5

Понятия, цели и слова

Когда вы смотрите на радугу, вы видите отдельные цветные полосы — примерно так, как нарисовано слева на рис. 5.1. Однако в природе у радуги нет полос, это непрерывный спектр, где длина световых волн лежит примерно в диапазоне от 400 до 750 нанометров. Этот спектр не имеет никаких границ или полос.

Почему вы и я видим полосы? Потому что у нас есть внутренние понятия для цветов вроде «красный», «оранжевый» и «желтый». Ваш мозг автоматически использует эти понятия, чтобы сгруппировать определенные диапазоны в спектре, категоризуя их как одноцветные. Ваш мозг недооценивает различия между цветами внутри одной категории и переоценивает различия между разными категориями, что и заставляет вас воспринимать цветные полосы.

Человеческая речь также непрерывна — поток звуков, — но когда вы слушаете свой родной язык, вы слышите отдельные слова. Как это происходит? Точно так же вы используете понятия, чтобы распределить по категориям непрерывный входной сигнал. Начиная с младенчества вы изучаете повторения в потоке речи, которые раскрывают границы между фонемами наименьшими единицами языка, которые вы можете различить (например, звуки d или p в английском языке). Эти повторения становятся понятиями, которые ваш мозг впоследствии использует для категоризации потока звуков в слоги и слова.

Этот примечательный процесс полон проблем, поскольку звуковой поток является неопределенным и в большой степени изменчивым. Согласные звуки изменяются в контексте: звук d в словах dad и death акустически различен, хотя мы каким-то образом воспринимаем его как d. Гласные звуки изменяются в зависимости от возраста, пола и размера говорящего, а также контекста для одного и того же говорящего. Невообразимые 50 процентов услышанных нами слов нельзя понять без контекста (если бы они были предъявлены отдельно). Но, используя понятия, мозг учится категоризировать, конструируя фонемы за десятки миллисекунд внутри всей этой изменчивой шумной информации, что в конечном итоге дает вам возможность общаться с другими.

Все, что вы воспринимаете вокруг вас, представлено понятиями в вашем мозге. Посмотрите на предмет рядом с вами. Теперь взгляните слегка левее этого предмета. Вы только что сделали нечто потрясающее, даже не заметив этого. Движения головы и глаза казались незначительными, но они вызвали гигантское изменение в визуальном входном сигнале, достигшем вашего мозга. Если вы представите свое поле зрения в виде большого телеэкрана, то ваше небольшое движение глаз только что поменяло миллионы пикселей на этом экране. И вы не ощущали размытых полос в поле зрения. Причина в том, что вы не видите мир в терминах пикселей: вы видите предметы, а они меняются крайне мало, пока вы двигаете глазами. Вы воспринимаете повторения низкого уровня (вроде линий, контуров, полос и пятен) и повторения более высокого уровня (вроде сложных объектов и сцен). Ваш мозг давно усвоил эти повторения как понятия и теперь использует эти понятия, чтобы категоризировать ваш постоянно меняющийся визуальный входной сигнал.

Без понятий вы бы воспринимали мир как вечно меняющийся шум. Всё, с чем вы встретились, было бы непохоже на все остальное. Вы были бы эмпирически слепы, как тогда, когда впервые увидели картинку из пятен в , но теперь это длилось бы постоянно. Вы были бы неспособны к научению.

Вся сенсорная информация — это огромная, постоянно меняющаяся головоломка, которую приходится решать вашему мозгу. Объекты, которые вы видите, звуки, которые вы слышите, запахи, которые вы обоняете, прикосновения, которые вы осязаете, вкусы, которые вы ощущаете, и интероцептивные ощущения, которые вы переживаете в виде боли и аффекта… все они подразумевают постоянные входные сенсорные сигналы, которые сильно изменчивы и неопределенны, когда достигают вашего мозга. Работа вашего мозга — предсказать их до того, как они прибудут, наполнить их отсутствующими деталями и найти повторения там, где возможно, так что вы воспринимаете мир предметов, людей, музыки и событий, а не «цветущий и жужжащий беспорядок», который в реальности там находится.

Чтобы достичь этого блистательного результата, ваш мозг использует понятия, чтобы придать смысл входным сигналам, создавая объяснение, откуда они появились, к чему в мире они относятся и как с ними взаимодействовать. Ваши ощущения являются настолько живыми и непосредственными, что заставляют вас думать, что вы представляете мир таким, каков он на самом деле, в то время как в реальности вы воспринимаете мир вашего собственного изготовления. Многое из того, что вы воспринимаете как внешний мир, начинается в вашей голове. Когда вы категоризируете с помощью понятий, вы выходите за рамки доступной информации, ровно так, как вы это делали, когда воспринимали пчелу среди пятен.

В этой главе я объясняю, что каждый раз, когда вы испытываете эмоцию или воспринимаете ее у других, вы осуществляете категоризацию с помощью понятий, придавая смысл ощущениям от интероцепции и пяти чувств. Это — ключевой тезис теории конструирования эмоций.

Дело не в том, чтобы сказать: «Вы конструируете случаи эмоций с помощью категоризации: уникально ли это?» Я хочу показать, что категоризация конструирует каждое восприятие, мысль, воспоминание и прочее психическое явление, которые вы переживаете, так что, разумеется, вы конструируете таким же образом и случаи эмоций. Это не сознательная, требующая усилий категоризация, как у энтомолога, сидящего над новыми особями жуков и решающего, относятся ли они к семейству Anthribidae или Nemonychidae. Я говорю о скоростной автоматической категоризации, которую ваш мозг производит непрерывно, в любой момент бодрствования, за миллисекунды — чтобы предсказать и объяснить входные сенсорные сигналы, с которыми вы сталкиваетесь. Категоризация — обычное дело для вашего мозга, и она объяс­няет, как создаются эмоции, — безо всякой надобности в отпечатках.

Отнесемся пока неформально к внутренней кухне (то есть нейронауке) категоризации и просто рассмотрим некоторые из самых базовых вопросов. Что такое понятия? Как они формируются? Какого рода понятия являются понятиями эмоций? В частности, какой суперспособностью должен обладать человеческий разум, чтобы создавать смысл из мелочей? Многие из этих вопросов сейчас активно изучаются. В тех случаях, когда имеются надежные подтверждения, я представлю их. Если с подтверждениями хуже, я сделаю обоснованные предположения. Ответы не только объясняют, как создаются эмоции, но также позволяют взглянуть в суть того, что значит быть человеком.

***

Философы и ученые определяют категорию как совокупность объектов, событий или действий, которые объединены и считаются эквивалентными для какой-либо цели. Они определяют понятие как психическое представление категории. По традиции считается, что категории существуют в мире, а понятия существуют в головах. Например, у вас есть понятие для цвета «красный». Когда вы применяете это понятие к световым волнам для восприятия красной розы в парке, то этот красный цвет является случаем из категории «красный». Ваш мозг сглаживает разницу между участниками одной категории, например различными оттенками красного цвета роз в ботаническом саду, и считает их эквивалентными — «красными». Ваш мозг также увеличивает разницу между объектами из категории и объектами, туда не входящими (скажем, между розовыми розами и красными розами), так что вы ощущаете четкие границы между ними.

Представьте, что вы идете по улице своего города; ваш мозг полон понятий. Вы видите одновременно множество объектов: цветы, деревья, автомобили, дома, собак, птиц, пчел. Вы видите гуляющих людей, у которых двигаются тела и лица. Вы слышите звуки и чувствуете разнообразные запахи. Ваш мозг объединяет всю эту информацию для восприятия событий: например, дети гуляют в парке, человек ухаживает за растениями, пожилая пара держится за руки на скамейке. Вы создали собственное восприятие этих объектов, действий и событий, приписав им категории с помощью понятий. Ваш вечно предсказывающий мозг быстро предвосхищает входной сенсорный сигнал, спрашивая: «На что из моих понятий это похоже?» Например, если вы видите автомобиль спереди, а затем сбоку и у вас есть понятие для этого автомобиля, вы можете узнать, что это один и тот же автомобиль, даже притом, что визуальная информация, попавшая на вашу сетчатку с двух углов зрения, совершенно различна.

