IV
Я говорю с Биллом больше, чем следует. Я несу всякий вздор. Я отвлекаю его от дороги. Я говорю о Кэти и о Папе, о нашем доме на холме, о лесах и деревьях, о пище, которую мы ели, и сидре, который мы пили. Я говорю о людях, с которыми мы подружились, и о нашей домашней живности. Я рассказываю ему все. Все, что произошло той ночью.
Я устал от ходьбы, а Билл также держал путь на север. «Ты доберешься до своей сестры так или иначе, — сказал он. — Найдешь ее в конце пути».
Я запрыгнул в кабину его грузовика, и мы покатили навстречу ночи.
Я заменяю ему радио. Я бормочу не очень внятно, запинаясь и пришепетывая. В конце концов умолкаю и погружаюсь в свои мысли.
До Эдинбурга пара часов езды напрямую, но у этого незнакомца другой, извилистый маршрут. Он то и дело сворачивает с автострады на боковые дороги, делает остановки в городках и деревнях, где небольшими партиями постепенно освобождается от своего груза. Я посещаю места, о существовании которых даже не подозревал. «Твоим поискам это лишь на пользу, — говорит он. — Ты ведь не знаешь, куда она могла пойти». В этом он может быть прав.
Мы проезжаем холмы, лиловые от цветущего вереска. С расстояния в несколько миль мы видим крутую, ярко освещенную скалу и мутно-серые отливные волны Северного моря.
«Глаза голубые, как Северное море», — однажды сказал Папа о моей сестре. Голубые, как Северное море, — да уж, нашел с чем сравнить.
Билл рассказывает мне об отметинах на своем теле. Однажды, еще школьником, он схватился не за тот конец нагретого паяльника, и кожа его ладони расплавилась, как воск, а рубцовая ткань прикипела к косточкам кисти. Он потерял часть большого пальца на левой ноге в результате неловкого удара кувалдой. Вдоль его правого бедра зигзагом тянулся шрам как память о падении при попытке перелезть через ограду из колючей проволоки. Шрамы на лице остались после драк. Ничего особенного, впрочем. По сравнению с папиными боевыми рубцами — просто мелкие ссадины. Крапинки на глазных яблоках были следствием инфекции, перенесенной в молодости. В целом же его серо-коричневые глаза напоминают йоркширский песчаник, испещренный частичками промышленной сажи.
Я замечаю свое отражение в грязноватом боковом зеркале грузовика, когда прислоняюсь к стеклу кабины, добавляя отпечатки своих пальцев и щеки к отпечаткам тех, кто побывал здесь до меня. Я несущественен. Искажен. Вне фокуса. Вне рамок. Мир проносится мимо моего отражения. Рядом со мной Билл рассказывает новые истории. Нестыковки с контрагентами. Новости из мира дальнобойщиков. О каких-то нелегалах, толпой поваливших из контейнера, когда он открыл его по прибытии с континента. Причем сам он и знать не знал, что везет этих людей.
Мы останавливаемся на проселочной дороге где-то в шотландском приграничье. Продолжим путь завтра утром. А сейчас устраиваемся на ночлег. Он говорит, что когда увидел меня впервые, то принял за симпотную девчонку. Одинокую девчонку на обочине дороги.
Я поворачиваюсь лицом к окну. Стекло запотело. Снаружи темно и сыро, но откуда-то все же исходит чуть заметное свечение.
И этот мужчина, который старше моего отца, берет меня за руку.
Я задерживаю дыхание.
