Забота о лесе оборачивается избытком древесных отходов, сваливаемых в кучи тут и там. Нужно очищать подлесок от валежника и срубать нависающие ветви, где они закрывают свет молодым деревцам. Нужно следить за ростками и периодически их прореживать, оставляя только «правильные» и удаляя все лишнее. И еще нужно обрезать стволы орешника, чтобы они в следующем сезоне дали множество тонких прямых побегов, отрастающих, как головы Гидры.

Тонкие ветви орешника служили материалом для плетней и корзин; они же составляли каркас глинобитных строений. Папа с нашей помощью занялся постройкой нового, более просторного курятника: соорудил глинобитные стены и увенчал их подобием тростниковой крыши — именно что подобием, поскольку кровельщик из Папы был неважнецкий, и он сам это признавал.

Новый курятник примыкал к задней стене нашего дома рядом с кухонной печью, так что курам доставалось тепло от щелей между бревнами и нагретых камней фундамента. Папа считал неправильным то, что большинство селян держат кур где-то в глубине сада, подальше от жилых помещений, чтобы людей не беспокоили их кудахтанье и возня. Сам он был готов смириться с таким неудобством, как постоянный шум за стеной, лишь бы не тревожиться за оставленных на холоде птиц, при этом зная, что есть такое простое решение этой проблемы. Вот мы и пристроили куриный дом вплотную к нашему. При этом курятник с его изогнутыми и неровными стенами снаружи смахивал на здоровенный волдырь, обезобразивший ровные и строгие линии дома, изначально возведенного Папой, или на что-то вроде гротескно-гигантского осиного гнезда, прилепившегося к белому стволу березы.

В процессе этого строительства и регулярной очистки рощи у нас накапливалось очень много отходов. Часть из них шла на топку печи, а остальное мы время от времени сжигали в больших кострах. Для этого лучше всего подходили тихие ясные вечера, пусть даже и прохладные. Мы согревались у высокого пламени, поджаривали мясо, овощи или просто куски хлеба, как в те времена, когда мы еще только осваивались на новом месте и жили в автофургонах.

В очередной раз накопив целую гору топлива, мы решили пригласить к нашему костру гостей. Позвали мясника Эндрю, Питера, Юарта с Мартой, а также Гэри и других работяг, с которыми познакомились на ферме. Юарт сказал, что такая встреча позволит всем нам лучше узнать друг друга и мы сможем заручиться поддержкой местных или хотя бы выяснить настроения в общине. А Марта добавила, что мы трое уже слишком долго живем отшельниками.

Пожалуй, так оно и было. Наверно, поэтому перспектива появления на нашем холме множества новых лиц вызывала странные чувства, словно нам предстояло раздеться догола перед толпой.

Так что ко вполне понятному волнению примешивалась и немалая доля страха. Я взял на себя заботу о продуктах. Прикинул, что и в каком количестве нам потребуется, и позаботился о своевременных заготовках. Собрал с грядок весенние овощи и крупно их нарезал для жарки на вертелах над огнем. Отобрал картофелины покрупнее — молодая картошка в земле еще не достигла приличных размеров, так что пришлось обратиться к прошлогодним запасам, хранившимся в джутовых мешках в прохладной кладовой. Правда, запасы эти уже порядком истощились, но я нашел достаточное количество подходящих клубней и обернул их фольгой, чтобы потом испечь на углях. Так они получались с дымком и с ломкой корочкой, а белая нежная мякоть таяла во рту, почти как сливочный крем или масло, кусочки которого мы клали на очищенные картофелины. Мясо разделывал Папа, но я потом собрал обрезки и потроха, пропустил их через мясорубку и настряпал пирожков с добавлением ячменя и специй.

Мы также позвали Вивьен.

Я бывал у нее почти каждый день. Иногда она давала мне книгу или какое-нибудь задание и оставляла в гостиной одного. Но порой она не уходила, и мы разговаривали о разных вещах. Я ценил эти беседы и старался придумать хороший вопрос касательно читаемой книги в надежде, что ее ответ окажется длинным и обстоятельным с переходом на другие темы, с дальнейшими вопросами и новыми ответами.

