Глава двадцать четвёртая

Утро прошло как обычно. Пракс встал первым, в халате и тапочках прошлепал на кухню и принялся заваривать чай и готовить завтрак. Блины и бекон для девочек, яйца и красный рис для него и Джуны. Он включил музыку. Как обычно, что-то спокойное и расслабляющее, Джуна звала ее музыка-для-массажа. К тому моменту, как рис сварился, а бекон поджарился, он услышал шум душа Джуны и голоса Мэй и Натальи. Сегодня девочки мило щебетали друг с другом. В другие дни они могли огрызаться и спорить.

Когда шум воды стих, он вылил на одну сковороду первый блин, на другую разбил два яйца, чтобы потом перевернуть всё одновременно двумя руками. Дурачество, но Мэй всегда смеялась, когда видела, как он это делает. Из коридора донесся грозный голос Джуны, поторапливавшей девочек с их утренним ритуалом – умыться, причесаться, одеться. Когда все собирались за столом, Пракс один оставался в домашней одежде. Девочки подсмеивались над ним за то, что прохлаждается в халате, хотя именно он делал большую часть работы, и Пракс притворялся оскорбленным.

После завтрака Джуна по пути на работу отводила девочек в школу, а он в одиночестве убирал посуду, принимал душ и готовился к трудовому дню. Они никогда это не обсуждали, просто их домашние обычаи так сами собой сложились. Праксу это нравилось. Приключений в его жизни уже было более чем достаточно, а в спокойной предсказуемой обстановке работалось лучше.

Он подсластил свой чай тем же сиропом, что и блины, поставил тарелки с едой на стол и хотел было приняться за рис и яйца, когда вошла Джуна, подгоняя девочек как пастух, подобно матерям всех времен и народов.

Мэй была чуть спокойнее обычного, а Наталья чуть жизнерадостнее, но в целом в пределах нормы. Джуна сделала музыку тише. Пракс не заметил, когда разговор свернул в опасное русло.

– Что такое сопротивление? – спросила Наталья с серьезным, и от того немного комичным выражением лица.

– Оно показывает, как электроны протекают через вещество, – ответил Пракс. – Понимаешь, мы представляем себе, что ток идет по проводам так же, как вода течет по трубам. На самом деле все сложнее, если углубляться до квантового уровня, но модель очень хороша.

– И с помощью моделей мы понимаем, как что работает, – сказала Наталья, гордясь тем, что вспомнила фразу, которую так часто повторяли девочкам родители.

Пракс сомневался, что она уже понимает значение, но когда-нибудь поймет. А Мэй порой удивляла его своими открытиями.

– Да, – сказал Пракс, – именно. Так вот, сопротивление показывает, насколько легко или трудно электронам протекать сквозь что-то.

Наталья нахмурила лобик. Мэй смотрела в сторону, а Джуна застыла. Очень странно. Но он видел, что девочки его не поняли, и попробовал снова:

– Представь толстую соломинку, – сказал он, иллюстрируя слова жестом. – Через нее очень легко пить сок. А если ты возьмешь тонкую соломинку, то придется сильно потрудиться, чтобы выпить через нее столько же сока. Большая соломинка похожа на что-то с низким сопротивлением, а маленькая – с высоким.

Наталья серьезно кивнула.

– А это хорошо или плохо? – спросила она.

Пракс засмеялся.

– Не хорошо и не плохо. Просто такова природа вселенной. Хотя, если тебе нужна цепь с низким сопротивлением, а оно высокое, то это плохо. Но лишь потому, что оно не такое, как нужно тебе. Если тебе нужно что-то с высоким сопротивлением, то эта цепь отлично подойдет. Тут нет правильного и неправильного, просто так оно работает.

– Нам пора, – резко сказала Джуна.

В ее голосе Пракс услышал беспокойство. Да и до выхода на самом деле оставалось добрых пятнадцать минут. Может, в лаборатории биопленок какие-то проблемы, о которых ему неизвестно.

