Утром было жарко. Но днём стало гораздо жарче. По самой жаре мы бежали тренировочный кросс.

Мы задыхались. Обливались потом. Наши лица облепила пыль.

Но всё это было терпимо — жара, пыль, пот. Гораздо хуже был Блинов. Именно он в тот день проводил тренировку.

Он бежал рядом — легко и непринуждённо. Его ноги работали как поршни, дыхание было мощным и ровным. Казалось, ему всё равно — стоит он или бежит.

Никто не пытался с ним соперничать. Это было невозможно. Мы все это знали и не пытались. Всё, что мы могли — хоть как-то соответствовать его требованиям.

Блинов был одним из старой гвардии, из первых бойцов «Альфы». В Группу «А» Седьмого управления КГБ СССР Виктор Иванович был зачислен в июне 1978 года. Вместе с Савельевым он брал в Афгане штаб ВВС. Но Савельев с тех пор вырос до начальника штаба, а Блинов остался рядовым бойцом.

Нет, его не затирали. Ему много раз предлагали командирские должности. Блинов неизменно отказывался.

— Я умею руководить только одним человеком — собой, — отвечал он на все предложения.

Это была правда. Собой он умел руководить идеально — но больше никем и ничем. Даже вождение автомобиля доставляло ему настоящие мучения. Блинов был отвратительным водителем. Он вцеплялся в баранку так, будто её сейчас вырвут у него из рук. Любую машину на дороге он воспринимал как опасность, при этом мог обогнать кого-то по встречке. Он всё время попадал в какие-то мелкие аварии. Однажды он въехал в столб, потому что параллельно ехавший водитель как-то не так на него посмотрел. Но дело было, конечно, не в этом. Блинов не мог контролировать машину так, как контролировал собственное тело. Это приводило его в бешенство.

Лучше всего он чувствовал себя в бою — или на тренировке. В спортзале, на стадионе, в любом месте, где он мог тренироваться. Тренировки, физические нагрузки — это было главное и единственное удовольствие Блинова. Во всех остальных отношениях он был аскетом. Само слово «аскеза» на древнегреческом означает «упражнение». Духовное, конечно. Но физические упражнения для Виктора Иванович были и духовными тоже. Он как бы оставался один на один со своим телом — и становился еще более, чем обычно, молчалив и сосредоточен. Но в такие минуты, как мне кажется, он готовил не только тело, но и дух. Он вел какой-то внутренний диалог с самим собой — неважно, предстоял ответственный бой или была обычная штатная служебная ситуация. Каждый боец знал — во время тренировки Блинова лучше не беспокоить.

Помню, я был в Группе еще совсем недолго, когда мы полетели в командировку на Северный Кавказ. Я вышел в три ночи дежурить во дворе. И услышал в спортзале удары по груше. Пока я стоял, они продолжались.

— А что, там кто-то еще занимается? — спросил я своего сменщика.

— Да это Виктор Иваныч.

— Тренируется? — удивился я.

— Да он может до пяти утра колошматить, — ответил он.

В ту ночь Виктор Иванович колотил по груше до четырех, а потом еще бегал во дворе.

Тренировался он всегда и везде. В девяностые мы часто несли службу на даче Президента, обеспечивали безопасность. Мы приехали вечером и сели ужинать в комендатуре. Видели только, как Виктор Иванович, переодетый в спортивный костюм, убежал на пробежку. Минут через десять пришли местные офицеры.

— Ребята, это не ваш там сотрудник бегает? — спрашивают.

— Наш, а что?

— А вы могли бы ему сказать, чтобы он не бегал? А то он у нас всю сигнализацию задействовал!

— Ребята, хотите — сами говорите, — ответил кто-то из наших.

— А что так?

— Ну вы попробуйте и поймете.

Офицеры вышли.

