Австралия

Ближайшим к австралийскому Перту крупным городом является столица Индонезии Джакарта, что довольно неожиданно для страны, давшей миру телесериал «Соседи». Перт — не топорно построенный поселок с неотесанными жителями. Он больше похож на британский спальный Милтон-Кейнс. Но можно ли найти в Перте интересные истории про автомобили? Это вряд ли.

Хорошо, но ведь в Австралии есть Сидней, о котором говорят, что он похож на Сан-Франциско! Не будем повторять глупости. В Сан-Франциско изумительная панорама, замечательные холмы, мост «Золотые Ворота», чудесные рестораны, у него, наконец, есть собственный характер — словом, это лучший город на свете. А Сидней — это куча бездушных многоэтажек, разбросанных на гигантской территории, это город со злыми, суетливыми жителями и депрессивной архитектурой. В общем, он сильно напоминает Бирмингем, с той лишь разницей, что в Сиднее нет Международного выставочного центра.

Телепередача про то, как в этом городе обстоят дела с автомобилями, длилась бы минуты три: «Итак... эээ… все жители Сиднея ездят на Toyota Starlet». Конец.

Я даже съездил в Квинсленд, побережье которого заросло девственным тропическим лесом, но и там не нарыл ничего хоть сколько-нибудь интересного, кроме разве что привычки местных гонять по песчаным пляжам островов Св. Троицы. С темами голяк, с сюжетами облом. В Кэрнсе — полный ноль, в Таунсвилле то же самое. Австралия оказывалась холостым выстрелом. Так нам казалось, пока от побережья мы не повернули вглубь страны.

Если береговую линию Австралии снять, как шелуху с картофелины, то перед вами предстанет кусок территории размером с Америку. Однако людей на этой территории живет не больше, чем в каком-нибудь Лидсе.

В глубине страны плотность населения составляет примерно один человек на квадратную милю. Для сравнения: в горной Шотландии на квадратную милю приходится двадцать человек. Площадь Австралии колоссальна, и почти вся она занята пустынями.

Последнее обстоятельство уже напрямую касается темы автомобилей. Зададим следующий вопрос: зачем нужна машина, если ближайший к вам сосед живет в трехстах милях, а никаких дорог нет?

Австралийская пустыня — это совсем не та мертвая пустыня с песчаными дюнами. В ней растут деревья, а под землей имеются гигантские запасы воды, которая три миллиона лет назад выпала в виде дождя в Малайзии. Хоть пустыни эти и не зеленеют тучными пастбищами, но кое-что на их почвах произрастает.

Именно по этой причине, когда едешь по Австралии, время от времени натыкаешься на фермы. Площадь этих ферм настолько велика, что европейцу даже не стоит пытаться представить насколько. Мы захотели наведаться на одну из них, чтобы снять сюжет про жизнь в таком удалении от всего на свете. Однако все наши попытки вступить в контакт оканчивались тем, что мы получали рекомендацию убраться с глаз долой, озвученную с типично австралийской учтивостью: «Валите отсюда, гребаные английские ублюдки» или что-то вроде того.

В конце концов благодаря нашей толстокожей настойчивости мы все-таки смогли пробиться на поистине колоссального размера ферму Уэйв-Хилл, расположенную возле... впрочем, рядом с ней все равно ничего нет.

Она занимает площадь 13 000 квадратных километров, что в пересчете на английские графства будет как Корнуолл, Девон, Эйвон, Сомерсет и Дорсет вместе взятые. Каждый божий день на ее пастбищах пасется сорок тысяч голов скота. Несмотря на такие цифры, ферма не только не является самой крупной в стране, но даже и близко не притязает на это звание.

И это еще не самое заброшенное поселение в стране, несмотря на то что ближайший к нему магазин находится в 280 милях, ближайший кабак — в конце 100-мильного перегона, а в ближайший более-менее крупный населенный пункт ехать восемнадцать часов.

Чтобы добраться на эту ферму, мы вначале совершили четырехчасовой перелет из Перта в Элис-Спрингс. На всем протяжении полета в иллюминаторе простирался безбрежный океан ничто. Затем мы втиснулись в чартерный восьмиместный самолетик и летели на нем еще четыре часа, созерцая все то же коричневатое ничто, пока не добрались до Уэйв-Хилл.