Когда ваш мозг немедленно категоризирует входной сенсорный сигнал как, скажем, автомобиль, он использует понятие «автомобиль». Обманчиво простое выражение «понятие автомобиля» обозначает нечто более сложное, чем вы могли бы ожидать. Так что же такое понятие? Это зависит от того, кого из ученых вы спросите; в науке такое является обычным делом. Мы должны ожидать определенного количества противоречий для такой фундаментальной темы, как «каким образом в человеческом мозге организовано и представляется знание». А ответ жизненно важен для понимания того, как создаются эмоции.

Если я попрошу вас описать понятие «автомобиль», вы можете сказать, что это средство для транспортировки, обычно имеющее четыре колеса, сделано из металла, имеет двигатель и работает на определенном виде топлива. Когда-то научный подход предполагал, что понятие работает в точности так же: в вашем мозге хранится словарное определение, описывающее необходимые и достаточные свойства. «Автомобиль — это транспортное средство с двигателем, четырьмя колесами, сиденьями, дверцами и крышей». «Птица — это летающее животное с крыльями, несущее яйца». Такой классический взгляд на понятия предполагает, что соответствующие им категории имеют жесткие границы. Случаи категории «пчела» никогда не попадают в категорию «птица». Также с этой точки зрения каждый случай является одинаково хорошим представителем своей категории. Любая пчела, так уж получается, является представителем категории, поскольку все пчелы имеют нечто общее либо в том, как они выглядят, либо в том, что они делают, или в силу какого-то базового отпечатка, который делает их пчелами. Любые различия между отдельными пчелами считаются несущественными по сравнению с тем фактом, что они являются пчелами. Вы можете заметить здесь параллель с классическим взглядом на эмоции, для которого все случаи категории «страх» сходны и при этом случаи «страха» отличаются от случаев «гнева».

Классические понятия доминировали в философии, биологии и психологии с античности до 1970-х годов. В реальной жизни случаи одной категории значительно отличаются друг от друга. Существуют автомобили без дверей (например, мини-автомобили, использующиеся в гольфе) или автомобили с шестью колесами (например, Covini C6W).

Некоторые случаи в какой-нибудь категории более типичны, чем другие: никто не назовет страуса типичной птицей. В 1970-е годы классический взгляд на понятия окончательно рухнул. Ну, за исключением науки об эмоциях.

Из пепла классических понятий возникла новая точка зрения. Она говорит, что понятие представлено в мозге наилучшим примером в своей категории, известным как прототип. Например, прототипическая птица имеет перья, крылья и умеет летать.

Не все случаи «птицы» обладают этими свойствами, например страус или эму, однако они все равно являются птицами. Отклонения от прототипа бывают, но не слишком большие: пчела не является птицей, хотя имеет крылья и может летать. С этой точки зрения, по мере того как вы изучаете какую-нибудь категорию, ваш мозг предположительно представляет понятие как одиночный прототип. Это может быть самый частый пример в категории или самый типичный пример, означающий тот случай, который является наилучшим соответствием или обладает большинством характеристик категории.

Что касается эмоций, то людям кажется, что они без труда могут описать прототипические свойства для определенной категории эмоций. Попросите американца описать прототипическую печаль, и он скажет, что она отличается нахмуренным или надутым лицом, сгорбленной позой, плачем, тоской, монотонностью в голосе и что она начинается с определенного рода потери, а заканчивается общим ощущением утомления или беспомощности. Не каждый случай печали обладает всеми свойствами, но такое описание должно быть типично для печали.

Таким образом, прототипы могут показаться хорошей моделью для понятий эмоций, если бы не одна парадоксальная деталь. Когда мы измеряем реальные случаи печали с помощью научных инструментов, этот нахмуренный/надутый прототип с потерей не является ни наиболее частым, ни наиболее типичным наблюдаемым образцом. Всем кажется, что они знакомы с прототипом, но в реальной жизни он встречается редко. Вместо этого, как вы видели в , мы обнаруживаем огромную изменчивость для печали и любой другой категории эмоций.

Если в мозге не хранится никаких прототипов для эмоций, то каким образом люди легко перечисляют их свойства? Вероятнее всего, ваш мозг конструирует прототипы по мере надобности, прямо на месте. Вы пережили значительное количество случаев понятия «печаль», которые по кусочкам хранятся в вашей голове, из них в мгновение ока ваш мозг конструирует сводку печалей, которая лучше всего соответствует данной ситуации (пример популяционного мышления в мозге).

Ученые показали, что люди могут конструировать подобные прототипы в лабораторном эксперименте. Напечатайте случайную схему из точек на листе бумаги, потом сделайте дюжину вариаций этой схемы и покажите людям только эту дюжину вариаций. Люди могут создать исходную прототипическую схему, хотя они никогда ее не видели, — просто находя сходство в этих вариациях. Это означает, что нет нужды искать прототип в природе, раз мозг может сконструировать его, когда нужно. Прототипы эмоций, если они действительно таковыми являются, могут конструироваться тем же образом.

Таким образом, понятия не являются фиксированными определениями в вашем мозге, и они не являются прототипами для большинства типичных или частых случаев. Наоборот, в вашем мозге есть множество случаев — автомобилей, схем точек, печали или чего-либо еще, — и он фиксирует сходства между ними для данного момента, в соответствии с вашей целью в данной ситуации. Например, ваша обычная цель в случае транспортного средства — использовать его для поездки, поэтому если какой-то объект соответствует такой цели, тогда это транспортное средство, и неважно, автомобиль это, вертолет или лист фанеры с четырьмя приделанными колесами. Такое объяснение понятий исходит от Лоуренса Барсалу, одного из ведущих мировых когнитивных специалистов, изучающих понятия и категории.

Понятия, основанные на цели, являются сверхгибкими и адаптирующимися к ситуации. Если вы стоите в зоомагазине, чтобы пополнить домашний аквариум, и продавец спрашивает: «Какую рыбу вы хотите?», вы можете назвать «золотую рыбку» или «моллинезию», но вряд ли «отварного лосося». Ваше понятие «рыба» в этой ситуации служит цели покупки аквариумной рыбки, а не заказа обеда, и поэтому вы конструируете те случаи понятия «рыба», которые лучше всего соответствуют вашему аквариуму. Если вы занимаетесь дайвингом и погружаетесь в воду, вы используете понятие «рыба» в связи с целью найти захватывающую дикую жизнь, то есть лучшим случаем может быть огромная акула-нянька или разноцветный пятнистый кузовок. Понятия не статичны, а весьма эластичны и зависят от контекста, поскольку ваши цели могут меняться в соответствии с ситуацией.

Кроме того, один объект может быть частью разных понятий. Например, автомобиль не всегда служит целям транспортировки. Иногда автомобиль является случаем понятия «символ статуса». В некоторых обстоятельствах автомобиль может быть «кроватью» для бездомного или даже «орудием убийства». Загоните автомобиль в океан, и он станет «искусственным рифом».

Чтобы увидеть реальную мощь понятий, основанных на цели, рассмотрим чисто ментальное понятие, такое как «вещи, которые могут защитить вас от жалящих насекомых». Случаи такой категории весьма разнообразны: мухобойка, костюм пасечника, дом, автомобиль «Мазерати», большой мусорный бак, отпуск в Антарктиде, спокойное поведение и даже университетская степень по энтомологии. У них нет общих воспринимаемых свойств. Эта категория полностью и целиком является конструкцией человеческого разума. Не все случаи помогут во всех ситуациях: например, если при работе с клумбой разросшихся ирисов вы нечаянно потревожите пчелиное гнездо и в вашем направлении летит рой, то ближайший дом в качестве защиты будет намного лучше, чем мухобойка. Однако ваш мозг объединяет все эти случаи в одну категорию, поскольку они могут обеспечить одну и ту же цель — обезопасить вас от укусов. Фактически цель является единственным, что связывает вещи воедино в такую категорию.

В процессе категоризации может показаться, что вы просто наблюдаете за миром и находите сходства в объектах и событиях, но это не тот случай. Чисто ментальные, основанные на цели понятия вроде «вещей, которые могут защитить вас от жалящих насекомых», показывают, что категоризация не может быть настолько простой и статичной. Мухобойка и дом не имеют общих воспринимаемых свойств. Поэтому понятия, основанные на цели, освобождают вас от оков физического внешнего вида. Когда вы попадаете в абсолютно новую ситуацию, вы не переживаете ее исключительно на основании того, как вещи выглядят, звучат или пахнут. Ваш опыт основывается на вашей цели.