— Не завидую мужикам, — сказал тогда один из наших. Но Виктор Иванович умел не только тренироваться, но и тренировать. Не руководить, не управлять — а именно тренировать. Жёстко, жестоко, выжимая из нас последние силы. Сколько сил у каждого он знал точно. Обмануть его было невозможно.

Перед началом тренировки он выстроил нас и проорал, что наша подготовка ни к чёрту не годится, а на носу сдача нормативов. Поэтому бежать мы будем двенадцать километров с ускорениями.

Теперь Блинов бежал и покрикивал:

— Ускорились! Ускорились, я сказал! Живее, живее, шевелитесь!

Мы ускорялись. Он тоже ускорялся — всё так же легко.

Для тренированного бойца — а других среди нас не было — первые километры даются легко. Буксовать мы начали где-то километре на пятом. Это было рановато, но жара и пыль делали своё дело.

Блинов всего этого не замечал.

— Шевелитесь! — кричал он. — Ускорились! Ещё ускорились!

Мы бежали последние километры. Дышать было нечем. Лёгкие горели, сердце разрывалось. Ноги были чугунные — вся кровь прилила к ним. В пустой, обескровленной голове моталась одна мысль — поднять ногу, опустить ногу, повторить.

Двенадцать километров жары, пота, хрипа, пересохшей глотки. И — Блинова.

— На обед заработали, — порадовал нас Виктор Иванович, когда мы финишировали и пытались отдышаться под палящим солнцем.

Возвращались мы из парка на базу по Большой Пироговке. Ноги гудели. Страшно хотелось пить. Ещё лучше — пить и есть.

— Ну, Виктор Иваныч, устроил пробежечку, — сказал я, когда сбитое дыхание, наконец, восстановилось.

— Н-да, суров наш Блинов, — выдохнул Сережа Филяшин.

Я не ответил. Серёжа сказал очевидную вещь. Вода мокра, огонь горяч, Блинов суров. Это слово идеально к нему подходило. Нет, даже не так — он был ходячей иллюстрацией к этому слову. В Подразделении водились монстры, но настолько суров был только он.

— Это что, — включился в разговор Миша. Он пришёл к нам из десантуры и уже успел побывать в разных ситуациях. — Знаете, что он мне устроил?

Мы прислушались. Блинов был мастером стрёмных сюрпризов. Разумеется, он устраивал их с лучшими намерениями. Он пытался хоть немного приблизить нас к своему уровню.

— Я как пришёл в Группу, меня во Владикавказ отправили, — начал Миша. — Про Блинова я не знал. И в первый же день оказался с ним рядом в столовой. Он меня и спрашивает: «Что делать собираешься?» Я так расслабленно ему: «Не знаю, может, по городу пройдусь». А он мне: «Ну, пошли». Я решил, он мне достопримечательности какие-то показать собирается…

— И что? — подбодрил я Мишу. — Показал?

— Показал, — вздохнул боец. — Он меня в спортзал притащил. Я в костюме, мы там охраняли какую-то шишку из правительства. Говорю, я в рубашке с галстуком, после еды, так не тренируются. А он мне: «Ты, парень, вообще куда пришел? В «Альфе» ты должен быть готов всегда!» Подводит к боксерской груше. «Двигайся, двигайся, уклончики-уклончики, тихонечко-тихонечко». И так — где-то час. Закончили. Он счастливый, глаза блестят. «Всё, — говорит, — хорошо-хорошо-хорошо». Ну хорошо и хорошо. На следующий день иду по дорожке — там садик был, гулять можно. Смотрю, вдалеке стоит Виктор Иванович. Я ему махнул — типа поздоровался. А он мне рукой — мол, подойди. Я подошел, а он полушепотом: «Пошли в спортзал».

— И как? — я уже понимал, что будет дальше, но хотел услышать.

— И так он меня каждый день караулил. И в спортзал таскал. Каждый раз до изнеможения.

— Ты хоть по городу пройтись успел? — спросил Сережа.

Миша невесело засмеялся.