда вся жизнь идет не так, как хочется, это несчастье или нет? В том смысле, что никакой трагедии вроде не случилось, но и хорошего-то ведь тоже ничего.

Вблизи я рассмотрела ее внимательнее. Внешность у девушки была неброская, главным образом из-за субтильного сложения и невысокого роста. Но личико оказалось очень милым, с ямочками на щеках, аккуратным носиком, по-детски круглыми глазками, которые, впрочем, смотрели внимательно и даже пытливо.

— Я скажу в двух словах, ладно? Я классическая неудачница. Я пропускаю всех вперед. На должности, замуж. Куда угодно. Всем уступаю место. Сама того не желая, естественно. В конце концов меня просто перестали замечать. Еще чуть-чуть — и меня даже видеть перестанут. Даже мои родители. Не говоря уж о посторонних. Превращусь в невидимку. — Она невесело усмехнулась. — А мне, между прочим, двадцать девять лет, я уже не девочка, просто выгляжу молодо. Я вам потом про себя расскажу, если вам будет интересно. А сейчас я спросить хотела: вам кто эти тренинги порекомендовал?

— Одна старая знакомая, — ответила я, — мы с ней давно не виделись, потом встретились, разговорились, пожаловались друг другу на проблемы, она и рассказала, что ходила сюда. И что собирается продолжить курс на втором уровне.

— Больше она ничего не говорила?

— Может, и говорила, так сразу не вспомнишь, — пожала плечами я. — Говорила, что рассчитывает на реальную помощь в сложной жизненной ситуации. Не моральную, а уже какую-то конкретную помощь имела в виду. Но я, если честно, не знаю, какую именно. Она не рассказала.

— А эта ваша знакомая — состоятельная женщина?

— Полагаю, что да.

— И одинокая?

— А вот это как раз нет. У нее есть муж, но у нее с ним серьезные проблемы…

— …которые как раз тут и должны решить, — закончила за меня фразу Аня.

— Ну как-то так, — согласилась я, — похоже на то. А вас что-то беспокоит? Почему вы спрашиваете?

— Понимаете, я человек сугубо практического склада и до сих пор ни в какие групповухи вроде этой не верила. Считала, что все это обычное выколачивание денег, и не более того. Меня отправил сюда человек, которому я, в общем-то, очень доверяла. Я, наверное, слишком достала его в тот момент, когда он направил меня сюда.

Взгляд девушки затуманился, она умолкла, и мне показалось, что она потеряла нить разговора.

— Так вы думаете, что нас обманут? — я решила вернуть ее в русло.

— Я не знаю, — встрепенулась Аня, — может, я делаю из мухи слона, может, это вообще ничего не значит. Но я сделала одно неприятное наблюдение. Вы в курсе, что нас тут не одна группа и применяется к нам даже не одна и та же методика?

Я подалась вперед и стала вслушиваться в каждое слово.

— Знаете, иметь неприметную внешность иногда бывает очень даже выгодно. Неделю назад, когда мы еще не начинали, я из любопытства прошмыгнула на второй этаж во время вечерних занятий. Там творилось что-то несусветное, честное слово! Они какие-то мантры читали, пели что-то… И тренер у них был другой, огромный какой-то дядька с бородой. Он и наш-то не маленький, а тот вообще имел устрашающий вид! Бррр… Правда, долго мне подслушивать не удалось, пришлось незаметно унести ноги. Но обеспокоило меня совсем не это. Вы проходили собеседование у Альбины Николаевны?

— Да, я с ней имела самый первый разговор.

— И как она вам рекламировала свои услуги? Рассказывала какие-то истории, показывала какие-нибудь фотографии?

— Да, точно так и было, — кивнула я, — она мне показала фото мужчины, который теперь живет в Греции, а раньше был их учеником с тяжелой депрессией. И еще рассказала историю несчастной мамочки, у которой был ребенок-инвалид. Ее фото она тоже показывала. Теперешнее, с усыновленным мальчиком.

— Значит, это ее обычный метод, — сделала вывод Аня и продолжила свой рассказ. — Дело в том, что демонстрация фотографий счастливых и спасенных учеников ничего не значит. В смысле правдоподобности. Можно ведь показать любую фотографию любого человека, правда? Но у Альбины есть большой такой фолиант, где подшиты эти фотографии, это как бы их семейный альбом. Там указаны имена и фамилии, есть подписи к некоторым фото, записки и даже письма, которые эти ученики потом присылали Альбине и которые они якобы даже просили показывать другим ученикам, потерявшим надежду.