Итак, что происходит в вашем мозге, когда вы категоризируете? Вы не обнаруживаете сходства в мире, а создаете их. Когда ваш мозг создает какое-нибудь понятие, он конструирует его на лету, смешивая и сопоставляя случаи из вашего прошлого опыта, чтобы это наилучшим образом соответствовало вашим целям в конкретной ситуации. И именно здесь лежит ключ к пониманию того, как создаются эмоции.

Понятия эмоций являются понятиями, основанными на цели. Случаи счастья, например, крайне разнообразны. В счастье вы можете улыбаться, в счастье вы можете рыдать, в счастье вы можете кричать, в счастье вы можете воздевать руки, в счастье вы можете сжимать кулаки, в счастье вы можете прыгать и хлопать других по ладоням, и даже можете застыть без движения. Ваши глаза могут распахнуться или сощуриться; ваше дыхание может быть быстрым или медленным. Это может быть возбуждающее счастье выигрыша в лотерею, когда сердце колотится в груди, или спокойное расслабленное счастье, когда вы лежите с любимым человеком на покрывале во время пикника. Точно так же разнообразно вы воспринимаете счастье и у других людей. В целом этот пестрый набор восприятий и переживаний может вовлекать различные действия и внутренние изменения в теле, они могут ощущаться по-разному, они могут включать различные виды, звуки и запахи. Однако для вас в этот момент такие наборы физических изменений эквивалентны относительно некоторой цели. Возможно, ваша цель — ощущать одобрение, ощущать удовольствие, реализовать амбиции или найти смысл жизни. Ваше понятие «счастья» в данный момент сосредоточено на такой цели, связывая воедино разнообразные случаи из вашего прошлого.

Давайте разберем пример. Предположим, что вы в аэропорту ждете прилета близкой подруги, и это ее первый приезд за долгое время. Пока вы смотрите на выход для пассажиров и ждете ее неминуемого появления, ваш мозг занят, выдавая тысячи прогнозов на основании ваших понятий — за миллисекунды и без участия вашего сознания. В этой ситуации вы можете испытывать уйму различных эмоций. Вы можете испытывать радость встречи с подругой, предвкушение того, как она появится, опасения, что она не приедет, беспокойство, что у вас может не оказаться ничего общего. У вас могут быть также ощущения, не являющиеся эмоциями: усталость от долгой поездки в аэропорт или ощущение сжатости в груди как симптом подхваченной простуды.

Используя эту бурю предсказаний, ваш мозг придает смысл ощущениям, основываясь на вашем прошлом опыте, связанном с аэропортами, подругами, болезнями и другими ситуациями. Ваш мозг взвешивает свои предсказания с учетом вероятностей; эти предсказания соревнуются в объяснении того, что вызвало ваши ощущения, и определяют, что вы воспринимаете, как вы действуете и что вы чувствуете в этой ситуации. В конечном итоге самые вероятные прогнозы становятся вашим восприятием: скажем, вы счастливы, и ваша подруга выходит из ворот прямо сейчас. Не каждый случай «счастья» из вашего прошлого соответствует нынешней ситуации, поскольку «счастье» является основанным на цели понятием, составленным из крайне разно­образных случаев, однако некоторые из них имеют кусочки, достаточно хорошо подходящие, чтобы выиграть это соревнование. Соответствуют ли эти предсказания реальному входному сенсорному сигналу от мира и от тела? Или эти предсказания ошибаются и нужно исправление? Это дело ваших прогностических петель, которые работают, а при необходимости вносят исправления.

Давайте предположим, что ваша подруга благополучно прилетела, а потом за кофе рассказывает, что в полете случилась турбулентность и она потеряла голову от страха. Она конструирует случай «страха» с целью сообщить о таких ощущениях: она была пристегнута к сиденью, глаза закрыты, было жарко и тошнило, когда самолет прыгал вверх и вниз, а рассудок заботился о безопасности. Когда она говорит слово «испугана», вы также конструируете случай «страха», однако это вовсе не обязательно в точности те же самые физические ощущения, что у нее; например, вероятно, вы не станете зажмуривать глаза. Но вы воспринимаете ее страх и сочувствуете ей. Все время, пока ваши случаи относятся к одной цели (обнаружение опасности) в одной ситуации (турбулентность при авиарейсе), вы и ваша подруга понимаете друг друга вполне ясно. С другой стороны, если вы конструируете какой-то другой случай «страха», например восторженный страх катания на американских горках, у вас могут быть проблемы с пониманием того, почему же подруга была так расстроена полетом. Успешное общение требует, чтобы вы с подругой использовали синхронизированные понятия.

Вспомним идеи Дарвина о важности изменчивости в рамках вида (). Каждый вид животных является группой уникальных особей, которые отличаются друг от друга. Никакое свойство или набор свойств не является необходимым, достаточным или даже частым или типичным для каждой отдельной особи в этой группе. Любые обобщенные сведения об этой группе — это статистический вымысел, который не относится к отдельным особям. И важнее всего то, что изменчивость внутри вида по существу связана со средой, в которой живут особи. Некоторые особи более других приспособлены, чтобы передать свой генетический материал следующему поколению. Аналогичным образом некоторые случаи понятий более эффективны для достижения определенной цели в определенной ситуации. Эта конкуренция в вашем мозге подобна дарвиновской теории естественного отбора, но осуществляется за миллисекунды; самые подходящие случаи переживают своих соперников, чтобы соответствовать вашей цели в данный момент. Это категоризация.

***

Откуда берутся понятия эмоций? Как может понятие «благоговение» обладать таким разнообразием: благоговение перед обширностью Вселенной; благоговение перед Эриком Вайхенмайером, который поднялся на Эверест, будучи слепым; и благоговение перед крохотным рабочим муравьем, который может нести груз в пятьсот раз больше собственного веса? Классический взгляд предполагает, что вы родились с этими понятиями или что ваш мозг обнаруживает «отпечатки» эмоций в выражениях лиц и усваивает их как понятия. Но мы знаем, что ученые не обнаружили таких «отпечатков», и нет никаких подтверждений, что младенцы рождаются со знанием «благоговения».

Оказывается, мозг загружает систему понятий в свои связи в течение первого года жизни. Эта система отвечает за обилие понятий эмоций, которые вы можете теперь применять, чтобы испытывать и воспринимать эмоции.

Мозг новорожденного обладает способностью запоминать шаблоны, этот процесс называется статистическим научением. В тот момент, когда вы младенцем врываетесь в этот странный новый незнакомый мир, вас бомбардирует шум, полный неясных сигналов от мира и от тела. Этот обстрел сенсорными сигналами не случаен: у него есть определенная структура. Ваш маленький мозг начинает вычислять вероятности, какие виды, звуки, запахи, касания, вкусы и интероцептивные ощущения идут вместе, а какие нет. «Эти края образуют какую-то границу. Те два пятна являются частью большего пятна. Это короткое молчание является разделителем». Мало-помалу, но с удивительной скоростью ваш мозг учится преобразовывать этот океан неясных ощущений в шаблоны: виды и звуки, запахи и вкусы, касания и интероцептивные ощущения, а также их сочетания.

Есть одна вещь, с которой вы рождаетесь: фундаментальное умение научаться повторениям и вероятностям вокруг. (Фактически ваше статистическое научение начинается уже в утробе, что затрудняет определение того, являются ли некоторые понятия врожденными или приобретенными). Ваши феноменальные способности к статистическому научению направили вас к конкретному складу ума, к конкретной системе понятий, которой вы сейчас обладаете.

Статистическое научение у людей было сначала открыто в исследованиях по развитию языковых навыков. У младенцев есть природный интерес к слушанию речи, возможно, из-за того, что звуки наряду с системой регуляции телесных ресурсов существуют с самого рождения, и даже в утробе. По мере того как дети слышат поток звуков, они постепенно постигают границы между фонемами, слогами и словами. Из звуковых комков вроде сей­час­пора­есть, ты­хо­чешь­по­есть­сей­час и пора­съесть­вкус­нень­кую­вкус­нень­кую­мор­ков­ку дети узнают, какие слоги соединяются более часто («по-есть», «сей-час») и потому, вероятно, являются частями одного слова. Слоги, которые сочетаются относительно редко, вероятно, относятся к разным словам. Младенцы учатся узнавать такие повторения крайне быстро, даже за несколько минут. Этот процесс научения настолько мощен, что меняет связи в мозге ребенка. При рождении дети способны услышать разницу между всеми звуками на всех языках, но к одному году статистическое научение уменьшает эту способность только до тех звуков, которые содержатся в языках, которые они слышат от реальных людей. Статистическое научение привязывает младенцев к их родным языкам.

