Книга: Вокруг света с Кларксоном: Особенности национальной езды
Назад: Куба
Дальше: Исландия

Детройт

Когда-то давным-давно славные жители Детройта решили, что их городу пора обзавестись железнодорожным вокзалом. По их замыслу, это должна быть не станция с горшками герани на платформах, где муж в клубах паровозного пара будет провожать жену на дачу. О нет, это должно быть нечто по-настоящему огромное.

Они своего добились, и в Детройте был построен самый большой, самый высокий и самый бросающийся в глаза железнодорожный вокзал в мире. В нижней части небоскреба располагался гигантский отделанный мрамором зал ожидания, выходивший на целых шестнадцать платформ.

К сожалению, вскоре Детройт превратился в столицу мирового автомобилестроения, и вокруг города, как грибы после дождя, повырастали скоростные автотрассы. Они связали быстрорастущие пригороды с автозаводами в центре, и надобность в железнодорожном вокзале отпала.

А раз так, то его закрыли.

Этот вокзал по-прежнему торчит там, где и был, мозоля глаза детройтцам, однако сегодня он пребывает в разрухе и запустении. Мраморные плиты разбиты, зал ожидания завален горелыми матрасами, а верхние этажи, наверное, в еще более ужасном состоянии.

Впрочем, никто не может знать наверняка, что происходит на этих верхних этажах, поскольку здание вокзала расположено в конце Мичи­ган-авеню — иными словами, в самом эпицентре гангстерской войны силой в девять с половиной баллов по шкале Рихтера.

За контроль над этой высотой сражаются друг с другом банды с идиотскими названиями типа «Ледовые Воины». Их противостояние настолько жестокое, что про кодексы бандитской чести лучше и не вспоминать. Трудно поверить, до какой степени подло и озлобленно сражаются противники.

Каждый год в Детройте гибнет от пуль до шести сотен человек, и так получилось, что я чуть не вошел в их число.

Полицейские нас предупреждали, чтобы мы и не думали соваться в здание вокзала. «Вашу задницу не спасет даже ваш дурацкий акцент. Обычно тот, кто заходит в вокзал, возвращается обратно в черном мешке для трупов», — напутствовал нас один весельчак в фуражке-шестиуголке.

Сказать по правде, мы, как и все британцы, до этого представляли себе гангстеров в виде прыщавых подростков с ножичками и полагали, что уж как-нибудь поладим с этими американскими детишками. Нам хватило пяти минут, чтобы понять, как сильно мы заблуждались. Едва мы успели установить в здании вокзала камеру, как из откуда-то сверху грубый голос спросил, не копы ли мы.

После чего нам приказали стоять смирно и прибавили, что если мы дернемся, то по нам откроют огонь, а потом убьют. Стояли мы так долго, что я уже приноровился к позе статуи с поднятыми руками, но тут откуда-то из-за колонн прямо на нас вышел парень метров четырех ростом и трех в плечах. В руках он сжимал пулемет, стреляющий дробовыми патронами 12-го калибра. Позже мы узнали, что на уличном сленге этот пулемет называют «очистителем улиц».

Гигант быстро обшарил наши карманы, осмотрел телекамеру, терпеливо выслушал наши сбивчивые объяснения, что съемки ведутся для Би-би-си и сказал, что готов проводить нас наружу.

Но потом случилось нечто совершенно неожиданное. Пока я стоял и размышлял, не висит ли у этого парня на проводе гендиректор Би-би-си, из сумрака нарисовалась девушка. Судя по ее виду, в последний раз она была в ясном рассудке примерно в 1976 году. Волосы ее были ярко-зелеными, нос ломился под тяжестью шестнадцати серебряных колец, а в глазах было не больше жизни, чем в рисунке на картонной коробке.

Первая же ее фраза немало меня озадачила: «Обожди, ты тот самый мужик из TopGear?» — «Ну да», — ответил я, успев про себя удивиться, что если они показывают нашу передачу в Америке, то где мои гонорары? Хотя ладно, скажу правду. В тот момент я думал не о гонорарах: больше всего на свете я хотел в сортир, так как был готов обделаться от страха.

