Глава тридцатая

«Пелла» тащилась на трети g. Но после долгого ускорения Филип даже это ощущал коленями и позвоночником. Или всё от того, что он до сих пор разбит после ужасного боя, оставшегося теперь позади.

После битвы, которую они проиграли.

Он стоял в камбузе, держа в руках миску приготовленной по-марсиански рисовой лапши с грибами, и высматривал, куда бы сесть, но все скамейки были заполнены. «Кото» пострадал сильнее, чем «Пелла» – рельсовая пушка повредила реактор, и корпус треснул по всей длине. Большинство известных Филипу кораблей погибли бы сразу же, но марсианский флот создавался для боя. За едва уловимую долю секунды «Кото» успел среагировать на удар и сбросить стержень, оставив беспомощный экипаж запертым в ловушке, с единственной резервным аккумулятором, который и позволил им остаться в живых.

За «Шинсакуто» погнались боевые корабли и торпеды Цереры и объединённого флота. Если бы «Росинант» довёл свою работу с «Пеллой» до конца, экипаж «Кото» так и остался бы в дрейфе. Возможно, теперь они бы уже были мертвы – очистители воздуха перестали бы работать, оставив их задыхаться, кашлять и бросаться друг на друга в приступе паники. Однако все они оказались на «Пелле», спали посменно с основным экипажем, занимали места в столовой и демонстративно старались не смотреть на Филипа, искавшего, куда сесть.

Здесь был и его экипаж. Люди, с которыми он летал задолго до того, как всё началось. Ааман. Мирал, Крылья. Карал. Джози. Они тоже отводили взгляды, как и остальные. Только половина из них была в форме Вольного флота. «Кото» и «Пелла» опять перешли на простую и удобную одежду, какую мог бы носить любой экипаж, а те, кто ещё надевал форму, закатывали рукава или оставляли расстёгнутыми воротнички. Филип вспомнил, что на нём новенький, хрустящий, застёгнутый до самого горла мундир, и впервые почувствовал себя в нём малость глупо. Как ребёнок, вырядившийся для игры в отцовскую одежду.

Приглушённый звук голосов отгораживал его как стена. Он колебался. Можно просто взять миску к себе в каюту. В самом деле – ведь они не хотели его прогонять. Это всё оттого, что им здесь так тесно и они расстроены проигранным боем. Он сделал шажок к коридору, собираясь уйти. Но остановился и оглянулся – вдруг где-то найдётся щель, уголок скамьи, который он пропустил. Место для него.

Он поймал взгляд Мирала. Тот кивнул, и, как с облегчением увидел Филип, подвинулся, освобождая рядом немного места. Филип не бросился туда как мальчишка, просто быстро пошёл, опасаясь, что просвет закроется прежде, чем он туда доберётся.

Напротив Мирала сидели Карал и другие, зажатые меж незнакомцами. Женщина с тёмной кожей и шрамом поперёк верхней губы. Тощий тип с татуировкой на шее. Женщина постарше – седые короткие волосы, кривая недобрая улыбка. Только Карал, он один, признал Филипа, и то лишь буркнул что-то невнятное и кивнул.

Когда пожилая женщина заговорила, она, казалось, продолжала начатый до прихода Филипа разговор, но с наигранной, неслучайной небрежностью.

– Если верить мис койо с «Шинсакуто», на Церере их флот навсегда. Земля далеко от Земли.

– Навсегда – это долгий срок, – сказал Мирал, окидывая взглядом стол, будто оценивал ситуацию. – Мы можем думать, будто знаем, что случится за год, два или три, абер это всё только вздор и догадки.

– Будущее не узнать, – ответила женщина. – Зато мы знаем, что там сейчас, так?

Филип сунул в рот ложку чересчур солёной лапши. Он слишком долго ждал, собираясь есть, и лапша уже наполовину раскисла. Пожилая женщина улыбнулась – она выиграла очко, и склонилась вперёд, облокотившись о стол, так что стала заметна татуировка на запястье – разомкнутое кольцо АВП. Как будто она её демонстрировала.

– Я только хочу сказать, что, может, пора уже хоть что-то завоевать? Церера, Энцелада. А то до сих пор удавалось пнуть только Мичо Па, да и то не ее саму.

– Мы разбили Землю, – произнёс Филип.