Статистическое научение — это не только способ приобретения людьми знаний, оно начинается в жизни очень рано и распространено много шире, нежели задачи понимания языка. Исследования показывают, что младенцы легко усваивают статистические закономерности в звуках и изображениях, и разумно предположить, что это верно и для остальных «чувствительностей», а также для интероцептивных ощущений. Более того, младенцы могут научиться более сложным повторениям, которые создают мостики между отдельными чувствами. Если вы наполните коробку синими и желтыми мячиками, причем желтые мячики пищат, а синие нет, то дети могут обобщить связь между цветом и звуком.

Младенцы используют статистическое научение, чтобы делать предсказания о мире, руководящие их действиями. Словно маленькие статисты, они формируют гипотезы, оценивают вероятности на основании своих знаний, встраивают новые свидетельства от окружающей среды и выполняют проверки. Детский возрастной психолог Фэй Сю провела изобретательное исследование с детьми от 10 до 14 месяцев. Сначала дети демонстрировали, какие леденцы на палочке они предпочитают — розовые или черные. Потом им показывали две банки с конфетами: в одной черных леденцов было больше, чем розовых, а в другой розовых было больше, чем черных. Затем экспериментатор закрывала глаза и вытаскивала по одному леденцу из каждой банки так, чтобы ребенок мог видеть только палочку, но не цвет. Эти леденцы клали в две отдельных непрозрачных чашки, чтобы видна была только палочка. Дети ползли к той чашке, которая содержала леденец предпочтительного цвета с большей вероятностью, поскольку он был взят из банки с преобладанием этого цвета. Эксперименты такого рода демонстрируют, что дети не просто реагируют на мир. С самого раннего возраста они активно оценивают вероятности на основании шаблонов, которые наблюдают и запоминают, — чтобы оптимизировать желаемый результат.

Люди — не единственные животные, которые обучаются статистически: это делают также другие приматы, собаки, крысы и так далее. Даже одноклеточные животные участвуют в статистическом научении и последующем предсказании: они не только реагируют на изменения в окружающей среде, но и предвосхищают их. Однако дети делают больше, чем статистическое научение простым понятиям. Они также быстро узнают, что некоторая информация о мире, которая им нужна, находится в умах людей вокруг них.

Возможно, вы обращали внимание, что дети считают, что другие люди разделяют их предпочтения. Годовалый малыш, который любит крекеры больше, чем брокколи, полагает, что все в мире думают так же. Он не может сделать вывод о психическом состоянии других людей тем способом, с помощью которого аудитория губернатора Мэллоя заключила, что он был опечален во время речи о стрельбе в Сэнди-Хук. Тем не менее Сю и ее студенты успешно наблюдали рудименты умозаключений даже у детей при статистическом обучении. Шестнадцатимесячным детям показывали две чаши: в одной лежали скучные белые кубики, а в другой были более интересные цветные игрушки-слинки. Когда малышам разрешали выбрать что-нибудь из любой чаши, естественно, они выбирали слинки и для себя, и для экспериментатора. Затем экспериментатор показывал третью чашу, в которой было много слинки и всего несколько кубиков, и на виду у ребенка выбирал пять белых кубиков для себя. Когда детей просили выбирать из этой чаши, они давали экспериментатору кубик! Другими словами, дети смогли усвоить субъективные предпочтения экспериментатора, которые отличались от их собственных. Осознание, что какой-то предмет является положительной величиной для кого-то другого, — это пример умозаключения.

Если выйти за пределы предпочтений, то малыши могут даже сделать статистические выводы о целях других людей. Они могут указать разницу между случаями, когда экспериментатор выбирает цветные шарики наугад и когда это делается определенным образом. В последнем случае они могут сделать вывод, что цель экспериментатора — выбрать конкретные цвета, и будут ожидать, что экспериментатор продолжит следовать такой схеме. Выглядит так, словно дети автоматически пытаются догадаться о цели, стоящей за действиями другого человека; они формируют гипотезу (на основании прошлого опыта в сходных ситуациях) и предсказывают результат, который появится через несколько минут.

Но одно только статистическое научение не поможет людям освоить чисто ментальные, основанные на цели понятия, случаи которых не имеют общих воспринимаемых свойств. Например, понятие «деньги». Вы не можете узнать его, просто разглядывая кусочки разноцветной бумаги, золотые самородки, раковины и кучки ячменя или соли, хотя все эти объекты считались платежными средствами в том или ином обществе в истории. Аналогичным образом случаи какой-нибудь категории эмоций, например «страха», не имеют достаточной статистической повторяемости — как было показано в главе 1, — чтобы дать возможность человеческому мозгу построить понятие на основании воспринимаемых свойств. Чтобы построить чисто ментальное понятие, вам нужен еще один секретный ингредиент: слова.

С младенчества у маленьких мозгов есть склонность обрабатывать речевые сигналы и быстро понимать, что речь является способом доступа к информации внутри психики других людей. В частности, они приспосабливаются к разговорам взрослых «для детей», когда тон выше, предложения короче и есть мощный зрительный контакт.

Звуки мира обладают статистической последовательностью, которая ускоряет освоение понятий ребенком еще до того, как он будет способен понять значения слов в привычном нам смысле. Детские возрастные психологи Сандра Ваксман и Сьюзан Гелман, ведущие специалисты в этой области, выдвигают гипотезу, что слова побуждают ребенка сформировать какое-либо понятие, но только в случае, когда взрослые говорят, намеренно передавая информацию ребенку: «Смотри, малыш: это цветок!»

Ваксман продемонстрировала мощь слов для детей в возрасте трех месяцев. Сначала таким детям показывали картинки различных динозавров. Каждый раз при показе изображения дети слышали, как экспериментатор произносил выдуманное слово «тома». Когда впоследствии этим детям показывали изображения какого-то нового динозавра и не-динозавра (например, рыбы), то слышавшие это слово более надежно отличали картинки, где нарисован «тома». Это означает, что они сформировали простое понятие. Когда тот же самый эксперимент проводился с акустическими сигналами, а не с человеческой речью, такого эффекта никогда не наблюдалось.

Произносимые слова дают детскому мозгу доступ к информации, которую не получить, просто наблюдая за миром, и которая находится в психике других людей, а именно ментальные сходства: цели, намерения, предпочтения. Слова позволяют детям начать развивать основанные на цели понятия, включая понятия эмоций.

Маленький мозг, купаясь в словах других людей вокруг, накапливает простые понятия. Некоторые понятия узнаются без слов, но слова дают преимущество для разработки системы понятий. Слово может начинаться как простой поток звуков для ребенка, всего лишь частичка объемного пакета статистического научения, но быстро становится больше, чем только этим. Оно становится для ребенка приглашением создавать сходства среди разнообразных случаев. Слово говорит ребенку: «Видишь все эти предметы, которые внешне выглядят по-разному? У них есть нечто общее, и это общее — ментальное». Такая общность является основой для понятия, основанного на цели.

Фэй Сю и ее студенты продемонстрировали это экспериментально. Они показывали десятимесячным детям предметы, давая этим предметам бессмысленные названия, например «вуг» и «дак». Предметы были совершенно несходными и включали игрушки, походившие на собак и рыб, цилиндры с разноцветными шариками и прямоугольники, покрытые поролоновыми цветами. Каждый из них также мог издавать звенящие или стучащие звуки. Тем не менее дети усваивали шаблоны. Дети, которые слышали одно и то же бессмысленное название для нескольких предметов вне зависимости от их внешнего вида, ожидали, что эти предметы будут издавать одинаковый шум. Соответственно, если два предмета носили разные названия, то дети ожидали, что они будут издавать различные шумы. Это примечательное достижение для детей, поскольку они использовали звуки слова, чтобы предсказать, будут ли предметы издавать один и тот же шум или нет, изучив шаблон, выходящий за рамки простого внешнего сходства. Слово побуждает детей сформировать основанные на цели понятия, позволяя представлять предметы как похожие. Фактически эти исследования показали, что дети при наличии слова более легко учатся какому-нибудь основанному на цели понятию, чем понятию, определенному физическим сходством, но без слова.

