Завтра наступило во сне.

Оставив Короля гоблинов мирно спящим в моей постели, я побежала со всех ног. Не в его кабинет, где на подставке стояли ноты нашей музыки, но в часовню. Это было его святилище, его укрытие, но сегодня, в последнюю ночь перед обретением свободы, я нуждалась в Божьем слове.

На этот раз камеристки не показывали мне дорогу, однако теперь я уже знала, что Королеву гоблинов лабиринты Подземного мира сами собой приведут куда надо, поэтому путь от моей спальни к дому Господа был прямым и узким.

Кто выстроил эту часовню? Высоко под потолком узоры в подсвеченных витражных окнах отображали различные сцены из жизни, но не Христа или апостолов, а Эрлькёнига и его невест. Справа можно было видеть золотоволосую девушку в белом платье и темную фигуру с рогами. На следующих панно менялись времена года, девушка в белом худела и бледнела. На самом последнем она умирала в объятьях рогатого существа, а за его спиной стояла девушка в синем.

На витражах по левую сторону от входа был изображен молодой человек в алом костюме. Верхом на белоснежном коне он несся через лес в сопровождении свиты, состоящей из мелких хобгоблинов и других странных созданий. История разворачивалась: всадник встречал на пути загадочного рогатого незнакомца, чью голову окружал нимб, но не света, а тьмы. Молодой человек опускался перед ним на колени, и обоих поглощал темный ореол. Далее зритель видел, как смутная серая фигура удаляется прочь на белом коне, а молодой человек в алом остается посреди леса, и голову его венчает корона в виде оленьих рогов.

Ответы всегда были здесь, в этом месте. А мне и в голову не приходило искать их в обители Господа…

Я опустилась на колени перед распятием. Набожной я никогда не была и в лучшем случае могла считаться пассивной христианкой, а в худшем – язычницей, веря в Бога примерно так же, как ребенок безоговорочно верит в наступление завтрашнего дня. Ни молитвам, ни катехизису в нашей семье особого значения не придавалось, и все-таки я преклонила голову перед алтарем.

Как просить о мужестве или решимости, я не знала. Не знала, как просить о том, чтобы время остановило ход, хотя бы ненадолго. Я понимала, что не готова подняться наверх. Пока не готова.

В часовне не было зеркал, отражавших внешний мир, но я представила Рощу гоблинов в предрассветный час: окутанную мраком, с чуть заметной кромкой синевы по контуру. Час, когда кобольды и хёдекены устраивают свои игрища, говаривала Констанца. Я представила, как небо светлеет и меняет цвет – столь постепенно и плавно, что глазом не уловить. В верхнем мире, куда я вернусь, чтобы жить, каждая секунда каждого нового дня сгорает безмолвно и незримо, так что о смерти думаешь не больше, чем о рассвете, который едва брезжит над горизонтом.

Я никогда не размышляла о старении и о том, какой стану, достигнув возраста моей бабушки. Высохшей и брюзгливой, как Констанца? Или больше похожей на маму, чьи тонкие черты лица и поредевшие волосы тронуты скорее легким налетом мудрости, нежели старости? Я провела пальцами по щеке: кожа еще гладкая, еще молодая. С годами она начнет провисать, терять форму и упругость.

Мою сестру подобные мысли привели бы в ужас, я же находила в них успокоение. Состариться означает прожить долгую, полноценную жизнь. Не все из нас удостаиваются такой роскоши. А теперь я снова обрету эту привилегию…

– Элизабет? – На пороге стоял Король гоблинов. В руке он держал скрипку. – Дорогая, раньше я не замечал за тобой религиозного пыла, – с легким удивлением произнес он.

– Во мне его нет. – Я встала и отряхнула пыль с коленей. – Я пришла укрепить дух.

В его взгляде сквозила печаль.

– Для чего?

– Чтобы быть готовой к завтрашнему дню.

Король гоблинов улыбнулся, и улыбка его была полна сострадания. Он приблизился ко мне, встал рядом.

– И Он ответил?

– Нет.

Король гоблинов покачал головой.

– Возможно, Господь уже дал тебе ответ, но ты этого еще не понимаешь, – мягко сказал он, легонько постучав пальцем по моей груди в области сердца. – Пути Его неисповедимы.