Ее личико расплылось в улыбке, и она сообщила, что в свое время работала репортером для Newsnight и «просто обожа-а-ает» Би-би-си.

Через пару секунд откуда-то сверху спустилась целая армия вооруженной до зубов шпаны, и все как один захотели дать нам интервью. Некто по имени Кристиан, наименее укуренный и поэтому хоть как-то ворочавший языком, рассказал, что ситуация в центре Детройта сложилась безрадостная.

В тебя когда-нибудь стреляли, спросили мы? «Сегодня? Да, конечно. Утром я вышел к бензоколонке и столкнулся с теми чуваками. В общем, получилось, что я полез на рожон».

Угрожает ли что-нибудь нашим жизням? «Конечно. Если наши ребята захотят забрать ваши фургоны, они их заберут. Если захотят взять телекамеру, то возьмут. Если им понравятся ваши туфли, то лучше снимите и отдайте без лишних слов, а если этого не сделаете, последствия вас огорчат... они будут катастрофическими».

Мы еще немного поговорили с гангстерами, вежливо отклонили несколько приглашений потусоваться вместе и быстренько удалились. Нашему возвращению больше всех удивились полицейские, ожидавшие в дальнем конце улицы. Один из них сказал: «Когда вы вошли в вокзал, мы стали ждать, что всю вашу группу выбросят из окна одиннадцатого этажа. Но как, черт возьми, вам удалось поболтать с этой шпаной? Вы ведь даже не черные...»

Они наблюдательные, эти детройтские копы. Два дня спустя они повезли нас на экскурсию по городскому району, известному в народе как Щетки. Этот район выглядел так, как будто его хорошенько разбомбили с воздуха. Дома были разрушены, а на улицах не было видно ни одного целого автомобиля.

Недавно в этом месте была перестрелка, в которой погибло двое местных, и наши провожатые патрулировали район, выискивая подозрительных типов. Они занимались своей обычной работой, за которую получали зарплату.

Мы сидели в полицейской машине и трепались о том о сем, например о том, что никто в районе не имеет работы, поскольку нет работы, которую можно иметь. Вдруг один из копов спросил, не хотим ли мы посмотреть на настоящий арест.

В следующий момент машина остановилась, полицейские выскочили, схватили двух пятнадцатилетних подростков и распяли на капоте.

Сюжет получился бы отличный, но, увы, задние двери полицейского «шевроле» не открывались изнутри, и нам пришлось срочно выбираться на свет, перелазя через передние сиденья. В итоге я вывалился из машины с ногами, запутавшимися в соединявшей телекамеру с микрофоном пуповине.

Когда мы уже были готовы снимать, полицейский вытряс из карманов у одного из подростков небольшой пистолет и пакет с наркотиками, и тут же запросил по радио подкрепление. Оно прибыло очень вовремя, так как собравшаяся вокруг толпа уже начала забрасывать нас камнями.

Прибывшее подкрепление арестовало еще одного человека, и пока он лежал на земле с головой, для верности придавленной сверху полицейским ботинком, к нашему оператору подошел приятель поверженного и злобно спросил: «Успел заснять, долбаный киношник?» По всем приметам, ситуация накалялась с каждой секундой. Пистолет в Детройте стоит столько же, сколько полкило помидор, но если верить статистике, употребляется он гораздо чаще.

Должен признаться, что в тот момент я не мог оторвать глаз от крошечного пистолета, конфискованного у подростка. Этот пистолет теперь лежал на пассажирском сиденье в полицейской машине, и я пытался представить, заряжен ли он и как он снимается с предохранителя. Если бы кто-то в толпе начал по нам стрелять, я бы без колебаний схватил пистолет и начал стрелять в ответ.

И это говорит человек, который в детстве три дня отлеживался в кладовке после того, как подстрелил воробышка из пневматического ружья!

К счастью, по итогам происшествия мы остались целы и невредимы, хотя на крыше полицейской машины, в которой мы сидели, появилась вмятина от булыжника.

В сравнении с Детройтом вся остальная Америка кажется Швейцарией. Спросите любого американца, был ли он в Детройте, и он на время замолчит, подавленный ужасными воспоминаниями. В Америке, между прочим, продаются майки с надписями типа «Не путайся под ногами — у меня друзья из Детройта» и «Детройт — место, где слабых убивают и едят».