Не знаю насчет вас, но каждый раз, когда я думаю об этом, я нахожу это чертовски восхитительным. Любое животное может видеть кучу похожих объектов и сформировать понятие о них. Но вы можете показать человеческим детенышам кучу объектов, которые выглядят по-разному, звучат по-разному и ощущаются по-разному, и просто добавить какое-то слово — СЛОВО, — и эти малыши сформируют понятие, которое преодолевает такие физические различия. Они понимают, что эти предметы обладают некоторым психологическим сходством, которое нельзя воспринять непосредственно пятью чувствами. Это сходство — то, что мы называли целью для понятия. Ребенок создает новый кусочек реальности, вещь под названием «вуг» с целью «производить звенящий шум».

С точки зрения ребенка понятия «вуг» в мире не существует, пока какой-то взрослый не обучил его этому понятию. Такого рода социальная реальность, в которой двое или больше людей соглашаются, что нечто чисто психическое является реальным, — фундамент человеческой культуры и цивилизации. Таким образом дети учатся категоризировать мир — способами, которые надежны, значимы и предсказуемы для нас (говорящих), а в конечном итоге и для них самих. Их психическая модель мира становится сходной с нашей, и поэтому мы можем общаться, делиться опытом и воспринимать один и тот же мир.

Когда моя дочь София была крохой, я купила ей игрушечную легковую машину. Я не осознавала, что помогла расширить ее категории, основанные на цели, приспосабливая ее систему понятий для создания социальной реальности. Она держала эту машину рядом с игрушечным грузовиком, и предметы трансформировались в «маму» и «папу», когда дочь заставляла их «целоваться». Иногда к нам приходила наша крестница Оливия того же возраста, и две девочки забирались в ванну и часами занимались сложной драматургией, придавая новые функции игрушкам, кускам мыла, полотенцам и различным предметам из ванной комнаты, использовавшимся как реквизит в их «водной опере». Определяющий момент человечности настает, когда одна девочка становится всемогущим существом, оборачивая полотенце вокруг головы и размахивая зубной щеткой, а вторая стоит перед ней на коленях в молитве.

Когда мы, взрослые, говорим ребенку какое-нибудь слово, безо всяких фанфар происходит акт величайшей значимости. В этот момент мы предлагаем ребенку инструмент для расширения реальности — сходство, которое является исключительно ментальным, — и ребенок встраивает его в схемы и шаблоны, уложенные внутри его мозга, для будущего использования. В частности, как мы сейчас увидим, мы вручаем ему инструменты для создания и восприятия эмоций.

***

Дети рождаются неспособными видеть лица. У них нет перцептивного понятия «лицо», так что они эмпирически слепы. Однако они быстро учатся видеть лица людей из отдельных воспринимаемых повторений: вверху два глаза, в середине нос, ниже рот.

Если мы посмотрим на это через очки классического взгляда на эмоции, мы могли бы сказать, что дети статистически научаются понятиям эмоций точно так же, воспринимая регулярности для случаев счастья, печали, удивления, гнева и прочих категорий эмоций, которые существуют в теле или в так называемых выражениях для эмоций у других людей. Многие исследователи, вдохновленные классическим взглядом, просто приняли, что понятия эмоций у детей опираются на врожденное или рано развившееся понимание мимических выражений. Это якобы объясняет, как дети изучают слова для эмоций, а также причины и следствия эмоций.

Препятствием для этой идеи, как мы узнали, является то, что на лице и теле нет надежных отпечатков эмоций. Дети должны получать понятия эмоций каким-то другим путем.

Мы только что выяснили, что слова приглашают детей приравнивать весьма несходные объекты. Слова побуждают детей искать сходства, не являющиеся физическими, сходства, которые действуют как психический клей для понятий. Малыши могут достоверно изучать понятия эмоций таким образом. Случаи «сердитости» могут не иметь общих воспринимаемых свойств, но слово «сердитый» может сгруппировать их в отдельное понятие, в точности так, как малыши группировали «вуги» и «даки». Сейчас я строю предположения, но эта идея соответствует данным, которые мы обсуждали.

Я пытаюсь представить, как моя дочь София могла обучиться понятиям эмоций, когда она была ребенком и руководствовалась словами для эмоций, которые ей ненамеренно говорили я и мой муж. В нашей культуре цель в «сердитости» — преодолеть препятствия, которые какой-то нехороший человек поставил на нашем пути. Когда подружка стукала Софию, иногда она плакала, а иногда давала сдачи. Когда дочке не нравилась еда, иногда София выплевывала ее, а иногда улыбалась и опрокидывала тарелку на пол. Эти физические действия сопровождались различными мимическими движениями, различными изменениями в распределении ресурсов ее тела (в соответствии с физическими действиями) и различными интероцептивными шаблонами. Одновременно с этим потоком действий ее отец и я выдавали потоки звуков: «Софи, малышка, ты сердишься?», «Не сердись, дорогая», «Софи, ты сердита».

Сначала эти шумы должны быть для Софии новыми, но со временем, если моя гипотеза верна, она статистически научается связывать эти различные шаблоны и ситуации со звуками «сер-дит», ровно как пищащая игрушка связывалась со звуком «вуг». В конечном итоге слово «сердитый» приглашало дочку искать нечто, делающее эти случаи одним и тем же, даже если на первый взгляд они выглядят по-разному и ощущаются по-разному. По сути София сформировала рудиментарное понятие, случаи которого характеризуются общей целью — преодолением препятствий. И, что наиболее важно, София изучила, какие действия и ощущения эффективнее всего способствуют достижению этой цели в каждой ситуации.

Таким образом мозг Софии загрузил бы понятие «сердитость» в свою нейронную структуру. Когда поначалу мы использовали слово «сердитый» с Софией, мы конструировали ее опыт вместе с ней. Мы фокусировали ее внимание, заставляя ее мозг сохранять каждый случай во всех сенсорных подробностях. Это слово помогало ей создать общность с другими случаями «сердитости» в ее мозге. Ее мозг также схватил то, что предшествовало этому опыту и следовало после него. Все это стало ее понятием «сердитости».

Когда мы ранее в книге встречались с губернатором Коннектикута Мэллоем, я описывала, как зрители делали вывод о его эмоциональном состоянии — глубокой печали, — наблюдая в определенной ситуации за его движениями и голосом. Я полагаю, что дети учатся делать то же самое. По мере изучения какого-нибудь понятия, например «сердитости», они могут предсказать и придать смысл движениям и звукам других людей (улыбкам, пожиманиям плечами, крикам, шепоту, стиснутым челюстям, распахнутым глазам, даже неподвижности), а также собственным телесным ощущениям — с целью сконструировать восприятие сердитости. Когда София стала старше, она расширила свое понятие «сердитости» на людей, которые хлопают дверями, добавив это в множество соответствующих случаев. Когда она встретилась с чихающим человеком и сказала: «Мама, этот дядя сердит», я поправила ее, и она снова подшлифовала свое понятие «сердитости». Ее мозг приписывал смысл ощущениям, используя понятия, которые соответствовали ситуации, чтобы сконструировать случай эмоций.

Если я права, то по мере того, как дети продолжают развивать свое понятие «сердитости», они узнают, что не все случаи «сердитости» конструируются в каждой ситуации для одной и той же цели. «Сердитость» может также быть для защиты себя от обиды, когда кто-то поступает нечестно; когда вы хотите напасть на другого человека; когда хочется выиграть соревнование или каким-то образом улучшить производительность; при стремлении выглядеть физически сильным.

В соответствии с таким ходом рассуждений София в конечном счете узнала, что каждое из связанных с сердитостью слов (например, «раздражение», «презрение» и «месть») коррелирует с различными целями, которые склеивают разнообразные группы случаев. При этом у Софии развился лексикон понятий, связанный с сердитостью, который подготовил ее к жизни типичного американского подростка. (Попутно замечу, что встречи с презрением или местью случаются у нее отнюдь не часто, однако эти понятия оказываются кстати при общении с другими подростками.)

Моя руководящая гипотеза, как вы можете видеть из моей истории о развитии Софии, состоит в том, что слова для эмоций — ключ к пониманию того, как дети усваивают понятия эмоций при отсутствии биологических «отпечатков» и при наличии огромного разнообразия. Не сами по себе слова, заметьте, а слова, которые произносят другие люди в аффективной нише ребенка, которые используют понятия для эмоций. Эти слова побуждают ребенка сформировать основанные на цели понятия для «счастья», «печали», «страха» и любые другие понятия эмоций в детской культуре.