– Лично я предпочла бы поменьше загадочности и побольше определенности.

– Мы все так говорим, – усмехнулся Король гоблинов.

Я с досадой закатила глаза, но тут мой взгляд упал на инструмент в его руке.

– А это зачем?

Не ответив, он принялся настраивать скрипку. Плинк, плинк, плинк, плинк. Вместо установки стандартных интервалов, Король гоблинов подтягивал струны иначе. Он распустил средние «ре» и «ля» и поменял струны местами, прежде чем намотать обратно на колки, – фактически, произвел скордатуру. Как звучит скрипка после такой перестройки, лично мне слышать не доводилось. Плинк, плинк, плинк, плинк. «Соль», снова «соль», потом «ре» и опять «ре». Музыкальный слух у Короля гоблинов был великолепный. Уверенными, многократно отработанными движениями он водил смычком по каждой струне, выполняя окончательную подстройку, и я обратила внимание, как легко скользят его пальцы вдоль инструмента, словно скрипка и руки – друзья детства.

Закончив, он повернулся ко мне и просто сказал:

– Для молитвы. Я пришел сюда, чтобы чтить и славить Его, как умею. Это – единственный доступный мне способ, единственное, что осталось у меня настоящего и чистого. Что осталось во мне… моего.

Что осталось… Вопреки словам, аскетичный юноша все еще жил в душе Короля гоблинов. Удивительным даром владения скрипкой он обязан не магии и не колдовству. Эрлькёниг не властен над этим талантом, дар принадлежит только ему самому, сдержанному юноше с печальными глазами. Ему одному.

– Если хочешь помолиться в одиночестве, я могу уйти, – предложила я. Вспомнив, как тайком наблюдала за ним в этой самой часовне, я ощутила, что с ног до головы покрываюсь стыдом.

Король гоблинов устремил на меня долгий взгляд.

– Нет, останься. Будь со мной.

Прошлой ночью я взяла от него все до последнего: тело, имя, страсть, доверие. И все же остались в душе Короля гоблинов уголки, заглянуть в которые я не посмела, понимая, что у каждого должно быть нечто сокровенное, недоступное чужим взглядам. И этим сокровенным для него была вера. Осознание столь великой щедрости вытеснило мой стыд; стыд сменился благоговением.

В этой часовне не было скамеек, ее посещал один-единственный прихожанин, а потому я села на ступеньки, сложила руки на коленях и позволила себе просто быть рядом с ним, просто принять его бесценный дар.

Король гоблинов вскинул смычок и закрыл глаза. Глубоко вздохнув, он начал считать про себя.

Первые ноты композиции прозвучали манифестом радости. После нескольких повторов фразы ее поддержал хор многоголосия. Король гоблинов мастерски передавал все оттенки эмоций и нюансы каждого голоса, одного за другим, и каждый из них ликующе пел под его пальцами: Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! Пауза, вздох, и далее: торжественная соната, продолжающая светлый триумф, заявленный в начале.

Для меня не было секретом, что он великолепно владеет инструментом. Подобно Йозефу, Король гоблинов играл не только профессионально и точно, но и вдохновенно, с любовью. И все же манера исполнения моего брата и манера Короля гоблинов различались как день и ночь. Если первая основывалась на кристальной прозрачности звучания, то вторую питал ревностный пыл и самоотдача. Игру Йозефа характеризовала изумительная чистота: ничто на земле не могло коснуться ее; он ступал по воздуху, бесплотному эфиру, и каждая нота поражала неописуемой красотой.

Музыка Короля гоблинов звучала иначе: полновесно, глубоко, значительно. Она дышала чувствами, которых мой брат еще не познал, – скорбью, горечью утрат, тоской. Эта виртуозность была заслужена по праву, выстрадана.

Пьеса закончилась, последняя нота растаяла в тишине, повисшей между нами. Только тогда я заметила, что слушала, не дыша.

– Как прекрасно, – шепотом проговорила я, не желая разрушать благоговейное безмолвие. – Твое сочинение?

Король гоблинов медленно открыл глаза, выходя из транса.

– М-м-м?

– Это ты написал? Музыка потрясающая.

– Нет, не я. – Он улыбнулся. – Можно сказать наоборот: она меня написала.

– А название у нее есть?

Пауза.