Все это очень странно, а ведь еще каких-то тридцать лет назад Детройт был самым быстрорастущим и перспективным городом в США. Его население богатело не по дням, а по часам, и гул его заводов отдавался эхом по всей планете. Как же получилось, что автомобильная столица мира превратилась в его криминальную столицу?

Когда-то давно, еще в самом начале автомобильной эпохи, в этих местах, называвшихся по-французски — Де Труа, обосновалась группа людей, которые открыли мастерские по изготовлению повозок. Когда был изобретен двигатель внутреннего сгорания, местные жители просто соединили его с повозкой.

В итоге Детройт стал местом, где появились на свет «Линкольн», «Кадиллак», «Понтиак», «Шевроле», «Форд», «Меркюри», «Крайслер», «Хадсон», «Плимут», «Бьюик», «Додж», «Паккард» и «Олдсмобиль». Это был Город Машин.

Рабочих для автомобильных заводов остро не хватало, и чтобы привлечь их из других штатов, работодатели на жалование не скупились. В конце пятидесятых годов средняя оплата труда промышленных рабочих в других штатах составляла полтора доллара в час, а в Детройте рабочий получал три доллара.

Можно было с утра начать работать на одном заводе, и если место не нравилось, уже после обеда вкалывать у станка на другом.

Спрос на продукцию был просто феноменальным. Это были годы небывалого подъема американской экономики — еще до нефтяного кризиса, Вьетнама и Уотергейта. Каждый американец хотел себе машину, да не простую, а большую, с восьмицилиндровым мотором, из Детройта. В пятидесятые-шестидесятые годы 97% всех машин, продаваемых в Америке, делались тоже в Америке.

Квинтэссенцию той эпохи лучше всех других марок и моделей выражает Ford Mustang 1964 года. Этот двухместный седан ознаменовал собой начало совершенно нового подхода к изготовлению машин не только для «Форда», но и для всей автомобильной промышленности.

До появления «Мустанга» у каждой модели автомобиля имелась четко определенная разновидность двигателя и такой же конкретный уровень качества отделки. Выбора у покупателя не было. Но в случае авто класса «пони», как их стали называть, покупатель мог выбрать себе по вкусу не только мотор, но даже дизайн кузова — двухместный седан или кабриолет.

Автомобильных опций предлагалось множество. Вы могли заказать машину, скажем, с ковшеобразным сиденьем, самоблокирующимся дифференциалом или тахометром. Это могла быть шестицилиндровая машина для поездки за продуктами или быстрый, как ветер, восьмицилиндровик с дымящимися на старте шинами.

Руководство «Форда» сообразило, что новая идея оказалась на редкость прибыльной, и тут же прикинуло, что в первый год продаст порядка 100 000 «мустангов». Но тут они просчитались: на самом деле было продано 680 000 машин, и Ford Mustang, как свидетельствует эта цифра, стал самым продаваемым автомобилем в истории. Данный рекорд пока не удавалось побить никому.

Однако сегодня единственная область, в которой Детройт еще ставит рекорды, — это статистика преступности.

Что же случилось, что пошло не так? Прежде всего, случился топливный кризис, резко уменьшивший число людей, которые могли себе позволить ездить на машинах с восьмицилиндровыми двигателями, хлеставшими бензин ведрами. В моду вошли маленькие машинки, и внимание публики переключилось на японский автопром, который был тут как тут.

А потом оказалось, что эти японские малышки никогда не ломаются, так что, когда нефтяной кризис рассосался, многие люди остались верны своим «хондам», «датсунам» и «тойотам».

Еще одним фактором, погубившим Детройт, был низкий уровень автоматизации сборочного конвейера в сочетании с низкими ценами на землю. Когда автомобилестроительная компания желала обновить свое производство, она не занималась установкой новых роботов, а просто-напросто закрывала старые цеха и строила новый завод с нуля — как правило, где-нибудь в пригороде, где земля шла по дешевке.