Меня занимала сама мысль о появлении Вивьен в нашем доме. Мне хотелось увидеть ее в новой обстановке и показать ей, как живем мы с Папой и Кэти, — показать деревья в нашей роще, наших кур, мой огородик за домом, ну и сам дом, конечно. Возможно, она узнает что-то, чего не знала раньше. Это была моя земля, и я был готов показать ей все. Будь у меня достаточно времени, я бы отвел ее к железной дороге. Конечно, во время вечеринки все гости смогут услышать и разглядеть вдали проходящие поезда, но я хотел бы сходить к самой насыпи именно с Вивьен.

А поезда — все те же знакомые поезда — знай себе катили мимо. И я попытался представить себе, о чем думает машинист и о чем думают пассажиры, в наступающих сумерках видя из окон нашу рощу на холме и струйку темного дыма над кронами деревьев.

Костер обещал быть что надо. Папа собрал весь валежник и сухостой, какой смог найти, включая хворост из придорожных кустов и дубовые ветки, валявшиеся на тропе. Прошлым летом во время грозы молния попала в старый бук. С той поры мертвое дерево полувисело, опираясь на ветви собратьев и уродуя своим видом их строй. Папа срубил его под корень и притащил к нам. В течение нескольких дней, пока я занимался своими приготовлениями, он без устали ломал, колол и сушил все это дерево: разводил костерки в углублениях и сверху штабелем складывал сыроватые бревна, как при выжиге древесного угля.

В назначенный день мы с Кэти помогли ему переместить дрова на новое место, чуть в стороне. Папа решил не разводить костер там, где он был изначально сложен, потому что за прошедшее время в этой куче могли поселиться какие-нибудь зверюшки. Так и оказалось: когда Папа поднял одно из старых бревен, мы увидели маленького ежа, который изумленно задрал морду навстречу дневному свету, а затем свернулся в тугой клубок и встопорщил иглы. Папа осторожно подцепил его широкими жесткими ладонями и отнес в безопасное место.

Когда мы подожгли заново сложенную конструкцию, сразу стало ясно, что дерево не успело как следует просохнуть: во многих бревнах, ветвях и листьях еще сохранилось немало влаги. Костер разгорался с шипением и треском, выделяя клубы пара, как кипящий котелок. Но постепенно пламя взяло свое, и над ним вместо горячего пара заклубился дым. Послеполуденный ветер был переменчив, задувая то с одной, то с другой стороны. Это шло на пользу костру, но не нам. Мы с Кэти никак не могли определиться с удобным местом и не раз при смене ветра убегали от черного дыма и длинных языков пламени.

К моменту появления гостей пляшущее янтарное пламя высвечивало большой круг в сумерках. Юарт и Марта Ройс принесли корзину булочек, чтобы делать из них тосты. Вскоре прибыл Гэри с десятком работяг, а за ними подтянулась еще дюжина человек, которым Гэри дал наш адрес. Кое-кто из мужчин поглядывал на Кэти, но, поскольку рядом находился Папа, приставания ей не грозили. Многие были с подружками или женами, а некоторые прихватили малолетних детей и даже младенцев. Прибыли Эндрю, Питер и другие люди из окрестных деревень — кто-то в свое время также получал помощь от Папы, а до кого-то просто дошел слух о гулянье на холме. Почти все принесли выпивку, а некоторые и еду для приготовления на костре, так что, хотя мои припасы скоро иссякли, никто не остался голодным.

На протяжении всего вечера Юарт Ройс отводил в сторонку мужчин и женщин, по одному или по двое, и вел с ними продолжительные беседы об их жизни и их домах. Он выяснял, где они работают и сколько получают за свой труд. Кто владеет домом, в котором они живут. Кому они платят за аренду и какие суммы. Как правило, они выкладывали все без утайки. А когда разговор касался притеснений со стороны домовладельцев и лендлордов, большинство поливали их грязью на чем свет стоит. И ничего странного в этом не было.