— Мне она показывала лишь отдельные снимки…

— Когда я приходила на собеседование, нас было трое. Из этой тройки в нашу группу попала только я, остальные — не знаю. И все мы еще не были на сто процентов уверены, что будем заниматься, цена-то не маленькая все-таки. Поэтому нам провели такую презентацию. Если можно ее так назвать.

— Так что вас все-таки беспокоит, Аня?

— Одна женщина на фото показалась мне знакомой, — ответила девушка. — Альбина рассказала про нее, что она пережила серьезнейшую жизненную драму. Якобы у нее была замечательная семья, но потом ее мужа, которого она боготворила, совершенно неожиданно для нее арестовали и посадили за умышленное убийство. Оказалось, он вел двойную жизнь, участвовал в какой-то там преступной деятельности. Ну и якобы действительно кого-то убил, лично, сам. Женщина эта сразу же лишилась работы, стала изгоем, вскоре у нее обнаружили тяжелое заболевание, в общем, понимаете… Аллес капут по всем фронтам.

— Ну и в итоге ее, конечно, вернули к полноценной жизни и сейчас она процветает где-нибудь с новым мужем или что-то еще такое в этом же роде, правильно? Давайте-ка, Аня, закажем еще виски, а?

— Давайте, — без колебаний согласилась она, — но тогда уж закажем и пирог. Здесь фирменное блюдо — пирог с мясной начинкой, очень вкусный. Или вы на диете?

— У меня хороший обмен веществ, так что диета не очень строгая, иногда могу себе позволить.

Мы позвали официантку, сделали заказ, и Аня продолжила.

— Так вот к чему я все это рассказываю. Мне показалось, что я знаю женщину, про которую говорила Альбина. Во-первых, я узнала ее по фотографии. Может быть, конечно, это какая-то очень похожая женщина, все может быть. Но совпадает и многое из ее истории. Ее звали Валентина, и она жила в доме, где раньше жила моя бабушка. Я там часто бывала, и бабушка не раз обсуждала эту Валентину со своими соседками. У нее действительно произошла история с мужем, его посадили, но не за убийство, а за какое-то крупное хищение. Насколько я помню, он был специалистом по финансам, причем очень востребованным. У следствия вроде бы были все доказательства, кроме самих похищенных средств. Денег у ее мужа так и не нашли. А через некоторое время он умер в изоляторе, не дожив до суда. Про Валентину я подробностей не знаю — правда ли, что она болела, и уж тем более неизвестно, куда и к кому она там обращалась. Но вот финал этой истории не мог быть таким, каким его представила Альбина Николаевна.

— Почему? Вы знаете, как с ней на самом деле вышло?

— Знаю, — подтвердила Аня. — Я не знаю, как попала к Альбине фотография, где и когда она была сделана, но прошлым летом эту самую Валентину нашли мертвой в ее квартире. Она была задушена.

Я остолбенела.

— Как задушена?

— Не знаю как, — ответила Аня, — удавкой, наверное. Или чем там еще людей душат. Это же не в моем доме было, а в бабушкином, так что подробностями не владею. Но никакого хеппи-энда там быть не могло, это точно.

— А убийцу не нашли?

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Самое первое, что тогда приходило всем на ум, что женщину убили из-за тех денег, которых не нашли у ее мужа. Наверное, у него были подельники или как там это называется. Ну а дальше я просто не в курсе. Мне не дает покоя вопрос: зачем Альбина рассказала историю, похожую на историю этой женщины, воспользовалась ее изображением, но опустила печальный конец? Что здесь не так? Мне хотелось бы знать: Валентину убили уже после того, как она отправила свое фото с благодарностью Альбине? Или Альбина использовала историю умершей женщины? Где тут подлог? И главное, зачем он произведен?

— И что ты предлагаешь? Как это узнать?

— Очень просто, — объяснила Аня, — надо проникнуть в кабинет к Альбине и заглянуть в этот альбом. Там должна быть дата. Я ее в тот раз не рассмотрела. Но она там была.

— И как мы можем это сделать? — спросила я, только после сказанного осознав, что употребленное мною местоимение «мы» автоматически означает мое согласие участвовать в сомнительном предприятии.

— Мы не будем ночью проникать в здание, не бойтесь, — успокоила меня Аня. — Мы можем сделать так. Я зайду к Альбине по какому-нибудь вопросу, и в тот момент, когда я буду у нее находиться, ты постучишь и попросишь ее на минуту выйти. Она отвлечется, выйдет за дверь, я в это время загляну в альбом. Он лежит на этажерке, это минутное дело. Надо только придумать повод, зачем приду я. И второе: зачем вломишься ты.