Хотя нет, по правде сказать, по пути мы сделали остановку для дозаправки на маленьком аэродромчике где-то посреди австралийской пустоты. К своему немалому удивлению, в «хижине ожидания» я обнаружил целую группу женщин в цветастых платьях фасона пятидесятых годов, которые ожидали «автобус» домой. Кстати, когда австралийцы говорят «автобус», это почти всегда значит «самолет».

Наш пилот самостоятельно заправился, собственноручно включил огни на взлетно-посадочной полосе и взлетел, не спрашивая разрешения у авиадиспетчера, за неимением последнего.

Через два часа мы приземлились на аэродромчике в Уэйв-Хилл. Свои аэродромы есть на всех фермах в глубине страны, поскольку передвижение на автомобилях не имеет там особого смысла. В гараже фермы стоял не автомобиль, а самолет, и все, кто сюда залетает, делают это буквально, по воздуху.

Если фермеру понадобится доктор, его привезут на самолете. Обучение двух фермерских детишек ведется дистанционно по радио, а когда им захочется погонять с другими пацанами в футбол, родители доставляют их на «Цессне».

На ферме есть и автомобили, но используют их в основном для таких высокоинтеллектуальных задач, как проверка буровых скважин и починка изгородей. Объезд всех водоносных скважин — это работа дня на три.

И работа достаточно опасная, потому как в середине лета столбик термометра редко падает ниже 120 по Фаренгейту. К нашему прилету температура поднималась до 140 градусов даже в вечернее время, и этого жара хватило бы, чтобы заживо сварить черепаху. Зато для барбекю не понадобилось бы ни угля, ни спичек: можно просто положить кусок мяса на землю, и через секунду завтрак готов.

Если вы куда-то поехали и по пути машина сломалась, то у вас в запасе останется жизни часов на тридцать, а потом вокруг соберутся грифы с салфетками вокруг шей.

Перед поездкой через внутреннюю Австралию водитель должен обязательно убедиться, что хотя бы одна живая душа знает, когда он должен прибыть в пункт назначения. Еще вам непременно дадут совет в случае дорожной поломки оставаться рядом с машиной, чего бы это ни стоило.

Все это, если честно, оставляет нервную дрожь в коленях. Очевидно, по этой самой причине все австралийцы, которых мы встретили, ездили на полноприводной Toyota Land Cruiser.

До середины шестидесятых годов 90% автомобильного рынка страны принадлежало компании Land Rover. Бесконечные технические проблемы и недоделки у машин этой марки люди считали чем-то вполне естественным и привычным. Но затем на рынок пришла Toyota — с авто­мобилем, который не ломался вообще никогда. Правда, видок у него был не слишком стильный, но по этому поводу никто особо не парился, так как в пустыне рассматривать его все равно некому.

В ту далекую эпоху первопроходцев люди осмеливались сунуться вглубь страны, только если у них была самая надежная машина, которую только можно купить за деньги. Большинство выбирали «Роллс-ройс» — не ради престижа или статуэтки летящей женщины на капоте, а просто потому, что это авто ломалось куда реже, чем «Форд» модели Т.

Затем австралийцы безоглядно влюбились в «Ленд-Круизер», и через каких-то двадцать лет доля рынка у компании Land Rover упала до двух процентов. «Роверов» австралийцы выбросили с рынка так же, как они выбросили из памяти все остальное, что напоминало о Британии. Место фунта стерлингов занял доллар, а мили перевели в километры.

Управляющий фермой Уэйв-Хилл пояснил нам, почему он никогда не будет ездить ни на чем, кроме «Тойоты»: «Эти автомобили очень надежны, и поскольку мы пользуемся ими достаточно давно, то уже точно знаем, что и когда в них выйдет из строя, и держим нужные запчасти под рукой».

А что им еще остается делать, если ближайший автосервис Toyota находится в 280 милях и ехать туда надо по дороге, которая на самом деле не дорога, а просто наезженная в пыли колея?