В данный момент моя гипотеза о словах для эмоций — только разумное предположение, поскольку в науке об эмоциях нет систематического изучения этого вопроса. Для понятий и категорий эмоций еще не проводилось ничего аналогичного изобретательным исследованиям Ваксман, Сю, Гелман и других детских возрастных психологов. Однако у нас есть несколько убедительных свидетельств, которые согласуются с этими гипотезами.

Некоторые из этих свидетельств появились после тщательного тестирования детей в лаборатории, которое утверждает, что у детей примерно до трех лет не развиты понятия эмоций, как у взрослых, — «гнев», «печаль» и «страх». Дети западной культуры младше этого возраста попеременно используют слова вроде «печальный», «испуганный» и «безумный» для обозначения «плохого»; они демонстрируют низкую эмоциональную гранулярность, ровно так же, как участники исследований, для которых «беспокойный» и «в депрессии» означали всего лишь «неприятное» состояние. Будучи родителями, мы можем посмотреть на наших детей и воспринимать эмоции в их криках, изгибаниях и улыбках. Безусловно, у детей есть и приятные ощущения, и расстройства с рождения, а понятия, связанные с аффектом (приятно/неприятно) проявляются к 3–4 месяцам. Однако есть множество исследований, указывающих, что понятия эмоций «как у взрослых» развиваются позднее. Насколько позднее — это вопрос открытый.

Другое подтверждение моей гипотезы о словах для эмоций пришло из удивительного источника: от людей, которые работают с шимпанзе. Дженнифер Фьюгейт, бывший постдокторант в моей лаборатории, собрала фотографии лицевых конфигураций шимпанзе, которые некоторые ученые считают выражениями эмоций, включая «игровые» лица, «кричащие» лица, «оскаленные» лица и «ухающие» лица. Она обследовала специалистов по шимпанзе и новичков, чтобы выяснить, смогут ли они распознать эти конфигурации, и сначала никто из них не мог этого сделать. Затем мы провели эксперимент, аналогичный тем, что проводились с детьми: половина наших специалистов и новичков видели только конфигурации лиц шимпанзе, а вторая половина видели их вместе с выдуманными словами, например «пеант» для игрового лица и «сахне» для кричащего лица. В итоге новые конфигурации лиц шимпанзе правильно распределяли по категориям только те участники эксперимента, которые изучали слова. Это показывает, что они приобрели понятия для категорий лиц.

Когда дети растут, они обязательно формируют целую понятийную систему для эмоций. Она включает понятия эмоций, которые они изучили в жизни, закрепленные словами, которые называют такие понятия. Дети категоризируют различные конфигурации лиц и тел как одну эмоцию, а одну конфигурацию — как много разных эмоций. Разнообразие — это норма. Поэтому где кроется та статистическая повторяемость, которая удерживает вместе понятие вроде «счастья» или «гнева»? В самих словах. Самая заметная общая черта для всех случаев «гнева» — что все они называются «гнев».

Как только у детей есть первоначальное понятие эмоций, для развития их понятийной системы эмоций становятся важными и другие факторы, а не только слова. Они осознают, что эмоции — это события, развивающиеся во времени. У эмоции есть начало или причина, вызвавшая ее («Моя мама вошла в комнату»). Далее есть середина — сама цель, то есть то, что происходит сейчас («Я счастлива видеть свою маму»). Затем идет окончание — следствие от достижения цели, которое произойдет позже («Я улыбнусь, а мама улыбнется в ответ и обнимет меня»). Это означает, что случай понятия эмоции помогает придать смысл длительному непрерывному потоку входных сенсорных сигналов, подразделяя их на отдельные события.

Вы видите эмоции в подмигиваниях, сдвинутых бровях и прочих подергиваниях мышц; вы слышите эмоции в тоне и ритме голосов; вы ощущаете эмоции в собственном теле, однако эта информация об эмоциях заключена не в самом сигнале. Ваш мозг не был запрограммирован природой на распознавание мимических выражений и других так называемых выражений эмоций с последующим рефлексивным ответом на них. Информация об эмоциях находится в вашем восприятии. Природа снабдила ваш мозг сырьем для построения связей с системой понятий, со множеством входных сигналов от заботливых взрослых, которые намеренно и умышленно называют вам слова для эмоций.

Освоение понятий не прекращается в детстве — оно продолжается всю жизнь. Иногда в вашем родном языке появляется новое слово для эмоции, что порождает новое понятие. Например, сейчас в английском языке уже обжилось немецкое слово schadenfreude, означающее «удовольствие от несчастья кого-то другого». Лично я хотела бы добавить в английский язык греческое слово stenahoria, которое означает ощущение рока, безнадежности, задушенности и стесненности. Я легко представляю романтические отношения, в которых такое понятие оказалось бы кстати.

В других языках обычно есть слова для эмоций, соответствующие понятия для которых не имеют эквивалентов в английском языке. Например, в русском языке есть два различных понятия для того, что американцы называют anger. В немецком языке таких понятий три, а в китайском пять. Если бы вы изучали один из этих языков, вам пришлось бы усвоить эти новые понятия эмоций, чтобы конструировать восприятия и переживания. Вы бы развили эти понятия быстрее, если бы жили рядом с носителем нового языка. На эти новые понятия влияют более старые из вашего первоначального языка. Носители английского, которые изучают русский, должны научиться различать это ощущение по отношению к человеку, для чего используется слово «сердиться», и по отношению к более абстрактным причинам (например, политической ситуации), когда используется слово «злиться». Последнее понятие ближе к английскому понятию anger, однако русскоговорящие чаще используют первое; в результате англоговорящие так же чаще используют слово «сердиться», применяя его неправильно. Это ошибка не в биологическом (поскольку у понятий нет биологических «отпечатков»), а в культурном смысле.

Новые понятия для эмоций, взятые из второго языка, могут также изменить понятия в вашем родном языке. Исследовательница из моей лаборатории Александра Турутоглу для изучения нейронаук приехала из Греции. По мере того как она овладевала английским языком, ее греческие и английские понятия для эмоций начали смешиваться. Например, в греческом языке есть два понятия для «вины», одно для мелких нарушений, второе для крупных. Английское слово guilty (виноватый) включает обе эти ситуации. Когда Александра говорит со своей сестрой, которая живет в Греции, она использует слово для «большой» вины (enohi), когда рассказывает, например, что съела слишком много пирога на вечеринке в лаборатории. В результате в восприятии ее сестры Александра передает свои ощущения слишком драматично. В этом случае Александра сконструировала свое переживание от переедания сладкого, использовав английское понятие для вины.

Я надеюсь, что теперь вы понимаете, в чем суть ситуации. Слова для эмоций относятся не к эмоциональным фактам в мире, которые хранятся в вашем мозге как статические файлы. Они отражают изменчивые эмоциональные смыслы, которые вы конструируете из простых физических сигналов от мира, используя свои знания об эмоциях. Вы частично приобрели эти знания из коллективного знания, содержащегося в мозгах тех людей, которые заботились о вас, обращались к вам и помогали создавать ваш социальный мир.

Эмоции — это не реакции на мир; это ваши построения мира.

***

Как только в вашем мозге устанавливается понятийная система, вам не нужно явным образом вспоминать или произносить слово для эмоции, чтобы сконструировать случай эмоции. Фактически вы можете испытывать и воспринимать какую-нибудь эмоцию, даже если у вас нет для нее слова. Большинство из говорящих по-английски было способно получать радость от чужого несчастья задолго до того, как в английском языке появилось слово schadenfreude. Все, что вам нужно, — понятие. Как вы получаете понятие без слова? Понятийная система вашего мозга имеет особую способность, которая называется комбинированием понятий. Существующие понятия сочетаются, и создается ваш первый случай нового понятия для эмоции.