Кто знает, возможно, Детройт и справился бы со всеми этими напастями, но его окончательно прихлопнул экономический кризис в южных штатах, из-за которого тысячи и тысячи чернокожих рабочих устремились в город в тщетной надежде на заработок. Все они были наслышаны, что здесь платят три бакса в час, но когда эта волна обездоленных достигла Детройта, рог изобилия истощился.

Моментально возникло множество очагов социальной напряженности. В 1967 году толпы чернокожей бедноты вышли на улицы и подняли мятеж, требуя положить конец всем мятежам.

Боб Сегер, который в те времена был восходящей звездой рок-н-ролла из Детройта, вспоминает, как однажды поздно вечером возвращался домой с концерта и увидел на улицах танки. «Я просто не мог поверить своим глазам. Детройт был весь в огне: его наводнила не только полиция, но и армейские подразделения. Казалось, что город превратился в зону военных действий, или в кое-что похуже — в геенну огненную».

Вскоре после этих событий начался массовый исход белого населения. Солидные белые господа из среднего класса паковали вещи и вместе с семьями переезжали в пригороды, куда все равно уже перебралась добрая половина автомобильных заводов.

За десять лет население Детройта уменьшилось с двух миллионов до одного. Даже знаменитая звукозаписывающая студия с лейблом Motown, усилиями которой Детройт в свое время превратился в мировую столицу музыки и подарил нам такие чернокожие таланты, как Стиви Уандер, Марта Ривз, Дайана Росс и группа Temptations, — и та перебралась в Лос-Анджелес.

Эпоха, символом которой была знаменитая песенка Dancing in the Street, давно закончилось. Мадонна хоть и родилась в Детройте, но сделала все возможное, чтобы поскорее оттуда свалить.

Вот так этому городу пришел конец. От Детройта остался лишь разваливающийся остов со стремительно тающим населением. В его центральном районе уже давно не сыскать никакой работы, а когда там закрылся гигантский супермаркет Hudson's, большинство мелких магазинов на центральных улицах поспешили последовать его примеру и тоже свернулись.

Европейский житель вряд ли может представить себе всю эту картину, поскольку у нас нет ничего похожего на Детройт даже в самой отдаленной степени. Велика вероятность, что в один прекрасный день Детройт возьмет и взорвется, исчезнув с лица земли.

Уже сегодня жители его пригородов не без гордости сообщают, что в последний раз были в центре города двадцать лет назад. Девятнадцатилетний портье в нашем отеле как-то раз признался, что не был там никогда.

Он все никак не мог взять в толк, зачем наша группа каждое утро втаскивает аппаратуру на грузовики и уезжает в центр города, расположенный всего в двенадцати милях. Но еще больше его удивляло, что каждый вечер мы возвращаемся оттуда целыми и невредимыми.

Он не утерпел поделиться своим удивлением со своим менеджером, и тот улучил момент, чтобы посоветовать нам никогда в те места не соваться. Мы объяснили ему, что у нас такая работа, и когда он узнал, что мы поедем в центр не по безопасной скоростной автодороге, а по Мичиган-авеню, то убежал предупредить девушек на ресепшене о том, что наши номера освободятся намного скорее, чем он думал.

Несмотря на такие настроения у детройтских жителей, мэру города Дэннису Арчеру хоть бы хны. По его словам, Детройт больше не является мировой столицей преступности, и теперь ни один другой город не потягается с ним по выпуску качественных автомобилей. «Мы готовы принять любой вызов», — бодро вещал он.

Увы, мэр упускает из виду, что автомобильные компании больше не привязаны к Детройту. У General Motors есть завод в Мексико, у Honda — в Огайо, есть в Америке заводы и у Toyota с BMW, но все они даже не в Мичигане.

Три компании — Ford, General Motors и Chrysler — все еще выпускают машины на своей исторической родине, однако их производства расположены не в центре, а в зеленых пригородах. Пригороды у Детройта не просто зеленые — есть такие, что больше похожи на ботанический сад.

Случись вам проезжать Детройт на автомобиле, сверните на запад от центра по Джефферсон-авеню и проследуйте мимо Белл-Айл. Перед этим лишний раз проверьте, что стекла машины подняты. По пути даже не думайте останавливаться на красный свет светофора: любое промедление здесь может закончиться тем, что в салон влетит непрошеная гостья калибра 9 мм.