Хотя на Северной территории нет ограничения скорости движения, это не должно обольщать, так как в реальности 60 миль в час — это потолок.

Во-первых, на дороге много диких животных. Речь идет не столько о мелких кенгуру (их просто разрывает на части, когда вы в них врезаетесь) и не о страусах эму, с которыми дела обстоят аналогично. Настоящая проблема для водителя — это орлы.

Предположим, что по отдельному 300-мильному участку дороги ночью проехали 20 автомобилей, и каждый автомобиль сбил по двадцать диких животных (самые обычные для Австралии цифры). Это означает, что, когда восходит солнце, на обочинах этого участка дороги будет лежать 400 свежих трупов.

Их обнаруживают орлы, спускаются и приступают к чрево­угодию. И вот когда они уже хорошенько наелись и блаженно попивают чаек с сушками, появляетесь вы. Бедный орел пугается и хочет взлететь, однако чтобы оторваться от земли с набитым брюхом, взлетать надо против ветра. Но вот незадача — с той стороны как раз несетесь вы со скоростью 60 миль в час.

Часто бывает, что эта гигантская птица с размахом крыльев в десять футов влетает точно в лобовое стекло, и после столкновения водитель приходит в себя уже на том свете.

Впрочем, по степени опасности для водителя даже орлам далеко до другой беды австралийских дорог — автопоездов. Гигантские грузовые машины тащат за собой три прицепа на скорости под сотню миль в час, благо двигатели немыслимой мощности это позволяют. Цилиндры этих двигателей имеют объем в 3,1 литра, а сверх того снабжены турбиной.

Весь автопоезд растягивается в длину на 150 футов и сжигает галлон топлива на милю. В Англии заправка бака такого монстра обошлась бы в тысячу фунтов. Тормозной путь автопоезда составляет несколько световых лет, и это только в случае, если водитель возьмет на себя труд нажать на педаль тормоза.

Суть проблемы с автопоездами вот в чем. В их кабинах никогда не водится тахографов, и ничто на свете не мешает вольно­наемным дальнобойщикам делать по тысяче миль в сутки без перерыва на сон.

В качестве средства для поддержания себя в бодрствующем состоянии (а также чтобы успеть к сроку) многие из них используют скорость, что есть разновидность наркотика. Некоторые из дальнобоев так обдалбываются этим кайфом, что даже не замечают аварий, в которые попадают.

Другие едут, почитывая книжку. Они знают, что, если руль в руках начинает подергиваться, значит, машина съехала на обочину. Есть и такие водители, которые комбинируют чтение со скоростью.

Поэтому, лишь только вдали покажется автопоезд, самое разумное решение — немедленно съехать с дороги в сторону. Просто отъехать, не раздумывая, на безопасную дистанцию — миль на пятнадцать.

Однако в еще худшую ситуацию попадает водитель, следующий за автопоездом. На некоторых дорогах задний прицеп может вихляться футов на пятнадцать в стороны. Густое пылевое облако, которое поднимают шестнадцать осей, трудно и вообразить: примерно такое же облако бывает при ядерном взрыве.

Если захотите обогнать автопоезд, вам остается лишь скрестить на счастье пальцы и молиться, чтобы задний прицеп занесло в нужную вам сторону, а еще чтобы никто в этот момент не ехал навстречу. Как правило, никто и не едет, поскольку все остальные водители, едва завидев облако пыли от автопоезда, уже съехали с дороги и замерли на безопасном расстоянии. Как правило, но не всегда.

В общем, не удивительно, что жители Австралии предпочитают летать самолетами. Они даже рогатый скот наловчились пасти с воздуха.

При съемках Motorworld я не раз попадал в удивительные и часто очень опасные ситуации, но ни одна из них и близко не была похожа на ту, в которую я попал, согласившись полетать с Фоксом, пастухом-вертолетчиком и психом со справкой.

Вот только один факт. Чтобы управлять вертолетом, а тем более таким, как Robinson R-22, нужны обе руки, однако Фокс умудрялся нестись под сотню миль в час на высоте всего шесть футов и одновременно скатывать себе папироску. Он даже умел ее и зажечь, что было очень непросто, так как дверей у вертолета не было и внутри гулял, мягко говоря, сквозняк.

