Глава 30

– Добрый день, подскажите, где можно найти Галину Львовну? – осведомилась я, заглядывая в учительскую.

Стройная женщина, стоявшая спиной к двери, обернулась. Мне стало понятно, что ей лет шестьдесят.

– Если ищете Маркину, то это я, – звонким молодым голосом ответила она.

Я вошла в комнату. Галина Львовна Маркина – не самое редкое сочетание имени и фамилии. Возможно, в гимназии работают две полные тезки.

– Хочу побеседовать с преподавателем английского языка, – уточнила я.

– Слушаю вас, – сказала учительница.

– Это вы? – поразилась я.

– Да, – подтвердила педагог. – Что вас смутило?

– Думала, что Галина Львовна брюнетка, – глупо соврала я.

Ну не говорить же правду: вам под восемьдесят, а выглядите вы максимум на шестьдесят.

– В молодости моя шевелюра была каштанового цвета, – без улыбки ответила Галина. – Я вся внимание. Какая проблема привела вас сюда? Хорошо знаю родителей учеников, но вы не из них.

Прикидываться кем-то не имело смысла. Я вынула новенькое удостоверение.

– Частное детективное агентство, – прочитала Маркина. – Ни разу не сталкивалась с людьми вашей профессии. И считала, что в подобных местах служат исключительно мужчины. Хотя читала, будто женщины ныне и подводные лодки водят. Что случилось?

– У вас есть сестра, – начала я.

– Единокровная. Зинаида Львовна Маркина, – кивнула собеседница. – Так в чем дело?

Я рассказала о звонках женщины, которая называет себя Варей. Потом услышала из коридора звонок и предложила:

– Может, побеседуем в другом месте? Сейчас сюда ваши коллеги войдут. А разговор не для чужих ушей. Давайте пойдем в какое-нибудь кафе?

– Есть предложение получше, – сказала Галина, вставая, – следуйте за мной.

Мы с ней вышли в коридор, поднялись на второй этаж и вошли в класс.

– Это мой кабинет, – пояснила Маркина, – здесь нас никто не побеспокоит. Вот безобразники!

Она сгребла со своего стола несколько оберток от конфет.

– Ребята, – улыбнулась я.

– Жеребята, – вздохнула Галина, – последний урок сегодня проводила у одиннадцатиклассников. Конфеты принесла Надя Гордеева, у нее день рождения, вот и угощала всех, меня тоже. В классе есть Герман Радов, у него диабет первого типа, инсулин и все прочее. Хороший мальчик, но редкостный негативист, абсолютно не воспринимает никаких советов взрослых, все знает сам.

Я села за парту.

– У меня тоже есть знакомый мальчик, правда, его недавно по возрасту отправили на пенсию, он точь-в-точь как Герман. Отметает любое чужое мнение. Наверное, такое поведение свойственно многим мужчинам.

– У вашего пожилого ребенка как со здоровьем? – неожиданно спросила Галина.

Я принялась загибать пальцы:

– Лишний вес, повышенные давление и холестерин. Но все, кроме килограммов, регулируется таблетками. Вот с аппетитом бороться трудно.

– А у Радова диабет, – напомнила Маркина, – у него разумная мать, не посадила сына на жесткую диету. Знаю, она разрешает ему и пирожное, и пиццу, но, конечно, не каждый день. Вчера Герману исполнилось семнадцать. Он принес подносы с пирожными, Алевтина Петровна меня предупредила:

– Гераше можно одно съесть.

Раз мать разрешила, я пас! Сегодня у Нади был праздник, конфеты. Смотрю, у Германа две штуки. Я их отняла, он вспыхнул:

– Не имеете права отбирать, это ущемление прав ребенка.

Нынче все дети юристы. Я ответила: «В школе ты находишься под моей ответственностью. Алевтина Петровна вчера предупредила, что сладкое ты можешь съесть. А сегодня она не звонила. Свяжись с мамой, если она даст «добро», я верну лакомство. Иначе никак». И что? Я ушла, забыла конфеты на столе. Вот уверена, это Радов их слопал.

– Может, он поговорил с матерью и получил от нее разрешение, – предположила я, – вам не о чем беспокоиться.