Вскоре, проехав один из перекрестков, вы обнаружите, что все вокруг становится другим. К востоку от перекрестка — выжженные дотла магазины и грязные трущобы, в мусорных кучах роются чернокожие, выискивая окурки или старые диванные пружины, чтобы обменять их на еду.

К западу — пожарные гидранты на тротуарах выкрашены безуко­ризненно-белым, уличные фонари сделаны в псевдотюдоровском стиле, а огромные дома не имеют ни единой выщерблины.

Каждая четвертая автомашина здесь — полицейская, а каждый третий прохожий бегает трусцой. Добро пожаловать в Гросс-Пойнт, милой район на берегу озера, где обитают боссы детройтского автомобилестроения.

Это место я возненавидел с первого взгляда. Оно отдавало чем-то в стиле «Степфордских жен». К тому же через пять минут после нашего приезда к нам прибежали копы. Оказывается, жильцы тут же принялись названивать им про появление группы подозрительных мужчин в джинсах. Подумать только, джинсы в Гросс-Пойнте! Где-нибудь в Окс­фордшире будь мы вообще без трусов, и то продержались бы намного дольше.

Клянусь, я даже успел разглядеть, как кто-то подстригал газон перед домом маникюрными ножничками.

Эйт-Майл-роуд в Детройте считается условной границей между богатством и бедностью, между белыми и черными, между цивилизацией и воинственными племенами из бронзового века.

В общем, этот Гросс-Пойнт похож на любой другой американский пригород — во все дни недели, кроме выходных. Лишь по вечерам в выходные становится очевидно, что мы в Мотауне — Городе Моторов, — или, по крайней мере, где-то рядом.

По воскресеньям в одном и том же месте города собираются бывшие и нынешние рабочие его автомобильных заводов — бородатые люди, которые считают своим долгом восстанавливать и поддерживать в рабочем состоянии великие автомобили прошлого, выпускавшиеся в те дни, когда великим был и сам город. Они собираются за кружечкой-другой «бадвайзера», показывают друг другу свои тюнингованные, нафаршированные всеми мыслимыми прибамбасами старые «шевроле» и «форды» и перетирают за свои дела.

У этих людей даже есть своя собственная радиостанция, вещающая из микроавтобуса. На воскресных выездах-посиделках эта станция передает на автомобильные радио старый добрый рок-н-ролл.

Воскресные встречи, скажу я вам, — это нечто. Тут даже у мертвого забьется пульс, если он летним вечером попадет на гигантскую парковку, забитую «мустангами» и «корветами», из окон которых раздается одна и та же песня Боба Сегера.

Но самое духоподъемное мероприятие началось после закрытия закусочных. Вместо того чтобы разъехаться по домам, эти люди сели за руль, выстроили машины рядами перед перекрестком и, как только зажегся зеленый, устроили гонки.

В летние выходные все прямые участки улиц в Детройте в ночное время содрогаются от рева форсированных автомобилей, срывающихся с места на полном газу, а в рядах зрителей из рук в руки переходят огромные деньги. Бывает, что люди ставят на кон по тысяче долларов.

Все это действо, отметим, происходит на дорогах общего пользо­вания.

Когда пикапы Chevrolet El Camino с визгом рвутся со старта, за происходящим становится трудно следить сквозь дым сожженных покрышек. Попади в толпу зрителей добропорядочный англичанин с женой, они потеряли бы дар речи, если бы увидели, что бок о бок с ядовито-зеленым Dodge Charger и ядовито-желтым Plymouth Super Bird на старте стоит их скромненькая семейная «хонда».

Зрелище не менее утонченное, чем биг-мак, не менее целомудренное, чем банка колы, и не менее американское, чем то и другое вместе взятое. Мощные машины с мощными двигателями, мощные люди с мощными бородами бросают друг другу вызов на прямой дороге длиной в четверть мили.