Моя подруга Батья Мескита — голландский специалист по культурной психологии. Когда я впервые посетила ее в Бельгии, она рассказала, что мы совместно переживаем эмоцию под названием gezellig. Устроившись в гостиной и предлагая мне вино и шоколад, она объясняла, что эта эмоция означает комфорт, уют и близость, когда находишься дома с друзьями и любимыми. Gezellig — это не внутреннее чувство одного человека по отношению к другому, а способ ощущать себя в мире. В английском языке нет отдельного слова, которое бы описывало опыт gezellig, но как только Батья объяснила его мне, я немедленно испытала его. Когда она использовала это слово, это побудило меня сформировать новое понятие, как делают дети, но с помощью комбинирования известных понятий: я автоматически задействовала свои понятия «близкая подруга», «любовь» и «удовольствие» с примесью «комфорта» и «хорошего самочувствия». Этот перевод не был совершенным, поскольку при своем американском способе переживания gezellig я использовала понятия эмоций, которые сильнее сосредоточены на внутренних ощущениях, чем те, которые на самом деле описывают такую ситуацию.

Комбинирование понятий — это мощная способность мозга. Ученые еще спорят о механизмах, ответственных за это, но в целом они согласны, что это базовая функция понятийной системы. Оно позволяет вам сконструировать потенциально бесконечное количество новых понятий на основании ваших существующих. Сюда входят и основанные на цели понятия вроде «вещей, которые могут защитить вас от жалящих насекомых», для которых цель является кратковременной.

Комбинирование понятий — мощный инструмент, но он намного менее эффективен, чем наличие слова. Если вы спросите меня, что у меня сегодня на ужин, я могла бы сказать «печеный хлеб с томатным соусом и сыром», но это намного менее эффективно, чем сказать «пицца». Строго говоря, вам не нужно никакого слова для эмоции, чтобы сконструировать случай этой эмоции, но если слово есть, то задача упрощается. Если вы хотите, чтобы понятие было эффективным, и желаете передать это понятие другим, то наличие слов очень удобно.

Малыши могут извлекать выгоду из этого «эффекта пиццы» до того, как начнут говорить. Например, не умеющие говорить дети могут одновременно удерживать в голове не более трех предметов. Если вы спрячете игрушки в коробке, пока ребенок смотрит, он может запомнить до трех тайников. Однако, если, прежде чем прятать, вы назовете несколько игрушек бессмысленным словом «дакс», а еще несколько — словом «бликет» (то есть распределите игрушки по категориям), то ребенок может удерживать в уме до шести предметов! Это происходит даже в случае, когда все шесть игрушек одинаковы. Это дает веские основания предполагать, что дети извлекают такую же эффективную пользу из знания понятий, как и взрослые. Комбинирование понятий плюс слова равно возможности создавать реальность.

Во многих культурах вы найдете людей с сотнями, возможно, тысячами понятий для эмоций, то есть они отличаются высокой эмоциональной гранулярностью. В англоязычной культуре, например, у них могут быть понятия для гнева, печали, страха, счастья, удивления, вины, изумления, стыда, сочувствия, отвращения, благоговения, возбуждения, гордости, смущения, признательности, презрения, стремления, наслаждения, похоти, восторга и любви. Они также имеют отдельные понятия для взаимосвязанных слов вроде «огорчения», «раздражения», «отчаяния», «враждебности», «ярости» или «недовольства». Такой человек — специалист по эмоциям. Сомелье для эмоций. Каждое слово соответствует собственному понятию эмоции, а каждое понятие может использоваться для обслуживания минимум одной цели, но обычно для нескольких целей. Если понятие эмоции сравнить с инструментом, то у такого человека есть гигантский инструментарий, достойный умелого мастера.

Люди со средней эмоциональной гранулярностью могут иметь не сотни, а скорее десятки понятий эмоций. В англоязычной культуре у них могут быть понятия для гнева, печали, страха, отвращения, счастья, удивления, вины, стыда, гордости и презрения; возможно, ненамного больше количества так называемых базовых эмоций. Для них слова вроде «огорчения», «раздражения», «отчаяния», «враждебности», «ярости», «недовольства» и так далее относятся к понятию «сердитость». Такой человек имеет заурядный чемоданчик с несколькими удобными инструментами. Ничего вычурного, но для работы хватит.

У людей с низкой эмоциональной гранулярностью есть всего лишь несколько понятий эмоций. В англоязычной культуре у них в словаре могут быть слова «печаль», «страх», «вина», «стыд», «смущение», «раздражение», «сердитость» и «презрение», но все эти слова соответствуют одному понятию, цель которого — что-то типа «чувствую себя неприятно». У такого человека немного инструментов — молоток и швейцарский армейский нож. Может быть, такой человек отлично ладит с другими, но несколько новых инструментов не повредили бы, по крайней мере, если он живет в западной культурной среде. (Мой муж шутит, что пока мы не встретились, он знал всего три эмоции: счастье, печаль и голод.)

Если у психики человека обедненная понятийная система для эмоций, может ли он воспринимать эмоции? Из научных экспериментов, проведенных в нашей лаборатории, мы знаем, что в целом ответ отрицательный. Как вы видели в , мы можем легко помешать способности людей воспринимать сердитость по нахмуренности, печаль по надутому виду, а счастье — по улыбке, ухудшив им доступ к понятиям эмоций.

Если у людей нет высокоразвитой понятийной системы для эмоций, на что похожа их эмоциональная жизнь? Ощущают ли они только аффект? Это трудно проверить с научной точки зрения. У эмоциональных переживаний нет объективных «отпечатков» на лице, теле и в мозге, которые позволили бы нам вычислить ответ. Лучшее, что мы можем сделать, — спрашивать людей, что они ощущают, но для ответа на этот вопрос им нужно иметь понятия эмоций, что противоречит цели эксперимента!

Способ обойти эту трудность — изучать людей, у которых от природы обедненная понятийная система для эмоций. Такое состояние называется алекситимией и, по оценкам, она затрагивает 10 процентов населения планеты. Те, кто страдают алекситимией, имеют трудности с переживанием эмоций, как и предсказывает теория конструирования эмоций. В ситуации, в которой человек с действующей системой понятий может испытывать сердитость, люди с алекситимией испытывают скорее боль в животе. Они жалуются на физические симптомы и сообщают о переживании аффекта, однако у них не получается испытывать их как эмоциональные переживания. Аналогичным образом люди с алекситимией имеют трудности с восприятием эмоций у других людей. Если человек с действующей системой понятий видит двух людей, кричащих друг на друга, он может сделать умозаключение о психическом состоянии и воспринять гнев, в то время как при алекситимии человек сообщил бы, что воспринимает только крик. Люди с алекситимией также обладают ограниченным словарем эмоций и испытывают трудности с запоминанием слов для эмоций. Эти данные дают дополнительное подтверждение, что понятия критически важны для переживания и восприятия эмоций.

***

Понятия связаны со всем, что вы делаете и воспринимаете. Как вы узнали из предыдущей главы, все, что вы делаете и воспринимаете, связано с бюджетом вашего тела. Поэтому понятия должны быть связаны с бюджетом тела. Так оно и есть.

Когда вы родились, вы не могли управлять ресурсами своего тела, за вас это делали другие. Каждый раз, когда ваша мама брала вас, чтобы покормить, это было событием, которое затрагивало сразу несколько органов чувств и характеризовалось повторением. Вид маминого лица, звук ее голоса, запах матери, ее прикосновения, вкус ее молока (или молочной смеси), ваши интероцептивные ощущения связаны с тем, что вас держали, прижимали и кормили. Ваш мозг запечатлел весь сенсорный контекст подобного момента в качестве шаблона видов, звуков, запахов, вкусов, касаний и интероцептивных ощущений. Так начинают формироваться понятия. Вы учитесь мультисенсорным образом. Ваши внутренние изменения в теле и их интероцептивные следствия — это часть каждого изученного вами понятия, сознаете вы это или нет.

Когда вы категоризируете с помощью своих мультисенсорных понятий, вы также управляете ресурсами своего тела. Когда вы играли в детстве мячиком, вы категоризировали его не только по цвету, форме и текстуре (и по запаху комнаты, ощущению пола под вашими ладонями и коленями, сохранившемуся вкусу того, что вы в последний раз ели, и т. д.), но также по своим интероцептивным ощущениям в тот момент. Это позволяло вам предсказывать свои действия, например удар по мячу или запихивание его в рот, что влияло на бюджет вашего тела.