Когда они ушли, он снова включил музыку, убрал со стола, принял душ и оделся. Без семьи дом казался ему каким-то неправильным, а время, проведенное наедине с собой, пустым и зловещим. Всю дорогу к станции экспресса он переживал, не забыла ли Мэй принять лекарство. В пути он планировал просмотреть новые данные по дрожжевым грибам, но постоянно отвлекался на экраны, висевшие напротив. Шли новости, но сквозь шум поезда и голоса пассажиров он не мог разобрать слова. Космический бой непонятно где. Земля. Япет. Паллада. Церера. Марс. Где-то в далеком космосе. Любой из вариантов возможен. Разве что точно не на Ганимеде, и то лишь потому, что не завывали тревожные сирены.

На центральной станции половина пассажиров вышла, освободив место новому потоку. Среди вошедших оказалось шестеро мужчин в комбинезонах Вольного флота. Люди Инароса начали в открытую носить оружие. С ними кокетничали и смеялись две гражданских девушки. Старшей было слегка за двадцать. Ненамного старше Мэй на самом-то деле. Пракс переключил внимание обратно на новости, а затем на свой терминал. Он так и не сумел на нем сосредоточиться, но что-то в тех мужчинах заставляло его не поднимать глаз. Сердце билось чуть быстрее, спина напряглась. Он не сделал ничего плохого, но ощущения угрозы и вины так переплелись, что всегда приходили вместе

В университете он должен был выбрать какой-нибудь гуманитарный курс – литература, драма, живопись, что-нибудь, что сделает его гармоничной личностью. Он записался на философию, надеясь найти в ней хоть какую-то точность. Большую часть он забыл, воспоминания унесли десятилетия нейропластического регулирования, остались лишь размытые фрагменты. Но здесь, под вибрирующий в позвоночнике грохот экспресса, повернувшего ближе к поверхности, и нарочитый смех солдат, Пракс живо вспомнил один момент. Его профессор – тучный лысеющий мужчина с пропитым лицом и до крайности умным видом – поднял руку и сказал: «Ужас обыденного». Пракс был почти уверен, что это о Хайдеггере, но здесь и сейчас понял эту фразу гораздо лучше, чем тогда.

Так теперь обстояли дела. Это стало обыденностью.

Он надеялся посвятить утро собственным исследованиям, но по пути в лабораторию его нагнали Хана и Брайс.

– Я просматривал открытые записи, и, похоже, у нас проблемы с передачей данных, – сказал Хана. – В папке по гибриду 18 информация лишь по девятому прогону.

– Да-да, – ответил Пракс, – я в курсе. Я просто еще не успел их передать. Я собирался, но отвлекся.

Брайс хмыкнула. Пракс понял ее, и он ей не завидовал. После гибели Карвонидес Брайс делала двойную работу, свою и ее. Каждый день Пракс собирался перенести все важные данные в открытый раздел. Он даже не мог сказать, что его останавливало. Просто все время что-нибудь мешало.

– Босс, – сказал Хана, – нам нужны последние данные по гибриду 18–10, если не хотите, чтобы мы сделали прогон заново.

– Вы не можете начать новый прогон, – сказал Пракс.

Они подошли к двери своей лаборатории. Хана сунул руки в карманы и стиснул зубы, глядя куда-то сантиметров на десять левее Пракса.

– Я знаю. Но…

– Я сейчас всё сделаю, – сказал Пракс. – Дайте мне полчаса.

Он нырнул к себе и закрыл дверь. Хана и Брайс какое-то время маячили за матовым стеклом, потом всё же ушли. Пракс сел за стол. Он хотел проверить уровень воды и взять новые образцы с гидропоники. Он был бы рад занять этим несколько минут, отложив просмотр данных Карвонидес. Но он обещал, да и в самом деле пора начать испытания на животных.