Эти парни презрительно фыркают при упоминании Ferrari или Lotus Elan. Им наплевать на способность автомобиля делать плавные повороты на серпантине горной дороги. Они в гробу видали ювелирную точность руля и пятиклапанную технологию. И только после первой пинты пива они признаются, что на самом деле очень уважают европейские и японские двигатели, способные раскручиваться до 8000 оборотов.

Им нравятся неповоротливые рыдваны с восьмью цилиндрами и массивными задними колесами. Американские городские гонки на ускорение до изумления просты и незатейливы. Простота и незатейливость — это вообще американская национальная черта. Есть только одна вещь, которая устроена проще, чем рабочий американского завода, — это кусок дере­вяшки.

При виде того, как ярко-синий Chevrolet Camaro сорвался со старта, вздыбившись передними колесами аж на полметра, один из зрителей повернулся ко мне и в восхищении пробормотал: «"Шевроле" и яблочный пирог. Понимаешь?»

Эта фраза кажется бессмысленной, но я сразу усек, что он имел в виду. Это были две фундаментальные ценности американской глубинки.

А копы — они все это видели, но волну не гнали, поскольку им для борьбы с преступностью нужна поддержка белых представителей среднего класса. Полицейские в патрульной машине появились на сцене лишь после того, как целый час наблюдали за действом из соседнего переулка.

Через громкоговоритель они объявили, что представление закончено и «все, кого обнаружат на этом месте через десять минут, будут арестованы». Эти слова показались бы чересчур жесткими и возымели бы немедленный эффект, если бы не одно «но». Ни дым от сгоревшей резины, ни слепящие мигалки не помешали мне рассмотреть улыбку на лице полицейского.

Он отлично знал, что жители Детройта забавляются этими гонками уже пятьдесят лет, и ничего поделать тут нельзя.

В шестидесятые годы автомобильные компании имели обыкновение выставлять на этих уличных гонках свои самые свежие и пока засекреченные модели, а им противостояли кустарно кастомизированные в гаражах конкуренты. Завсегдатаи помнят, как однажды в начале семидесятых компания Ford выкатила на эти гонки новую модель «Мустанга», которая легко и просто сделала все остальные машины. Позже этот автомобиль стал известен как Ford Mustang Mach 1.

Именно такого рода истории столь явственно выделяют Детройт из множества всех городов. Куда бы вы ни пошли, вас всюду будут окружать свидетельства того, что вы — в Городе Моторов.

Например, я видел книжку комиксов местного производства, все герои в которой были автомобилями. Все без исключения экспонаты в Детройтском институте изящных искусств, которому, как это ни странно, еще удается существовать в центре города, полностью или частично оплачены автомобильными компаниями.

Поэты в Детройте сочиняют стихи об автомобилях, а в окрестностях центральной городской трассы для «Гран-при» имеется пять участков для гонок на ускорение. Местный писатель Бен Хэмпер, самый увлекательный автор из всех, которых я читал, в свое время был рабочим на заводе General Motors.

В центре города высятся громадные монолиты зданий, похожие на мощный восьмицилиндровый мотор. Даже по их внешнему виду понятно, что они построены на деньги автомобильных концернов. Эти здания — своего рода американский эквивалент английских сельских поместий, дошедшая до нашего времени, осязаемая реликвия доброго старого времени.

Они же подстегивают стремление к лучшему будущему. Автомобильная промышленность США многим обязана тому обстоятельству, что автоконцерны, желая скрыть собственные слабости, выбрали себе в качестве врага Японию и благодаря этому перестали выпускать ужасные авто.

О да, в США до сих пор выпускают Buick Skylark и Chevrolet Caprice — машины-бронтозавры с маневренностью газонокосилки, визуально привлекательные не больше кучки собачьего дерьма. По крайней мере, сегодня эти машины хорошо сделаны.

Американские авто (в особенности это касается моделей семидесятых годов) были не только омерзительны на вид, но и провоцировали у их владельцев приступы совершенно катастрофического, старческого неряшества. По полу в них гремели пустые банки колы, а из-под водительского сиденья выглядывал бутерброд с тунцом, недоеденный заводским работягой.