Он хотел, чтобы это выглядело как небрежная реплика, случайно брошенная в разговоре. Но вышло резко, как будто он огрызался, защищая возможно даже себя. Слова безнадёжно повисли в воздухе. Пожилая женщина холодно и неприятно улыбнулась в ответ. Или, может, это ему показалось. Так или иначе, она убрала со стола локти и поднялась. И ушла, всем видом подчёркивая, что стоит на своём, что бы это ни значило.

Карал откашлялся, покачал головой.

– Не волнуйся ты так, Филипито.

– Да с чего бы? – спросил Филип, набирая ещё лапши.

Карал развёл руками – вот всё это и все вокруг.

– Это результат боя, видишь?

– Да, – сказал Филип. – Бист бьен. Я понял.

Мирал и Карал переглянулись, он сделал вид, что не заметил. Остальной экипаж «Кото» сидел в молчании.

– Брось, койо, – Мирал тронул Филипа за плечо. – Доедай и пойдём. Поможешь мне кое-что починить, да? Есть кое-какие проблемы между корпусами.

Филип кончиками пальцев оттолкнул от себя миску.

– Да я уже всё. Идём.

Повреждения «Пелле» нанёс не один удар, а плотная группа снарядов ОТО. Если бы они прошли прямо – было бы легче. Верхние части корабля над рубкой и командной палубой были скошены и дополнительно укреплены – как раз для такого случая. Ну, отогнуло бы кусок обшивки на корпусе, а удар вышел бы чертовки громкий, но нутро корабля уцелело бы. То, как всё получилось – поток снарядов пришёлся в борт корабля – оказалось значительно хуже. Пострадали размещённые там маневровые двигатели «Пеллы», ОТО, сенсоры и внешние антенны. Как будто кто-то продрал большим острым скребком по боку корабля, оторвав при этом всё, что только можно. В результате повреждения в их орудийной защите появилось слепое пятно, однако прорвавшаяся через него торпеда не взорвалась. Если бы детонатор сработал, корабль просто переломился бы пополам, и той старой суке из камбуза оставалось бы только надеяться на милосердие внутряков, чтобы её дряхлая задница не потонула в их собственном отработанном воздухе.

Но всё же торпеда довольно серьёзно повредила внешний корпус «Пеллы». И теперь предстояла долгая и нудная работа – поиск каждого болтающегося кусочка. Оставленные между корпусами обломки керамики и металла могли привести к катастрофе при любом включении маневровых двигателей. Поэтому Филип и Мирал натянули скафандры, проверили герметичность, кислородные баллоны и респираторы, и полезли в тесное пространство между корпусами. Марсианские конструкторы спланировали всё весьма тщательно и упорядоченно – всюду виднелась разметка с данными проверки и сроков замены. В белом свете ламп Филип рассматривал погнутую панель наружной обшивки и зазубренную пробоину, сквозь которую виднелись звёзды. Из чёрной темноты поднималась плоскость галактики, сияющая золотым и белым. Трудно не остановиться и не заглядеться.

Смотреть на реальные звёзды – совсем не то, что на точки, светящиеся на экране. Филип всю жизнь провёл в кораблях и на станциях. Поглядеть своими глазами на миллионы немигающих огоньков удавалось, только когда он выходил наружу – для ремонтных работ или на операцию. Это всегда казалось прекрасным и вечно тревожило. А на этот раз выглядело почти обещанием. Вокруг них простиралась бесконечная бездна, шепчущая, что вселенная куда обширнее корабля. Больше, чем все корабли на свете. Человечество сможет водрузить свой флаг на тринадцать сотен из всего множества этих точек – меньше миллионной доли процента. Империя внутряков сражается и умирает за контроль над ними. А в сотни тысяч раз больше звезд глядит на них сверху.

– Эй, Филипито, – сказал Мирал по внутренней связи. – Очнись. Кажется, у меня тут есть кое-что.

– Сейчас иду.

Мирал нагнулся над проводкой массива сенсоров. Свет его фонаря чуть поблёскивал на внутреннем корпусе. Короткая, яркая полоса там, где что-то его процарапало. Мирал тронул её перчаткой, полоска размазалась. Значит, керамика.

– Так, гадёныш, – сказал Филип, проводя лампой вдоль провода. – Куда же ты делся?

– Смотрим дальше, – ответил Мирал, цепляясь за поручни.