– «Воскрешение». Одна из сонат-мистерий.

– Где ты ее выучил?

Снова пауза.

– В монастыре.

Мизерные обрывки сведений о его прошлом. Я жадно глотала каждую крошку, словно это была моя последняя трапеза. Меня терзал голод, я хотела знать о сдержанном юноше все, все до последней мелочи.

– В каком?

И опять ответом мне была улыбка, только в этот раз слегка блеснули кончики зубов. Пути Господа и Короля гоблинов неисповедимы – к сожалению.

– Так кто же автор пьесы? – не отставала я.

– Мы снова играем в «Правду или расплату»? – поддразнил он.

– Только если ты этого хочешь.

Помолчав, он сказал:

– Автор мне неизвестен. – Взгляд Короля гоблинов затуманился, пальцы рассеянно перебирали струны. – Я складывал эту сонату по кусочкам – слышал то в одном, то в другом монастыре, запоминал, а потом воспроизводил ноты на воображаемой скрипке. Я подобрал ее по памяти, как сумел.

Я попыталась определить период создания сонаты, призвав на помощь свои скудные и разрозненные познания в истории. Произведению не хватало мелодичности, привычной для нас в верхнем мире, и звучало оно немного старомодно. С другой стороны, структура его также не соответствовала сонатной форме, живой и текучей. Мы оба прятались в темноте, я и Король гоблинов, тайком подслушивая то, что не предназначалось для наших ушей.

– Темы можно развить, – предложила я. – Скордатура здесь слегка необычна, хотя можно попробовать повтор мелодии в миноре.

Он рассмеялся и покачал головой.

– Элизабет, ты – гений, творец. А я? Всего лишь истолкователь.

Боль, пронзившая меня, была неожиданной и острой. Я отвернулась, чтобы Король гоблинов не увидел моих слез. Младший брат однажды сказал мне то же самое, слово в слово. Еще до того, как я попала в Подземный мир, до того, как поняла разницу между Библией и ее трактовкой. Я была переполнена собой, своими воспоминаниями, я тонула в трясине грез прошлого и невыносимого наслаждения настоящим.

Ощутив за спиной его умиротворяющую близость, я почувствовала себя лучше. Король гоблинов нежно поцеловал меня в лопатку, но ничего не сказал, дожидаясь, пока я справлюсь с наплывом эмоций.

– Кто… кто научил тебя играть на скрипке? – наконец спросила я, сглотнув засевшую в горле печаль.

Улыбаясь мне в плечо, он что-то пробормотал.

– Что?

Король гоблинов поднял голову.

– Его звали, – тихо сказал он, – брат Мэтью.

Монах. Неизвестный монах, покинувший эту землю, не оставив следа. Тем не менее, Король гоблинов о нем помнил и, несомненно, любил. Именно в этой любви продолжал жить престарелый учитель. Это и есть бессмертие, дарованное людям: жизнь в памяти тех, кто продолжает любить нас после того, как наши тела давно стали тленом.

Я подумала о брате и сестре, которые меня любят, и вспомнила: они ведь ждут меня там, наверху. Надо мной опустилась крылатая тень завтрашнего дня. Слишком скоро. Слишком рано уходить.

– Каким он был? – спросила я, все еще не оборачиваясь. – Это он тебя воспитал? А кто твои родители? Как ты попал в монастырь? Что…

– Элизабет.

Я не смотрела на него. Не могла.

– Завтра наступило.

Я замотала головой, но мы уже перешли черту, за которой нет возврата. Я сделала выбор. Выбрала себя. Свой эгоизм.

Король гоблинов почувствовал мои колебания.

– Не жалей, что выбрала жизнь.

– Я не жалею, – прошептала я, – и никогда не пожалею. – Не ложь, но и не правда.

– Элизабет.

Я сжалась.

– Элизабет, посмотри на меня.

Я повернулась, медленно и неохотно. В глазах Короля гоблинов сиял свет, и я знала, что этот свет будет помнить меня и после того, как я уйду из обоих миров, Подземного и верхнего. А эти глаза… Глаза, сияющие ярче брильянтов, полностью преобразили его лицо. Его красота более не казалась зловещей, жуткой или неестественно-безупречной. Лицо обрело живость, и от этого он стал выглядеть совсем юным и беззащитным.