Когда вы, будучи взрослым, узнаёте, что некое событие является случаем какой-то эмоции, например «смущения», вы аналогичным образом улавливаете вместе виды, звуки, запахи, вкусы, касания и интероцептивные ощущения такого события и делаете это своим понятием. Когда вы приписываете событию смысл с помощью этого понятия, ваш мозг снова учитывает всю ситуацию целиком. Например, если вы выходите из морских волн на берег и обнаруживаете, что ваш купальник слетел, ваш мозг конструирует случай «смущения». Ваша понятийная система берет случаи смущающей наготы из вашего прошлого, которые более требовательны к ресурсам вашего тела, чем освежающая нагота после выхода из сауны или комфортная нагота после страстного времени с любимым человеком. В зависимости от текущих обстоятельств ваш мозг может также выбрать полностью одетые случаи «смущения», когда вы ощущали себя уязвимым — например, при неправильном ответе в классе, или более личное смущение — скажем, когда вы забыли день рождения лучшей подруги. Как видите, ваш мозг берет образцы из вашей более масштабной понятийной системы — в соответствии с вашей целью в данной ситуации. Победивший случай предписывает вам соответствующим образом управлять ресурсами тела.

Все случаи категоризации опираются на вероятности. Например, если вы поехали в отпуск в Париж и видите незнакомца, который неодобрительно смотрит на вас в вагоне метро, и хотя у вас не было прошлого опыта с этим незнакомцем и этим метро, а возможно, вы вообще не были в Париже до этого, у вашего мозга есть прошлый опыт, касающийся других людей, неодобрительно поглядывавших на вас в незнакомых местах. Ваш мозг теперь может сконструировать понятие, опираясь на прошлый опыт и вероятность, и использовать его для составления прогноза. Каждый добавляемый кусочек обстоятельств (вы в одиночестве или вагон переполнен? Это мужчина или женщина? Брови подняты или нахмурены?) позволяет вашему мозгу менять вероятности, пока он не останавливается на самом подходящем понятии, которое будет минимизировать ошибку прогноза. Это категоризация понятий для эмоций. Вы не обнаруживаете и не распознаете эмоции на чьем-либо лице. Вы не распознаете никакой физиологический шаблон в собственном теле. Вы предсказываете и объясняете смысл эти ощущений на основании вероятности и опыта. Это происходит каждый раз, когда вы слышите слово для эмоций или сталкиваетесь с набором ощущений.

Может показаться, что все это — категоризация, контекст и вероятность — совершенно противоречит здравому смыслу. Когда я иду через лес и вижу на пути чудовищную змею, разумеется, я не говорю себе: «Ну, я активно прогнозировала эту змею из множества конкурирующих понятий, которые конструировались по прошлому опыту и имеют определенную степень сходства с этим текущим набором ощущений, что в итоге создает мое восприятие». Я просто «увидела змею». И когда я опасливо поворачиваюсь и убегаю, я не думаю: «Я свела свои многочисленные прогнозы до одного победившего случая в категории эмоций “страх”, заставившего меня убегать». Нет, я просто пугаюсь и испытываю побуждение удрать. Страх появляется внезапно и неконтролируемо, как если бы стимул (змея) заставил сработать маленькую бомбу (нейронный «отпечаток»), вызвавший реакцию (страх и убегание).

Когда я потом за кофе рассказываю историю о змее своим подругам, я не говорю им: «Сконструировав случай понятия “страх” на основании прошлого опыта, соответствующего окружающей обстановке, мой мозг поменял возбуждение моих зрительных нейронов до появления змеи на моем пути, подготовив меня к тому, что я увижу змею, чтобы бежать в противоположном направлении; и как только мой прогноз подтвердился, мои ощущения были категоризированы, и я сконструировала опыт страха, который объяснил мои ощущения в терминах цели, и я сделала умозаключение о восприятии змеи в качестве причины моих ощущений и об убегании прочь в качестве их последствий». Нет, моя история намного проще: «Я увидела змею, закричала и удрала».

Ничто в такой встрече со змеей не говорит мне, что я творец всего этого опыта. Тем не менее я была этим творцом, чувствовала я это или нет, ровно так же, как вы создавали пчелу из пятен. Даже до того, как мне стало известно о змее, мой мозг был занят, конструируя случай страха. Или, если бы я была восьмилетней девочкой, надеющейся на змейку в качестве домашнего питомца, я могла бы сконструировать случай возбуждения. Если бы я была ее мамой, которая разрешит взять в дом змею только через мой труп, я могла бы сконструировать случай раздражения. Мозг, действующий по принципу «стимул — отклик», — это миф, деятельность мозга — это предсказание и корректировка, и мы конструируем эмоциональный опыт без привлечения сознания. Такое объяснение соответствует архитектуре и работе мозга.

Попросту говоря: я не видела змею и не категоризировала это. Я не ощущала побуждения удрать и не категоризировала это. Я не ощущала грохот сердца и не категоризировала это. Я категоризировала ощущения, чтобы увидеть змею, почувствовать грохот сердца и убежать. Я правильно предсказала эти ощущения и, делая это, объяснила их случаем понятия «страх». Вот так и создаются эмоции.

Сейчас, когда вы читаете эти слова, ваш мозг связан с мощной понятийной системой для эмоций. Она зародилась как система добычи информации, приобретающая знания о мире посредством статистического научения. Но слова позволяют вашему мозгу выходить за рамки повторений в физическом мире, которые вы усвоили, чтобы изобрести часть вашего мира, общего с другими умами. Вы создаете мощные чисто психические повторения, которые помогают вам управлять ресурсами тела для того, чтобы выжить. Некоторые из этих психических повторений — понятия эмоций, и они действуют как внутренние объяснения того, почему ваше сердце колотится в грудной клетке, почему ваше лицо краснеет и почему вы ощущаете и действуете именно так в определенных обстоятельствах. Если мы делим эти абстракции c другими, синхронизируя наши понятия в процессе категоризации, мы можем воспринимать эмоции друг друга и общаться.

Такова в двух словах теория конструирования эмоций — объяснение, как вы без проблем переживаете и воспринимаете эмоции, причем без нужды в отпечатках для эмоций. Семена эмоций посажены в младенчестве, когда вы снова и снова слышите слово для эмоций (например, «раздражен») в весьма разных ситуациях. Слово «раздражен» связывает эту группу разных случаев воедино, в понятие «раздражение». Слово побуждает вас искать общие черты у этих случаев, даже если эти сходства существуют только в психике других людей. Как только в вашей понятийной системе создалось это понятие, вы можете конструировать случаи «раздражения» при наличии самых разно­образных сенсорных входных сигналов. Если во время категоризации ваше внимание сосредоточено на себе, то вы конструируете какой-то случай раздражения. Если ваше внимание сосредоточено на ком-то другом, вы конструируете восприятие раздражения. В обоих случаях ваши понятия управляют ресурсами вашего тела.

Когда другой водитель подрезает вас на дороге и ваше кровяное давление повышается, ладони потеют и вы с криком бьете по тормозам и чувствуете раздражение… это акт категоризации. Когда ваш малыш подбирает острый нож и ваше дыхание замедляется, ладони становятся сухими, вы улыбаетесь и спокойно просите положить нож, хотя внутри вы раздражены… это акт категоризации. Когда вы видите, что кто-то странно смотрит на вас, распахнув глаза, и воспринимаете его раздраженным, это тоже акт категоризации. Во всех этих случаях ваше понятийное знание «раздражения» запускает категоризацию, и ваш мозг приписывает смысл в соответствии с контекстом. Моя история в  о парне из магистратуры, который пригласил меня на ланч, когда я думала, что ощущаю влечение, хотя на деле у меня был грипп, — еще один пример категоризации. Бюджет моего тела был подорван вирусом, но я испытала соответствующее изменение в аффекте как влечение к своему партнеру по ланчу, поскольку я сконструировала случай увлеченности. Если бы я категоризировала свои симптомы в другом контексте, возможно, я бы поняла их как случай, когда для лечения нужен парацетамол и пара дней покоя.

Ваши гены дали вам мозг, который может устанавливать связи с физической и социальной средой. Люди из вашей культуры вокруг вас поддерживают эту среду своими понятиями и помогают вам жить в этой среде, передавая такие понятия от своих мозгов к вашим. А позднее вы передаете свои понятия мозгам следующего поколения. Чтобы создать человеческую психику, нужно больше одного мозга.

Однако пока я еще не объяснила, как все это работает внутри мозга: биологию категоризации. Какие цепи мозга задействованы? Как этот процесс соотносится с внутренней способностью вашего мозга к предсказаниям и как это влияет на бюджет вашего тела? Это мы обсудим далее, и вы получите последний фрагмент головоломки «как мозг производит эмоции».

Отправить