— Это как-нибудь придумается…

— Придумается, но не факт, что Альбина оставит меня одну в своем кабинете, — заметила Аня. — Здесь строгие правила, все кабинеты закрываются электронными ключами. Ты видела хоть раз, чтобы какой-то кабинет был открыт, а внутри никого не было?

— Да я не особенно там хожу, никуда не заглядываю.

— Но я-то заглядывала, вернее, пыталась. Но не тут-то было. Прямо секретный объект какой-то, блин. Что они тут скрывают? Что охраняют, интересно мне знать?

— Конфиденциальность, наверное, — предположила я.

— Ой, брось, пожалуйста! — отмахнулась Аня. — Если бы тут блюли конфиденциальность, нам бы не стали рассказывать истории бывших клиентов, так я думаю. Тут что-то другое.

Мы с Аней уже достаточно захмелели, и я предложила:

— А пойдем сейчас. Завтра на трезвую голову я этого уже не сделаю. Я ужасная трусиха. Кроме того, страдаю от хронической нехватки куража. Я не смогу.

То ли я осмелела от выпитого алкоголя, то ли на меня подействовала роскошь человеческого общения, практически отсутствовавшая в моей жизни в последние годы, но в тот момент мне показалось, что мне по плечу любая авантюра. Любое приключение, способное прорвать серую пелену моих будней, казалось мне архиважным и фантастически захватывающим. Мы дружно помахали руками официантке, подзывая ее, чтобы закрыть счет.

На обратном пути Аня все-таки решилась рассказать мне о себе.

— Я любила одного парня, — начала она без всяких предисловий, — мы строили планы, правда, потом оказалось, что это только я их строила. В общем, это неинтересно. А потом он взял и подсидел меня — получил должность, к которой я шла два года. Это было так неожиданно, так странно, я ведь не знала, что он на нее тоже претендует. И я уже готова была проехать этот момент, все-таки у нас любовь и все такое… Но потом оказалось, что любовью и не пахло, он просто воспользовался мной, когда ему было нужно. Ну чтобы я не путалась под ногами, не мешала ему продвигаться. Усыпил, так сказать, мою бдительность. А потом притворяться было уже ни к чему. Через неделю я узнала, что он и моя подруга подали заявление в ЗАГС. В общем-то ничего особенного, на свете каждый день, наверное, происходит что-то подобное. Но у меня была такая реакция, какой я сама от себя не ожидала. Короче говоря, я стала их доставать. Их обоих. Каждый день что-то изобретала, чтобы испортить им существование, из кожи вон лезла. Все это было мерзко и унизительно, меня осуждали в офисе, и я оказалась на грани увольнения. Ее папаша мне угрожал, его мать меня воспитывала, но я не унималась. Это стало смыслом моей жизни. Я так деградировала, что сама перестала себя узнавать. Вот тогда-то он меня чуть не насильно отвел к Альбине. Я, конечно, наговорила ему кучу всякого дерьма, но пошла и записалась на курсы. Сама-то я понимала, что качусь под откос.

— Ну и как ты думаешь — справишься?

— Наверное, да, — пожала плечами Аня, — дальше катиться уже некуда, надо выбираться.

Она немного помялась. Потом все-таки решилась:

— А ты как сюда попала? Из-за этого дела? — Аня прикоснулась к шее, повторяя жест, которым обозначают пристрастие к выпивке.

— Это уже последствия, — ответила я, — а причина совсем в другом. Несколько лет назад я лишилась любимой профессии. С этого все и началось.

— Профессии? — удивилась Аня. — Это что, так уж страшно? Хотя, наверное, страшно, раз тебя так подкосило. Кем же ты работала, если не секрет? Извини мою нескромность, но просто это несколько необычно для женщины… Ну, такая преданность профессии, я имею в виду.

— Я была оперной певицей, — на одном дыхании выпалила я.

Аня остановилась и воззрилась на меня округлившимися глазами:

— Вот это да! Первый раз в жизни вижу живьем оперную певицу. Круто. Наверное, было из-за чего съехать по фазе.

— Было, — подтвердила я.

До самого дворика мы дошли молча — Аня лихорадочно придумывала предлог, под которым можно было бы ворваться в кабинет к Альбине.

— Наверное, мы ничего не придумаем, — заключила она, — поводов заходить к ней у нас просто нет. Поэтому давай сделаем ход конем и воспользуемся тем, что мы пьяненькие. Можешь изобразить пьяные слезки?

— Поплакать? — удивилась я. — Но зачем?