Он ввел код доступа к служебному разделу и подождал, пока система завершит биометрическую проверку. Затем с глубоким вздохом и растущим страхом зашел в файлы покойной. Это его работа. Не о чем волноваться.

Два массива данных были заблокированы для редактирования, и ему пришлось сначала закрыть их. Несложно, но заняло несколько лишних секунд. Нужно будет просмотреть ее почту. Убедиться, что все важное передано Брайс или Макконнеллу. Личные сообщения можно просто проигнорировать. Ему не следовало, да и, наверное, не хотелось лезть не в свое дело. Однако в одном из сообщений упоминался Джеймс Холден. «НОВОЕ ВИДЕО ДЖЕЙМСА ХОЛДЕНА С ЦЕРЕРЫ», так оно называлось. Джеймс Холден, спасший Мэй. И самого Пракса. И всех. Пракс не собирался открывать видео, просто сработал рефлекс.

Как и обещал заголовок, в камеру смотрел Джеймс Холден. С одной стороны, съемка выглядела профессионально. Видео не дрожало и не спотыкалось, голос Джима был чист и ясен, цвета тщательно выверены. Но в манере Холдена чувствовалась та самая знакомая неуклюжая искренность, будто Пракс снова видел его во плоти.

«Это Джеймс Холден со станции Церера. Сегодня я представляю наш третий выпуск и надеюсь, что вы его ждете. Особенно все мои друзья и семья на Земле и Марсе. Я говорю это каждый раз, но тем не менее. Мы делаем эти клипы и интервью, чтобы для жителей внутренних планет люди Пояса обрели реальные лица и голоса. И… ладно. В общем, позвольте представить вам…»

На экране появилась девочка-подросток, сидящая в камбузе «Росинанта». Пракс подался вперед. Когда-то, в худший момент своей жизни, он сидел ровно на этом месте. Он ощутил прилив ностальгии – будто увидел свою студенческую квартиру или какое-нибудь другое знакомое и важное в прошлом место – тут же разбившийся о новизну этой незнакомой девочки.

«Алис Каспар».

«Отлично. Ладно, где ты живешь?»

«На станции Церера. Район Салюторг».

Пракс досмотрел до конца. Хлопанье в ладоши и жонглирование шин-син, по всей видимости, завораживало и приводило землянина в восторг. Девочка смущалась, а Холден, кажется, не замечал. Пожилая женщина, которую они называли тетей, флиртовавшая с ним. Это было… очаровательно. По сравнению с новостями о войне и смерти, о кораблях, пожирающих друг друга, оставляя лишь куски металла и керамики, о телах погибших на Земле, видео Холдена было пустяком. Приятным. Бессмысленным. Даже милым.

Клип закончился, и Пракс с удивлением обнаружил, что плачет. Он вытер щеки рукавом и вздрогнул, когда самопроизвольно включилось видео из следующего сообщения. В камеру улыбалась женщина с худым лицом и кожей темнее, чем у Джуны, но с такими же ореховыми глазами.

«Меня зовут Фатима Крехан, и я посылаю это видео Джеймсу Холдену и всем добрым людям Пояса. Мы находимся в лагере беженцев, организованном губернатором Арекипы, и сегодня я хочу представить вам женщину, чью каузу просто обожает весь город».

Пракс завороженно смотрел. А потом еще одно видео, из Шанхая, где старик в ермолке брал интервью у музыкальной группы, состоявшей из парней-ханьцев, а затем снимал, как они играют на аллее под плывущими облаками цвета грязи. Пракс не мог отвести глаз.

В дверь осторожно постучали, и в кабинет заглянула Брайс:

– Простите, что мешаю, сэр, но…

– Нет-нет-нет. Я как раз переношу данные, – Пракс схватил отчеты Карвонидес и перетащил в открытый раздел. – Сейчас они должны быть вам доступны.

– Спасибо, сэр, – сказала Брайс и замялась. – У вас все в порядке?

– Всё нормально, – ответил Пракс, снова вытирая глаза. – Продолжайте работу.