– Нет, – возразила Галина, – сотовые во время учебного дня запрещены. Телефоны сдаются утром классному руководителю, естественно, я разрешаю позвонить, если повод серьезный. Но конфеты – ерунда, Гера трубку не просил. Очень надеюсь, что плохо ему не станет. Так зачем я вам нужна?

– Вы дружите с Зинаидой Львовной? – спросила я.

– Вы имеете в виду мою сестру? – уточнила Галина.

Я кивнула.

– Екатерина Филимоновна стала любовницей моего отца, – заговорила Галина, – мама никогда не осуждала ее, потому что сама была не без греха. Пять лет – большой срок для ожидания супруга, война была долгая, а Ольга молодая, у нее появился кавалер. Когда законный муж вернулся, супруги попытались возобновить брак. Но у них ничего не получилось. Папа ушел к Екатерине, родилась Зина. Мама никогда не запрещала бывшему супругу видеться со мной. Она всегда вела себя интеллигентно. Моя мама рано умерла. Меня ждал интернат, и тогда отец оформил надо мной опеку. Екатерина Филимоновна не возражала. Я поселилась у них в доме. Квартира была огромная, двухэтажная, по тем временам редкость невероятная. Генеральский паек, полно солдат, которые исполняли роль прислуги. Я никому не мешала, делиться последним куском хлеба со мной никому не приходилось. Хотя многие женщины, живя в достатке, никогда в свою семью ребенка-сироту от первого брака мужа не примут. Катя была доброй. Она старалась мне маму заменить. Вот Зина вредничала, ревновала родителей, но она была маленькая, я старше, поэтому внимания на проделки сестры не обращала. Близости между нами не возникло, мешала разница в годах. И, признаюсь, теплых чувств к Зинаиде я не испытывала. Хитрости, жеманства, умения изображать несчастную козу у нее было в достатке. Артистических способностей на пятерых хватало.

Галина встала и начала ходить по классу.

– Кстати, ее талант лицедея Илье передался. Ну да это неинтересно. Лукавить не стану, я Зине отчаянно завидовала. У нее есть мама, да еще ласковая, добрая. А у меня-то нет. Не подумайте, что Катя обижала меня. Нет! Но были нюансы. На обед Зине куриную ножку давали, мне крылышко. Ей новое платье из секции ГУМа, где отоваривались большие начальники. Мне одежду покупали в обычном магазине. И во всем так. У Зинаиды спальня на втором этаже, двадцать метров с гаком, балкон. У меня на первом, размером поменьше, и темная из-за деревьев. Я не принадлежала к противным детям, которые макароны в тарелке у себя и у брата пересчитывают, а потом канючат: «У него на одну штуку больше». Я была старшеклассницей, отлично понимала: родного ребенка всегда больше любят. Спасибо, что меня в интернат не сбагрили. Кстати, репетитора по английскому наняли только мне, Зине он тогда был без надобности, и в иняз папа меня устроил. И деньги мне в кошелек клали, делами моими интересовались. Но на дне моей души жила обида, скорее я сетовала на судьбу, а не на мачеху, она хорошая женщина. Отец и Катя умерли, когда я уже окончила институт. Сначала ушел папа, а через пару месяцев его жену инсульт разбил. Везу мачеху в «Скорой», она шепчет, речь еще у нее не отнялась, но язык заплетался: «Галя, ты сильная, умная, не бросай Зину. Поклянись, что поможешь сестре». Я пообещала заботиться о младшенькой. Катя прошептала: «Спасибо. Ты хорошая девочка. Прости, что не любила тебя». И замолчала. Умерла она через три дня. Похороны, поминки, все я устраивала. Зина рыдала, мне не помогала. Но я ей замечаний не делала, у нее же мама скончалась. Сама через это прошла, правда, моложе сестры была, но в истерику не впала, у гроба стояла, сцепив зубы. Девять дней миновало, сорок, Зина в институт не идет, ничего не делает. Я в огромном доме осталась за домработницу и за всех остальных. Денег нет. Моей зарплаты молодого специалиста еле-еле на коммуналку хватало. А кушать-то хочется! Вот и пришла мне в голову идея: здоровенные апартаменты сдать, а нам с Зиной переселиться в Колтыково. Сразу легче жить стало, завелись деньжата, пусть маленькие. Время шло, Зина замуж удачно вышла, родился Илья, она уехала к Павлу Ильичу. Но мы связи не теряли, общались постоянно.