Мы еще не успели долететь до коровьего стада, а у меня душа уже ушла в пятки. Но впереди ждали вещи поужаснее. Фокс решил продемонстрировать, как он умеет управлять вертолетом, находящимся в состоянии свободного падения: вертолет на полной скорости устремился к земле и остановился на высоте в дюйма три, не больше.

Пока мы падали, все приборы на панели вспыхнули разноцветными лампочками, как лондонская Риджент-стрит в ночь перед Рождеством. Вой тревожной сигнализации чуть не заглушал рев лопастей, а прямо перед моими глазами зажглось ярко-красное табло «низкие обороты двигателя». А затем мы полетели хвостом вперед, причем лопасти завращались в обратном направлении. На панели опять тревожно вспыхнули лампочки, им вторили звонки сигнализации.

В облете стад мы работали на пару с еще одним вертолетом, а по земле за нами ехали двое загонщиков на мотоциклах. Но сказать «на пару» будет не совсем точно, так как никакой координации в наших действиях не просматривалось.

Каково же было мое удивление, когда я через несколько минут заметил, что огромное стадо голов примерно в тысячу начало быстро двигаться в направлении загонов! Грузно перемещавшаяся масса втягивала в себя новых и новых животных, а на тех, кто не хотел, мы пикировали сверху и заставляли бежать.

Одна корова, однако, упорно не хотела сдвинуться с места. Она нашла себе целый шведский стол травы, и удерживала позицию до тех пор, пока вертолет не уперся салазками ей в спину... и не начал толкать к стаду.

Убедившись, что корова на правильном пути, мы вознеслись в ионо­сферу по такой головокружительной спирали, что мой завтрак чуть не вырвался на свободу. Чтобы этого не произошло, мне потребовалось срочно занять чем-то мысли. Я нажал кнопку переговорного устройства и сказал Фоксу, что у нас в Британии вертолеты марки Robinson пользуются плохой репутацией из-за проблем с безопасностью. В ответ он пробурчал что-то про не слишком большое число разбившихся вертолетов за последний год и выключил двигатель.

Вертолет камнем понесся к земле, и я испугался так, как не пугался никогда в своей жизни. Земля приближалась с такой скоростью, словно мы нажали на кнопку гиперпространственного перехода. Наконец машина со всего маху ударилась о землю салазками, и пока ее тащило по инерции, Фокс запустил поршевский двигатель, и мы взлетели. «Все в порядке», — сказал он.

Да, если не считать моих мокрых брюк.

После этого происшествия я стал испытывать к вертолетам непритворную, сердечную нежность. Для меня теперь было совершенно очевидно, что пастухи-вертолетчики — мастера своего дела. Чего бы я не сказал про загонщиков верблюдов из Элис-Спрингс.

В наши дни верблюжатина стала самым обычным блюдом в австралийских харчевнях. Однако добыть верблюда на охоте не так просто, как может показаться.

В Австралии живет больше верблюдов, чем на всем Ближнем Востоке, и экспорт этих животных процветает. Хотя он прибылен и сам по себе, каждый фермер надеется, что в один прекрасный день он сумеет поймать самого быстрого бегового верблюда. В Саудовской Аравии за призеров верблюжьих бегов дают по восемь миллионов долларов.

Заинтригованные, мы приехали на ферму в десять тысяч квадратных километров в районе Эрс-Рок и оказались в гостях у группы людей, которым в раннем детстве ампутировали мозги.

Собственно говоря, они пригласили нас поохотиться, присовокупив при этом, что мы сможем остановиться в мотеле «Миллион звезд». Этот, так сказать, мотель оказался газоном травы прямо возле того места, где фермеры кормились. Я ночевал в спальном мешке: залезать в него вечером было похоже на игру в рулетку, где на кону стоит жизнь. Что окажется внутри, думал я, ядовитая змея или ядовитый паук?