Руководство General Motors, обеспокоенное упадком духа у своих работников, придумало должность «Кота Качества». Это был человек в кошачьем костюме, который ходил туда-сюда по сборочному цеху и, по мысли руководства, должен был вдохновлять вконец распустившихся рабочих. Проблема была лишь в том, что вдохновлять оказалось некого: рабочие уже крепко спали в своих производственных отсеках или сидели в баре за рюмочкой.

Бен Хэмпер рассказывал мне, что как-то раз в цехах были вывешены электронные табло с побудительными текстами. Одно время, например, на этих табло светилась фраза «Заклепывать — здорово». Если заклепывать так интересно и здорово, спрашивал Бен, то почему в цех не приходят менеджеры, чтобы немного поразмяться в обеденный перерыв?

Впрочем, те дни уже давно в прошлом, и сегодня даже дизайнерам не стыдно за такие машины, как Dodge Viper, Lincoln Mark VIII и весь модельный ряд Saturn. Они отлично выглядят, недороги, надежны и сделаны по последнему слову техники. Cadillac STS, например, требует техобслуживания один раз на сотню тысяч миль пробега и благодаря самой современной электронике способен пересечь пустыню с полностью вытекшим радиатором.

Если выбирать автомобиль, лучше всего выразивший собой новый дух Детройта, то этим автомобилем будет Chrysler LHS.

Это авто выпускается компанией, которая еще в начале восьми­десятых годов была на волосок от банкротства. Сегодня эта компания рапортует о таких гигантских прибылях, что они кажутся неприличными.

Большинство американских машин слишком неуклюжи, слишком прожорливы и слишком уродливы на вид, чтобы их могли покупать где-то еще, кроме США. Chrysler LHS — исключение из этого правила. Он имеет изумительный внешний вид благодаря чуть вынесенному вперед салону и двигателю, выдвинутому к переднему краю моторного отсека. Из-за такого устройства капот получился уменьшенным, а значит, увеличилось пространство для пассажиров и багажа. Автомобиль работает тихо, снабжен всеми мыслимыми опциями и очень быстро ездит, хотя двигатель у него далеко не восьмицилиндровый.

Как ни больно мне это говорить, но я все-таки скажу: в лице Chrysler LHS мы имеем машину, которая по всем стандартам является одной из лучших в мире.

Этот автомобиль, а также самые последние модели Ford и General Motors своим существованием гарантируют, что в ближайшее время трем крупнейшим автомобильным компаниям США ничего не грозит. Но можно ли так сказать об их родном городе — о Детройте?

Определенные проблески света в конце тоннеля есть. Например, прямо в центре города сегодня появилась стометровая площадка под названием «Греческий город» с множеством дорогих ресторанов, где можно гулять ночью по мостовой в относительной безопасности. В Греческом городе множество нищих, но убийцам, желающим туда наведаться, уже приходится сбиваться в стаи человек по десять.

Недалеко находится и район с подходящим названием «Ренессанс-центр»: в нем есть офисные здания, супермаркет и самый высотный отель мира. Его постояльцы чувствуют себя в сравнительной безопасности, поскольку на каждого из них в среднем приходится по 200 человек охраны.

Еще одна достопримечательность Детройта — монорельс, трасса которого проходит через весь город. Остается лишь понять, зачем этот вид общественного транспорта существует в городе, по которому население предпочитает не перемещаться вообще, а если и перемещается, то исключительно на автомобилях. Чтобы построить эту монорельсовую дорогу, надо было одержимо верить в ее необходимость.

Беда в том, что все эти прелестные мелочи остаются мелочами в сравнении с главной темой. Строительство монорельса в Детройте похоже на подстригание ногтей больного раком. А раковая опухоль у Детройта есть, и называется она «преступность».

Мэр Детройта может говорить, что пройдет немного времени, и этот город станет еще одной мировой столицей, куда устремятся капиталы, с таким же успехом, с каким я могу утверждать, что я горшок с геранью.

Сказать по правде, я уже настолько свихнулся, что числю Детройт среди пятерки своих любимейших городов мира. Дело в том, что Детройт одухотворен, как музыка, которую когда-то в нем сочиняли. Как однажды выразилась Гертруда Стайн, там есть некое «там».

Назад: Куба
Дальше: Исландия