Одна из женщин — в шерстяном спортивном костюме, с длинной грязно-блондинистой шевелюрой, собранной в хвостик ниже затылка, и горящей сигаретой между средним и безымянным пальцем — неожиданно повысила голос. В ту минуту она рассказывала Юарту о человеке, которому принадлежал ее скромный коттедж:

— По крайней мере, когда с меня брали плату местные власти, они хоть что-то делали. Если нужен был мастер, ждать приходилось долго, но в конце концов он появлялся и чинил мою плиту или что там еще было сломано. Я знала, к кому обратиться. Я знала, что там идет хоть какой-то… как это называется… хоть какой-то процесс, пусть даже в нем сам черт ногу сломит. Я платила деньги муниципалитету, содержала дом в чистоте, а они со своей стороны обеспечивали мне сносные условия для жизни. А теперь этому частному владельцу на меня наплевать. Вот, к примеру, у меня сломался холодильник — в прошлом году перегорела проводка, и с тех пор он не морозит. Использую его как дополнительный шкаф, больше он ни на что не годен.

Среди слушателей послышался смех. Женщина восприняла это как поддержку и тоже коротко, гортанно хохотнула.

— Считайте меня наивной, но я только после этого поняла, что все дело в земле. Как ты и говорил мне раньше, Юарт. Землевладелец там не для того, чтобы предоставлять услуги жильцам или вообще давать им хоть что-то в обмен на их деньги. По сути, я плачу ему за землю. За право жить на его земле. Для вас это может быть очевидным, но я так не считала, когда платила деньги муниципалитету. Тогда я думала, что плачу за содержание моего дома. Но теперь, скажу я вам, даже если мой дом рухнет, Джим Корвайн все равно потребует с меня деньги. Потому что это его земля. Только земля. Я плачу за возможность жить на клочке земли, которую мы, все мы, когда-то считали своей. И вкалываю как проклятая, чтобы платить за землю, которую все мы когда-то считали своей. Но я не вижу для этого никаких оснований, больше не вижу.

Послышались одобрительные возгласы.

Позднее я застал Юарта стоящим метрах в двадцати от костра, у стола с закусками.

— Вам что-нибудь нужно, Юарт?

— Нет, спасибо. Застолье удалось на славу. Это ты готовил салаты?

Я кивнул.

Юарт зачерпнул ложкой капустный салат, положил его на ломоть хлеба и накрыл куском только что поджаренного мяса.

— И гостей полным-полно, — сказал он. — Вы с сестрой хорошо сделали свое дело на той ферме. А сестра Марты, Джулия, хорошо сделала свое дело на местной почте. Она приглашала сюда жителей деревни, приходивших за пенсиями и разными пособиями, а также тех, кто снимал деньги со счетов для оплаты аренды.

— Да, толпа собралась изрядная, — согласился я. — Как думаете, из этого всего выйдет толк?

— Пока трудно сказать. Я уже не так хорошо понимаю людей в округе, как понимал в былые времена. Не знаю, что они чувствуют и что думают. Иногда мне кажется, что прежний дух исчез полностью, а иногда — что он все еще здесь, но до поры дремлет. Многие из нынешних гостей — сыновья и дочери тех, кто работал со мной на шахте. А еще многие безвременно скончались. Они слишком налегали на выпивку, сигареты и грубую пищу, вроде этого вот мяса. Мы все так делали. Однако я вижу здесь и кое-что от того, прежнего мира. Люди так же бедны, как были всегда, и так же измучены. Но на больших вечеринках бывает проще сплотить людей, чем держать их порознь. Точно так же снова сплотить общину легче, чем постоянно настраивать людей и семьи друг против друга. А ведь именно на это были направлены все усилия лендлордов в последние десять с лишним лет.

Юарт откусил от бургера, и майонез потек по его подбородку. Я взял со стола салфетку и протянул ему, чтобы вытер лицо. В этот момент я обнаружил, что рядом с нами стоит Вивьен. Она смотрела на Юарта как-то неопределенно. Я не был уверен, что они знакомы, но, прежде чем попытался представить их друг другу, она заговорила:

— Эта сплоченность во все времена была очень относительной. Те же мужчины, которые так легко и естественно объединялись для взаимной поддержки, могли вечером прийти домой пьяными и отлупить своих жен.

Юарт на секунду был застигнут врасплох, и Вивьен продолжила:

— Есть мечтания, Юарт, и есть воспоминания. А еще бывают воспоминания о мечтах.

Юарт выждал еще пару секунд, затем промолвил «угу», кивнул и грустно улыбнулся на прощание. Он удалился к столу с напитками, где Марта усердно наполняла пластиковые стаканы сидром из бочонка.

— По-вашему, эта затея не сработает, Вивьен? — спросил я.

Она пожала плечами вместо ответа.