Спалось отвратительно, главным образом по причине мощнейшей грозы, разразившейся над нашими головами около двух часов ночи. К этому добавлялись назойливые попытки всякой ползучей сволочи укусить меня за нос. А малейший шорох в кустах воображение превращало в огромного кровожадного зверя, которого наука считает давно вымершим.

В итоге большую часть ночи я провел, шаря вокруг фонариком. В пять утра мы встали, позавтракали бобами и взобрались на сильно потрепанные жизнью внедорожники «Тойота». За одним из них ехал прицеп, полный запасных шин. «В неудачный день мы прокалываем по 40 шин», — сказал Ган, единственный в мире датчанин — охотник на верблюдов.

«Через месяц к нам приезжает Майкл Пэйлин из Monty Python, — добавил он, — Как думаешь, ему понравится, если мы встретим его в аэропорту, одетые как Гамби?»

Не знаю, очень может быть.

И вот мы отправились на поиски верблюдов — животных, интеллект которых, как говорят, сопоставим с интеллектом девятилетнего ребенка. А значит, как и в случае охоты на лис в Британии, дичь умнее охот­ников.

Как оказалось, намного умнее, потому что к двум часам дня мы не увидели ровным счетом ничего — ни следов верблюдов, ни даже их дерьма. Ехавшие впереди мотоциклисты-разведчики взъезжали на все окрестные холмы для лучшего обзора и всякий раз сообщали, что мы находимся в самом центре полнейшего безверблюдья.

Один из мотоциклистов слишком долго не возвращался с вершины, и мы забеспокоились. Его австралийские приятели, впрочем, и ухом не повели.

«А что если он ранен?» — спросил я.

«Тогда он доползет домой сам».

«Но что, если он погиб?»

«В таком случае и вовсе не о чем беспокоиться».

Этот наш разговор прервался, потому что ярдах в двухстах впереди из кустов вышли верблюд с верблюдицей и тремя верблюжатами. Охота началась.

Когда головная «Тойота» рванула напролом по кустарнику на скорости миль в восемьдесят в час, я понял, что совершил большую ошибку, сев именно в нее.

Куда бы ни побежали верблюды, мы двигались вслед, и для бедного меня, сидящего в кузове, преследование оказалось настоящей пыткой. Мне пришлось стоять на ногах, крепко держась за защитные перила, которые под тропическим солнцем раскалились так, что на них можно было жарить яичницу. Буквально через двадцать секунд обе мои руки залились кровью, разбрызгивая ее повсюду.

Сама езда по бездорожью переносилась ужасно — так было первую милю, пока у нас еще были целы все четыре шины. Затем шины лопнули, и, чтобы переносить тряску, мне пришлось все время держать колени полусогнутыми. Даже стоя на полу в комнате, это можно делать не более нескольких секунд, а в кузове болтающегося туда-сюда внедорожника без шин держаться на полусогнутых в течение двух часов было просто невыносимо.

Но хуже всего были деревья. То здесь, то там водитель проскакивал под низко висящим суком, который, если бы я на миг отвлекся, начисто снес бы мне голову. Словом, это был полнейший ужас.

Когда мы наконец поравнялись с верблюдом, Ган на ходу выпрыгнул из кабины автомобиля, повис на шее животного и страшным усилием пригнул его голову к земле. Сцена выглядела несколько по-варварски, и я поинтересовался, почему бы ловцам не использовать, скажем, дротики со снотворным. «Тогда в чем будет кайф?» — спросил Ган.

В результате погони мы получили мелкого верблюда-самца ценой в ломаный грош и шесть разлохмаченных в хлам «Тойот».

Этот итог в каком-то смысле стал ответом на мой первоначальный вопрос о том, зачем в австралийской глубинке нужен автомобиль. Вот как раз за этим и нужен: без него нельзя ловить верблюдов и заниматься всякой всячиной на ферме.

Но как средства передвижения из пункта А в пункт Б автомобиля в Австралии нет. Я бы сказал, что внутренние территории этой страны — единственное место в цивилизованном мире, где автомобиль ничем не может помочь человеку. Он спасовал перед невообразимыми расстояниями. Интересная мысль: это значит, что внутри Австралии цивилизации нет.