Когда они достигнут Паллады, ремонтники займутся более полным обследованием. У них есть инструменты, чтобы загнать в каждую трещину корабля азот и аргон и выдуть всё, что застряло. Однако лучше сделать побольше до возвращения. И между обшивками нет никого, кроме них. Из всех работ на «Пелле» эта – самая уединённая. Одной этой причины достаточно.

Короткий довольный выдох Мирала привлёк внимание, и Филип подобрался поближе, туда, где тот сгорбился над находкой. Мирал вытащил из-за пояса плоскогубцы, наложил на проводку, где зиял разрыв, потом отстранился. Сквозь щиток шлема Филип видел его ухмылку. Обломок размером с ноготь, одна сторона зазубрена, другая гладкая.

– Здоровенный, – почтительно присвистнул Филип.

– А то, – ответил Мирал. – Оставить эса дрянь здесь болтаться – что из пушки пальнуть, да?

– Одним меньше, – сказал Филип. – Посмотрим, сколько ещё мы найдём.

Мирал сжал кулак в знак согласия, потом сунул осколок в карман.

– А знаешь, кем я был в твоём возрасте? Пьяницей был. Проводил время с одним койо, который вечно болтал о драках. О том, как часто сам в них встревал. Любил подраться, надо думать.

– Ага, – Филип спускался всё дальше, водя лучом фонаря по креплениям маневровых двигателей. Он не понимал, куда клонит Мирал.

– Тот койо говорил, что чаще всего всё закручивалось потому, что ему приходилось выделывался перед другими, понимаешь? Даже если не хотелось махать кулаками, он просто не знал, как вырулить, чтобы команда слабаком не считала.

Филип нахмурился. Может, Мирал намекает на то, что произошло на Церере? Временами это до сих пор тревожило Филипа. Уже не ярость, оставались только слабые всполохи унижения из-за того, что девушка его бросила. И ему совсем не хотелось тратить время на рассуждения.

– Что с того? – сказал он, надеясь что этого будет достаточно.

Но Мирал продолжил:

– Мужик делает так, когда боится потерять лицо, понимаешь? Из-за этого и болтает про то, чего делать не собирается. Делает сам не зная чего.

Я-то знал, что делал, подумал Филип, только вслух не сказал. Снова сделал бы, если бы всё повторилось.

Он ощущал это как болезненное прикосновение к свежей ссадине, он сегодня уже один раз повел себя, как глупый ребёнок. Лучше уж оставить всё при себе. Оказалось, Мирал совсем не это имел в виду.

– Твой отец? Человек он хороший. Такой астер до мозга костей, да? Просто этот ублюдок Холден для него как открытая рана. Ну напился – с кем не бывает, все болтают лишнее, обычное дело. Не хорошо и не плохо. Так устроены мужчины. Не принимай близко к сердцу.

Филип помолчал. Обернулся.

– Не принимать близко к сердцу? – повторил он, превращая слова в вопрос. Требование, чтобы Мирал пояснил, что имел в виду.

– А то, – сказал Мирал. – Твой отец совсем не имеет в виду то, чего говорит.

Филип направил фонарь на Мирала, свет прошёл сквозь щиток шлема. Мирал сощурился, поднял руку, защищая глаза.

– Ну и что же он говорит? – спросил Филип.

Жильё Марко вычистили до безупречности. Свежеотполированные стены сверкали. Тёмные пятна, вечно окружавшие поручни возле двери – следы прикосновения сотен рук – отмыли начисто. На мониторе ни пылинки. Аромат поддельного сандала из очистителя воздуха не до конца перебивал запахи дезинфекции и фунгицидов. Даже подвеска кресла-амортизатора поблескивала в неярком свете.

Отец Филипа, глядевший на монитор, тоже выглядел ухоженным до жутковатого совершенства. Волосы вымыты и идеально уложены. Мундир сверкает как новенький – чёткие линии, ровные складки. Швы идеально выровнены, как будто силой воли он хотел подтянуть до своего уровня весь остальной корабль. Казалось, здесь сконцентрирована вся воля Марко. Каждый атом воздуха находился на своём месте.

С монитора смотрел Розенфельд. Прежде чем Марко остановил воспроизведение и обернулся, Филип успел уловить слова о других возможностях.

– Ну? – спросил Марко.

