Юрий Николаевич Торшин отдыхал.

Отдыхать он предпочитал дома. И в одиночестве. Друзья, разговоры — это всё замечательно. Но переключатель в голове в таких случаях стоит на позиции «работа». Чтобы переключиться на «жизнь», нужно лечь на диван, расслабить мышцы и смотреть в потолок.

Рядом, на столике, стоял коньяк. Людям, которым есть что вспомнить, коньяк отлично заменяет телевизор. Можно сделать глоток, прикрыть глаза и включить память. И вот на потолке перед глазами начинают проплывать картины — неясные, смазанные. Афганский кишлак на фоне горного хребта, испуганные глаза местного чумазого мальчишки, вечно палящее солнце и постоянный песок на зубах. Николаич машинально коснулся языком зубов. «Воображение — покруче 4D-кино, ещё мгновение — и сухой горный ветер наполнит лёгкие», — подумал он. Стало как-то спокойно, губы расслабились в естественной улыбке.

Внезапно зазвонил мобильник.

— Юрий Николаевич, здравствуйте, — зажурчал женский голос, — это с телевидения беспокоят, с канала… — картинка вмиг испарилась с потолка. Торшин так и не узнал, с какого канала его беспокоят.

— Господин Торшин…

— Полковник Торшин, — перебил Юрий Николаевич.

— У нас к Вам такой вопрос. Вчера в Ницце произошёл теракт, в день взятия Бастилии, грузовик врезался в толпу…

— Я в курсе, — снова перебил Торшин. Разговаривать не хотелось. Хотелось лежать на диване и смотреть в потолок.

— Вы служили в силовом подразделении и знакомы с темой терроризма…

— Я служил в «Альфе», — поправил Торшин. — Служил, — повторил он. Слово отозвалось привычной болью под сердцем. — Я был руководителем третьего отдела.

— Так вот, Вы можете прокомментировать, почему террористическая активность в нашей стране выше, чем в любой из европейских стран?

Полковник помолчал секунды две. Переключатель в голове перещёлкнулся с позиции «жизнь» на позицию «работа». Юрий Николаевич сел на диване.

— Назовите мне последние пять терактов в России, — спокойным тоном сказал он.

На том конце повисло недоумённое молчание.

— Вы не можете назвать пять последних терактов, а утверждаете, что у нас их за последнее время больше, чем в Европе? — с нажимом продолжал Торшин, в голосе начали появляться жёсткие нотки — Кстати, «последнее время» — это сколько лет? Какой-то странный отрезок времени, Вы не находите?

Молчание продолжалось.

— Хорошо, я Вам помогу. В этом году в России было два теракта. 29 декабря — обстрел Дербентской крепости. Опять ИГИЛ. 8 октября — Петербург, личная инициатива. Погибших нет. Теперь Франция. 7 января — расстрел редакции «Шарли Эбдо», двенадцать погибших, ИГИЛ. 9 января — Париж, нападение на супермаркет, четверо погибших. 26 июня — теракт на химическом заводе, один погибший. 13 ноября — сразу несколько атак: взрывы на стадионе, расстрелы в ресторанах, расстрел в концертном зале. Всего сто тридцать погибших. ИГИЛ. Вы говорили, что в России террористическая активность выше, чем в любой из европейских стран? Вы не считаете Францию европейской страной?

В трубке раздалось что-то вроде «э-э-э».

— Вы не подготовились к разговору, — заключил Тор-шин. — Сначала проработайте вопрос. Потом звоните, — он нажал «отбой».

Переключатель в голове вернулся в позицию «жизнь». Рука с телефоном бессильно упала, тело расслабилось, взгляд упёрся в потолок.

На потолке снова включился проектор, поплыли новые картинки. Белое, бескровное лицо Генки Сергеева, рядом на кухне плачет Лена, его жена. Вдруг щелчок, плёнка оборвалась, и стоит таксист-осетин с разорванным пополам ребёнком на руках в беслановской школе. Откуда-то появился промозглый туман, напряжённые лица сотрудников, которые лежат в засаде без движения уже десятый час. Сердце бешено забилось от выброшенного адреналина. Сознание вернуло Николаича на диван загородного дома. На кухне по хозяйству шуршала Валя, жена, что-то бубнил диктор в телевизоре.

«Неужели остались только воспоминания?» — подумал Торшин, сжав до боли кулаки. В груди предательски защемило.