Глава 17
– Поговорили? – вкрадчиво осведомилась управляющая.
– Ваша сестра не очень разговорчива, – не выдержала я.
– Кто тут Марфа? – раздался пронзительный голос.
Матвеева, мигом забыв обо мне, ринулась на зов. Я медленно пошла за ней. Нет уж, пусть Собачкин сам беседует с очаровательными сестричками. У меня на них не хватает терпения.
В холле я увидела женщину в черном пуховике, сразу поняла, какая фирма выпустила его и вроде неприметные сумку и сапоги тоже.
– Если вы еще раз позвоните моей матери… – угрожающе сказала дама.
– Душенька, как вас зовут? Давайте покажу вам нашу школу, – стала привычно щебетать Марфа, – у нас потрясающее предложение…
Посетительница вынула телефон.
– Мальчики! У меня проблема.
Дверь на улицу распахнулась, появились двое парней в темных брюках и просторных куртках. Куртки были расстегнуты, из-под них виднелись лацканы пиджаков, белые рубашки и темные галстуки.
– Она меня перебивает, – пожаловалась дама.
Один из охранников придвинулся к ресепшен и четко произнес:
– Нельзя прерывать Эмму Леонидовну.
– Не буду, – пискнула Марфа.
Дама кивнула.
– Мудрое решение. Если еще раз какая-нибудь вонючка из вашего притона наркоманов попытается связаться с моей мамой, чтобы втянуть ее в свою секту, то!..
Дама прищурилась.
– Одна моя просьба мужу, и ваша шарашкина контора взлетает на воздух. Понятно?
– Кто ваша мамочка? – проблеяла Марфа.
Дама положила на стойку визитку.
– Она больше сюда не придет. Конец истории! Ясно?
Марфа кивнула, посетительница вышла на улицу, я бросилась за ней.
– Эмма Леонидовна!
Дама остановилась, окинула меня взглядом и сказала:
– Слушаю.
Охранники уставились на меня холодными глазами.
– Все в порядке, – махнула рукой их хозяйка. – Чем могу помочь?
Я начала вдохновенно врать:
– Моя тетя, уже не очень молодая, стала посещать эту школу…
Эмма вскинула брови.
– Мерзавцы! Что вы о них знаете?
– Ничего, – честно ответила я, – кроме того что сообщает на ресепшен Марфа. Но она говорит без умолку. В потоке ее слов невозможно ничего понять.
– Речь рекой льется, но в результате тебе ничего не сказали, – усмехнулась Эмма.
– Точно, – обрадовалась я, – извините, я случайно услышала ваши слова про мать и поэтому рискнула вас остановить. Тетя моя попала в больницу. Она себя прекрасно чувствовала, а после занятий в «Школе аромата» заболела.
Эмма показала на небольшой ресторанчик, который располагался в соседнем доме.
– На улице холодно. Давайте выпьем кофе. Я про болото, где мошенники сидят, много интересного выяснила. У нас с вами одинаковые пуховики.
– Купила его в Париже прошлой весной на распродаже, – призналась я, – приближалось лето. Но он кушать не просит, висит в гардеробной. Жаба душила его зимой за полную стоимость приобретать.
Эмма рассмеялась:
– Аналогично. Только я свою обновку в стоке отрыла. И ведь есть деньги, а кошелек не могу расстегнуть. Госпожа Бородкина жадная!
– Не жадная, а рачительная, – поправила я, – меня более чем скромный достаток в детстве приучил к аккуратному обращению с деньгами.
Эмма открыла дверь ресторана.
– Как вас зовут?
– Даша Васильева, – представилась я.
– Отлично, сейчас выпьем кофейку, – улыбнулась Бородкина.
