2004, ноябрь. Махачкала, окраина города
Мужика трясло как ненормального.
В ноябре в Махачкале ночи теплые, градусов пять выше нуля. Но мужика трясло. Тощий дагестанец стоял в одной майке, и его колотило так, будто вокруг стоял арктический мороз.
— Ты успокоишься — или твою дочку убьют. Поэтому ты успокоишься, — сказал Торшин дагестанцу.
Мужик закачал головой. Его продолжало трясти.
Он был капитаном МЧС. Полчаса назад в его дом вломились четыре боевика. Они уходили от группы Торшина и засели в доме. Взяли в заложники его самого и его десятилетнюю дочь. Потом отца выпустили — на переговоры.
— Пришёл в себя? Рассказывай, чего хотят?
— Они прислали сказать, что просят коридор. Иначе убьют мою дочь, — трясся дагестанец.
— Коридор, говоришь? Значит так. Сейчас ты возьмешь эту рацию и вернешься в дом. Я буду говорить с ними, а ты переводить. Понял?
— Я не пойду, не пойду, — бормотал дагестанец.
— Что? Там твой ребёнок! — заорал Юрий Николаевич.
— Я не пойду. Сказал не пойду — значит, не пойду! — дагестанец заплакал.
— Слушай сюда! — рявкнул Торшин. — Если ты не пойдешь, твою дочь убьют. Лучше тебя, чем её, согласен?
Я не могу — на вашем не разговариваю. Так что без вариантов. Вот рация. Пошёл!
Юрий Николаевич сунул в руку рацию, взял его сзади за майку и толкнул в сторону крыльца.
Дагестанец шел, продолжая трястись от рыданий.
— Видали? Внутри дочь, а он говорит — не пойду, — усмехнулся молодой офицер.
Это был боец из Ессентуков. Юрий Николаевич видел этих ребят впервые. Их подтянули для штурма, чтобы обеспечить поддержку.
— Тебя как звать, умник? — спросил Торшин.
— Александр, товарищ полковник, — доложился боец по форме.
Это Торшину понравилось.
— Саша, не суди, — сказал он примирительно. — Мужик неподготовленный. Он же МЧСник, а не СОБР. Поплакал и хорошо. Пар выпустил. Сейчас он все правильно сделает.
— Сомневаюсь я что-то, — презрительно бросил боец.
— Ты, смотрю, у нас самый смелый? — прищурился Николаич.
— Да уж дочь бы свою с головорезами не бросил, — заявил боец.
Торшин не ответил. Начиналась работа, разговор перестал быть ему интересен.
— Значит так, — скомандовал он. — Пока я переговариваюсь — окружаем дом. Все поняли?
Бойцы двинулись на исходные позиции для блокировки периметра и штурма.
— Слышите меня? — проговорил Торшин в рацию. — Я полковник ФСБ России. Требую от вас сдаться.
— Они просят коридор, — ответил дагестанец.
— Никакого коридора не будет. Это невозможно.
— Они говорят, что тогда убьют нас.
— Хотите убить девочку и отца — убивайте. Они нам никто, — чеканил Торшин. — Вы убьете их, я убью вас. Сдайтесь по-хорошему. Если нет крови на руках — отсидите лет шесть-восемь и выйдете. Вы останетесь живы. Иначе будет штурм. Мы убьём вас всех. Вы поняли?
Ответа не было. Прошло две минуты. Вдруг дверь открылась, и человек вытолкнул дагестанца с дочерью на руках.
— Девочку уведите, а дагестанца сюда. Будет переводить, — скомандовал Юрий Николаевич.
В этот момент бойцы уже окружили дом.
— Вы меня слышите? Сдавайтесь! Иначе начнем штурм! — прокричал Юрий. Дагестанец перевел.
— Аллах Акбар! — захрипела рация.
— Где они засели? — спросил Юрий Николаевич дагестанца.
— Они в подвале…
В этот момент из подвального окна раздалась очередь. Полетели стекла. Автомат гремел и гремел.
Все упали на землю.
Торшин поднял голову. И у стены дома увидел Сашу — того самого бойца, который так хорохорился перед боем. Его позиция была безопасная: из подвала боевики могли попасть только по ногам.
Но Саша вжался в стену и вытаращил глаза. По напряженным рукам было понятно — он вцепился в автомат мертвой хваткой.
— Саня! Уходи от окна! — прокричал Юрий Николаевич.
Боец не пошевелился. Похоже, его переклинило.
— Слушай меня, — закричал Торшин. — Я сейчас начну простреливать подвал, а ты уходи! Щитом ноги прикрой.
Торшин выбежал на огневую, прямо перед окнами подвала, открыл огонь. В подвале наступило затишье.
— Пошел! Пошел! — заорал Юрий Николаевич.
Саша не двигался с места.
— Ступор у него, товарищ полковник, — сказал офицер из Ессентуков.
— Это что, его первая операция? — крикнул Юра.
— Какая первая, год по горячим точкам…
— Быстро очнулся! — закричал Торшин. — Я стреляю, а ты вали!
Показалось, что Саня кивнул.
Торшин сделал прыжок и снова оказался перед окном. Растянулся на животе и разрядил рожок внутрь. В подвале снова затихли. Но офицер стоял как истукан.
— Ты шевелиться будешь? — заорал Николаевич. — Окно на уровне твоих ног, просто перепрыгни через него и уходи! Тебя не убьют! Ты это понимаешь?
— Я двигаться не могу! — Саша.
— У тебя граната есть?
— Нет.
— Держи гранату, брось ее в окно, после взрыва сразу вали! Понял?
— Да, — ответил Саша и вдруг отмер. Он начал махать руками, будто разминался.
— Хорошо, — прошептал Торшин и бросил гранату.
Парень поймал гранату, резким движением выдернул чеку и бросился к окну с криком:
— Сдавайтесь, мрази! Сдавайтесь!
— В окно бросай, ты куда? — заорал Торшин.
Саня стоял перед боевиками — как мишень в тире.
Раздалась очередь. Боец упал на землю. Было понятно, что он мёртв.
Торшин выругался и приказал открыть огонь.
Трёх боевиков убрали гранатомётом. Оставался один. Он периодически вел огонь по нашим и сдаваться не хотел. Пришлось отутюжить дом из танкового орудия. Через десять минут его сравняли с землёй.
Юрий Николаевич доложился руководству об успешном проведении операции. Он был спокоен. Он победил, его люди живы, враги — нет. За это должны выписать какие-то награды. Наверное, и ему тоже. Награды у него уже были, но всё равно приятно… Единственное, что омрачало настроение — смерть бойца. Молодой парень, ему ещё жить… и вот так получилось.
Он думал об этом, сидя в столовке на базе в Ханкале. Юра сидел за одним столом с заместителем начальника управления, осетином, и его подчинёнными. Выпили по рюмке. Юрий принялся рассказывать, как брали боевиков.
Осетин молча слушал, потом скривил губы и громко сказал:
— Тоже мне, успешная операция. Вы только детей в Беслане стрелять можете.