Филип не смог бы сказать, что звучит в его голосе. Спокойствие. Но у Марко тысяча вариаций спокойствия, и не все означают, что всё в порядке. Филипа беспокоило, что после сражения они так по-настоящему и не поговорили.

– Ты говорил с Миралом? – Филип скрестил руки, прислоняясь к дверному косяку. Марко не шелохнулся. Не кивнул, не взглянул в ответ. Тёмные глаза отца внушали Филипу неуверенность и чувство незащищённости, но отступать было некуда. – Говорит, ты сказал, что случившееся – моя вина.

– Потому что так и есть.

Совсем простые слова. Констатация факта. Ни горячности, ни насмешки, ни обвинения. Филип принял их как удар.

– Ясно, – сказал он. – Бьен.

– Ты был стрелком в том бою, а они ушли, – Марко развёл руки, едва заметно пожал плечами. – В чём вопрос? Или, может, ты хочешь сказать, что это моя вина, раз я решил, что ты способен справиться?

Филип изо всех сил старался совладать с голосом. Слова застревали в глотке.

– Не я подставил нас под обстрел. Я стрелок. А не пилот. И рельсовой пушки у меня не было, да? А у чёртова Холдена есть.

Отец склонил голову на бок.

– Я сказал только, что ты не справился. А теперь назови мне причину – почему твой промах в порядке вещей? Разве так и должно быть?

Теперь Филип понимал, что стоит за его спокойствием.

– Нет, – ответил он. И добавил: – Нет, сэр.

– Хорошо. И довольно того, что ты облажался. Не начинай ещё и хныкать по этому поводу.

– Нет, – сказал Филип, но к глазам подступали слёзы. Стыд кипел в крови, как дрянной наркотик, заставлял дрожать. – Я не хнычу. Нет.

– Так признай это. Скажи как мужчина. Скажи: «Я не справился».

Нет, думал Филип. Я не виноват.

– Да, я не справился.

– Вот и ладно, – ответил Марко. – Я занят. Прикрой за собой дверь.

– Да, хорошо.

Едва Филип развернулся, Марко опять перевёл взгляд на монитор. Голос прозвучал мягко, как вздох.

– Слёзы и оправдания – это для девчонок, Филип.

– Извини, – сказал Филип и закрыл за собой дверь.

Он шёл по узкому коридору. Голоса из лифта. Голоса из столовой. Два экипажа в пространстве для одного, и ни к кому нельзя подойти. Даже к Миралу. Особенно к Миралу.

Он меня подставил, думал Филип. Как и сказал Мирал. Они не удержали Цереру, потом Па оскорбила его своим уходом. Тот бой должен был показать, что с Вольным флотом шутки плохи, но все три их волка в стае оказались неспособны остановить сволочной «Росинант».

Марко унизили. Всё вышло поперёк, ничего не попишешь. Только под рёбрами у Филипа болело, как будто ударили кулаком. Случившееся – не его вина. Он не хныкал, не просил прощения. Хотя только что именно это и сделал.

Он включил свет в своей каюте. Там в эту смену спал один из техников, который теперь, как мышонок, моргал от яркого света.

– В чём дело?

– Я устал, – сказал Филип.

– Иди уставай в другом месте, – ответил техник. – У меня ещё больше двух часов.

Филип пнул ногой кресло-амортизатор, так что оно развернулось. Техник вытянул руку, остановил вращение и начал отстёгиваться.

– Ладно. Раз ты так чертовски устал, тогда спи, – сказал он.

Ворча что-то себе под нос, техник подобрал одежду и вышел. Филип запер за ним дверь и свернулся на кресле – прямо в комбинезоне, воняющем потом и изоляцией вакуумного скафандра. Слёзы рвались наружу, но он загонял их обратно, запихивал боль всё глубже, пока она не обернулась чем-то иным.

Марко кривил душой. Он чувствовал себя оскорблённым – его обошли и Холден, и Наоми, и Джонсон. Всё в точности, как говорил Мирал. Бывает, что люди так поступают – говорят то, чего не хотели. Делают то, что не сделали бы, хорошенько подумав.

Нет, Филип не облажался. Это Марко неправ, вот и всё. В этот раз он сам сделал всё неправильно.

В памяти вдруг всплыли слова, так ясно, как будто сказаны вслух. Голосом матери, хотя Филип никогда от неё их не слышал. «Задумайся, что ещё с ним не так».