Мы устроились за столиком, и Эмма начала разговор:
– Алевтина, моя мама, день и ночь работала. Одна меня поднимала, муж куда-то пропал, когда я родилась. Образования у нее особого не было, поэтому трудилась за копейки. Мама мечтала, чтобы я в университет поступила, диссертацию защитила, замуж выгодно вышла. Я ее программу выполнила. Глеб, супруг мой, тещу обожает, мамой называет. Он бизнесмен, проблем с деньгами у нас нет, сразу сказал матери: «Хватит за две копейки в регистратуре поликлиники сидеть. Увольняйся». Мама чирикнула: «А моя зарплата? А пенсия?» Но с Глебом спорить даже я не берусь. Аля осела дома. Сначала она в восторге была, спала до десяти, ходила по театрам, концертам, выставкам. Года два так было. Потом ей культурная жизнь приелась, оказалось, что приличных коллективов с талантливыми актерами мало. В кино то убийства, то секс, то черти скачут по экрану, а ей это не нравится. Певцы разочаровали, телевизор опротивел. И что делать? Глеб купил ей компьютер, нанял человека, тот объяснил, как им пользоваться. Мамуля вдохновилась. Сейчас она в Сети свободно плавает, инстаграм завела, какие-то конкурсы устраивает. И слава богу, пусть чем хочет занимается, только не тоскует. Потом она вдруг сказала: «В Москве есть «Школа аромата», там учат делать духи, мыло, шампуни. Очень хочется позаниматься». Глеб обрадовался: «Мама! Конечно! Сделаете нам с Эммой эксклюзивный парфюм! Суперидея». Аля стала слушать лекции, потом зарегистрировалась на семинары, на какие-то мастер-классы. Нам бы тогда насторожиться. Но повода не было. Мы с мужем только радовались. Мама помолодела, глаза блестят, веселая, песни под нос напевает, энергии через край.
Эмма сделала глоток кофе.
– Сейчас, вспоминая, я удивляюсь нашей с супругом наивности. И ведь все могло очень далеко зайти, если бы не Игорь Федорович, массажист. Беляев к нам много лет ходит, мы его обожаем. Он настоящий врач, с дипломом. Не слесарь, который пару недель на курсы походил и, вуаля, теперь любого клиента задорого берет. Руки у Игорька золотые, характер прекрасный. Веселый, добрый мужик с большой семьей: жена, дети, внуки. Собачник, что для нас важно, поскольку у самих псов полон дом. Воцерковленный, а мы по воскресеньям всегда в храме. Беляев очень деликатный человек, никогда не проявляет любопытства, не пристает с вопросами. На мой взгляд, Игорь образец врача. И вдруг пару недель назад он спросил:
– Эмма, чем у Алевтины в ванной пахнет?
Я ни на секунду не забеспокоилась.
– Игорек, уж прости, я понятия не имею. Дом у нас, сам знаешь, несколько километров. Мама решила жить на первом этаже в левом флигеле, сказала: «Дети, не хочу никого обременять. И сама стесняться не намерена. Сделайте мне спальню, кухню, ванную. Люблю в халате кофе утром пить. А в общую столовую одеваться надо. Подружки приедут, Глеб их смутит. Надо жить рядом, но отдельно». Муж оборудовал ей в особняке четыре комнаты, веранду и все остальное. Вход у нее отдельный, с улицы. Мама прекрасно все продумала. Мы друг другу не мешаем, общаемся, когда хотим, а не потому что в столовую спустилась, а там родня тусуется. Я к мамуле частенько забегаю, но в ванную к ней давно не заглядывала. А что там?
Игорь забубнил:
– Только не подумайте…
Я его остановила:
– Говори прямо.
Беляев опять вопрос задает:
– У Али горничная была. Куда она подевалась? Сейчас в ее квартире другая девушка массажный стол расставляла.
Я удивилась, но объяснила:
– Марина прекрасно работала, но в последнее время у нее проблемы начались.
Врач меня перебил:
– Плохое настроение, плаксивость, нежелание ничего делать, обидчивость? Усталость? Аппетит пропал?
Я поразилась.
– Да. Как ты догадался? Неужели Марина жаловалась? Это безобразие. Знаешь, за что ее уволили? Она посмела Але истерику закатить. Мама велела шторы опустить, а прислуга стала спорить: «Еще светло». Мамуля ей вежливо повторила: «Пожалуйста, задерните занавески». Она никогда ни на кого голос не повышает, обвинить ее в грубости невозможно. Скорее уж мать излишне мягкая! Марина сдернула на пол одну портьеру и начала орать. Мама испугалась, вызвала «Скорую», скандалистку увезли. Ясное дело, она лишилась места.
– То-то мне запах показался знакомым, – поморщился Игорь, – у нас в части трое ребят от Бурманджи с ума сошли.
Эмма вернула на блюдце пустую чашку.
– Я ничего не поняла. Бурманджа? Это кто? Или что?
Игорь рассказал такую историю.