– Кто ты? – спросила я.

Вопрос упал звонкой дождевой каплей, разбив стеклянную тишину.

– Я – Эрлькёниг, Владыка Зла и правитель Подземного мира.

Я покачала головой.

– Нет, все это – твои титулы. Кто ты?

– Я – Король гоблинов, твой вечный и бессмертный возлюбленный.

Все верно, он Эрлькёниг и Король гоблинов, мой Король гоблинов, но я хотела знать, кем он сам себя считает. Я получила от него все, кроме имени.

– Нет, – снова возразила я, – это мне тоже известно.

Из-под улыбки показались кончики зубов.

– Так кто же я?

– Ты – человек, чья душа полна музыки. Ты – своенравный, непредсказуемый, противоречивый. Ты находишь радость в детских играх и еще больше радуешься, когда побеждаешь в них. Для натуры столь глубоко верующей ты на удивление мелочен. Ты – джентльмен, скрипач-виртуоз, ученый, мученик, причем из всех твоих масок образ мученика нравится мне меньше всего. Ты сдержан и аскетичен, ты чванлив, напыщен и глуп.

Король гоблинов молчал.

– Ну, я права?

– Да, – глухо промолвил он. – Да, Элизабет, ты смотришь мне прямо в душу.

– Тогда назови свое имя, mein Herr.

Он тихонько рассмеялся, но его смех прозвучал скорее как всхлип.

– Нет.

– Почему?

– Чтобы ты могла меня забыть, – просто сказал Король гоблинов. – Нельзя любить человека без имени.

Я качнула головой.

– Ошибаешься.

– Имя – это то, что принадлежит смертному. – В глазах разного цвета появилось непонятное выражение. – Тому человеку, которым я был в верхнем мире. – Он привлек меня к себе, и я склонила голову к нему на грудь, прижалась к шраму у сердца. – Найди меня, – еле слышно сказал он. – Ищи меня там, Элизабет. Только там, наверху, ты найдешь эту недостающую частицу.

Король гоблинов отпускал меня. Не из объятий, но на свободу. Он отпускал маленькую девочку, что когда-то играла ему в лесу свою музыку; девушку, чью душу он сумел распахнуть; ту, которой отдал себя без остатка.

Задыхаясь, я вытащила из кармана кольцо с головой волка – то самое, которое он надел мне на палец в день нашей свадьбы.

Король гоблинов покачал головой и сжал мою ладонь с кольцом в кулак.

– Оставь себе.

– Но… разве это не символ твоей власти?

– Символ. – Он печально улыбнулся. – И не более того. Да, Элизабет, это символ моей власти, но также и обещания, данного мной тебе. Что бы там ни было, это мой подарок тебе, подарок мужа жене.

Я стиснула кольцо в руке и приложила ее к сердцу.

– Как… это будет? Как… – я сглотнула, – мы расстанемся?

– Мы принесли брачные обеты здесь, на этом месте. Здесь и освободим от них друг друга.

На алтаре возникла чаша с вином. Король гоблинов протянул к ней руку, но вдруг заколебался.

– Я не смогу… не смогу тебе помочь. Как только мы разорвем клятвы, твоя власть… сила Королевы гоблинов и защита от Эрлькёнига – все это исчезнет. Хватит ли у тебя смелости пройти обратный путь в одиночку?

Не хватит. Но я все равно кивнула.

– Другие… будут тебе мешать. Но я верю, Элизабет. Верю в тебя.

Я в себя не верила, зато верил Король гоблинов, и, значит, в его вере я стану черпать мужество. Неисповедимы пути Господни.

Он взял мои руки в свои и тихо сказал:

– Возрадуйся, ибо ты будешь жить. А я буду радоваться вместе с тобой.

Я поцеловала его пальцы. Во взгляде Короля гоблинов вспыхнула тревога, однако лицо оставалось спокойным. Он держался ради меня.

– Здесь и сейчас я торжественно клянусь, что возвращаю тебе жизнь, отданную мне без корысти и с оной.

Меня душили слезы.

– Здесь и сейчас я торжественно клянусь, что по доброй воле принимаю из твоих рук свою жизнь.

Король гоблинов взял чашу с алтаря и протянул ее мне.

– Выпьем же, – провозгласил он, – и разорвем наши узы.