Она закрыла дверь. Из жизни каким-то образом выпали два часа, и ему следовало поторопиться, чтобы выбрать все образцы до обеда.

Мы можем спасти жизни. Одно сообщение.

Пракс закрыл папку покойной Карвонидес и поставил администраторский пароль. Времени подумать о чем-то еще уже не оставалось, ему нужно работать. Чтобы наверстать время, он просмотрел образцы в обеденный перерыв, быстро перекусив грибами с рисом перед совещанием руководства. Потом настала пора забирать Мэй и Наталью из школы, но он послал сообщение одному из членов родительского комитета. Девочки могут поиграть с другими детьми, пока Джуна не вернется домой. Он остался на работе, проверил, как идут дела у Брайс и Ханы, и убедился, что данные доступны всем, кому необходимо.

Он чувствовал странную легкость, как во сне, и будто наблюдал за собой со стороны. В офисе он перепроверил анализ сегодняшних образцов. Сколько в воде углекислого газа, сколько азота, кальция, марганца. Растения развивались хорошо, но пока не будет получена вся статистика, он не может быть в этом уверен.

Он устоял против искушения снова открыть папку Карвонидес и найти остальные видео Холдена и его последователей. Вместо этого он ждал, работал, поглядывая через стекло. Осталась одна Брайс, ее рабочее место располагалось далеко от него, вдоль по извилистому коридору. Он закрыл терминал, отметил уход с работы, пошел в мужской туалет и стал ждать. Вымыл руки. Подождал. Потом, наконец, вышел на первый этаж, открыл один из общих терминалов с гостевым паролем и получил доступ к данным и протоколам, которые руководитель подразделения Праксидик Менг так беспечно оставил в открытом разделе. На экране появился бледно-голубой логотип – флаг Ганимеда. Он послал копии Сэмюэлю Джабари и Ингрид Динеяхзе на Землю и Горману Ли на Луну. Сообщение содержало лишь одну строку: «Подтвердите эти результаты».

Закрыв терминал, он вышел в общие коридоры. Все казалось ярче, чем обычно. Пракс не мог понять, устал ли он или перевозбудился. Или и то, и другое.

По пути домой он остановился у киоска и купил лапшу себе и Джуне, а девочкам жареный тофу. И рисовое вино – необычную роскошь. И керамический контейнер мороженого со вкусом зеленого чая на десерт. Дома Наталья скулила, не желая учить таблицу времен, а Мэй заперлась у себя в комнате, чтобы переписываться с подружками и смотреть развлекательные видео мальчиков года на три-четыре постарше. В другой вечер он заставил бы всех сесть за стол вместе, но сегодня ему не хотелось ничего менять.

Он выложил лапшу в одноразовые керамические миски с рисунком из воробьев на ветках, одну отнес Наталье, сидевшей за рабочим столом, другую валявшейся на кровати Мэй. Его малышка, которая никак не должна была выжить, и вот, посмотрите на нее теперь. Когда он чмокнул ее в макушку, она вопросительно подняла взгляд. Пракс лишь мотнул головой в сторону ее экрана с какими-то томными юношами.

Они с Джуной сидели за столом вдвоем, будто у них снова свидание. Он посмотрел на нее: линия скул, маленький шрам на пальце, выступающие ключицы. Словно пытался запомнить образ на будущее, когда ее не будет рядом. Или его.

Рисовое вино обжигало рот. Может, оно всегда согревало и охлаждало одновременно, а он просто не обращал внимания. Джуна рассказывала, как прошел ее день, о политических играх и дворцовых интригах в мире биопленок, а он слушал ее речь, будто музыку. Когда он собрался убрать со стола и распечатать мороженое, она потянулась и взяла его за руку.

– У тебя всё нормально? Ты какой-то странный.

– Всё хорошо.

– Неудачный день на работе?

– Нет, не думаю, – ответил он. – Возможно, очень даже удачный.