И немедленно оказались посреди гоблинского празднества.

В центре огромной пещеры, выполнявшей роль бального зала, горел исполинский костер, вокруг которого плясали извивающиеся силуэты гоблинов. На вертеле, шипя и пузырясь жиром, поджаривался гигантский кабан, в воздухе одуряюще пахло жареным мясом. Помещение никак не освещалось – не было ни факелов, ни волшебных огоньков, ни свечей в традиционной жутковатой форме человеческих рук. Единственным источником света служил костер. Его кроваво-красное, неровное пламя не столько озаряло пещеру, сколько порождало тени.

Я испуганно шарахнулась в сторону, но Король гоблинов крепко держал меня за руку.

– Не бойся, – промурлыкал он мне на ухо. – Помни мою клятву.

Однако мною владел страх. На балу гоблинов я танцевала и веселилась, но теперь атмосфера была совершенно иной: в ней чувствовалось нечто мрачное, дикое, необузданное. На балу, которым правил Король гоблинов, соблюдалась хотя бы видимость приличий, маскировавшая разгул похоти, а сейчас какое-либо прикрытие полностью отсутствовало. Здесь не предавались наслаждению, здесь царила звериная жестокость. Я ощущала запах свежепролитой крови – она пахла медью, железом и сырым мясом. Поймав боковым зрением сплетенные силуэты совокупляющихся, я вспомнила статуэтку в моей землянке, сатира и нимфу. Гремела грубая, примитивная музыка – свистели дудки, гудели рога, бренчали лютни. Гоблинское вино притупило мой страх, но не до конца.

– Идем, – сказал Король гоблинов. – Подданные должны поприветствовать свою новую королеву.

Он повел меня вниз по ступеням в самую гущу толпы. Со всех сторон меня окружали гротескные фигуры, щерились и ухмылялись отвратительные физиономии. Тонкие пальцы тянулись ко мне, точно побеги колючих кустарников, цеплялись за платье, фату и волосы. Низкорослый хобгоблин с горбатой спиной подскочил к нам и протянул флягу с вином.

– А, музыкантша, – проскрипел он. – Все еще тлеешь? Скажи-ка, госпожа, – он игриво подмигнул, – его величество боится разжечь твой огонь?

Я заморгала, пытаясь припомнить, где видела горбуна раньше. Он запел себе под нос знакомый мотивчик, и мне почудился аромат спелых персиков. Рынок гоблинов!

Когда на моем лице мелькнуло узнавание, он хрипло рассмеялся и закудахтал еще радостнее, заметив, как порозовели щеки короля.

– Одно дуновение, ваше величество. Стоит лишь дунуть, и ее пламя взовьется до небес.

Король гоблинов выхватил флягу из паучьих лап горбуна. Запрокинув голову, он принялся жадно пить, не обращая внимания на струйки вина, что стекали по его подбородку и шее, будто кровь. Потом он расплылся в улыбке и передал флягу мне.

Его улыбка – растянутые губы и частокол острых зубов – привела меня в растерянность. Глаза под капюшоном плаща хищно блеснули, он снова превратился во Владыку Зла. Так что же есть маска, а что – истинный облик? Кто он, Эрлькёниг или аскетичный юноша, с которым я обменялась брачными обетами? Глядя на него, я взяла флягу. Выражение его лица ничуть не изменилось, прежней осталась и манера, но, когда наши пальцы соприкоснулись, взор Короля гоблинов странно блеснул.

Я залпом опорожнила сосуд; гоблины радостно заулюлюкали. Вино обожгло мне рот и глотку, испачкало платье. Перед глазами все поплыло, на мгновение я испугалась, что меня стошнит.

Множество глаз следило за моей реакцией. Я сделала глубокий вдох, расправила плечи и улыбнулась. Если, конечно, это можно назвать улыбкой. Скорее, это была гримаса, означавшая, что справилась с испытанием. Я щерилась, как загнанная в угол собака, и почти рычала.

Толпа дружно возликовала, выразив одобрение воплями и гиканьем. После этого гоблины принялись тереть свои длинные цепкие пальцы, издавая сухой шелест, похожий на шум ветра в ветвях деревьев. В отличие от людей, они не аплодировали, и, слушая эти неприятные звуки, я подавила дрожь отвращения. Глаза Короля гоблинов, затененные капюшоном, скользнули по моим перепачканным губам и пятнам на платье. Я ответила дерзким взглядом, впервые ощущая в себе смелость.

– Присоединимся к общему празднику, моя королева, – сказал он, склонив голову набок, и подал мне бледную изящную руку. Ладонь была сухой и прохладной, а прикосновение к его коже заставило мое сердце биться чаще.

Внезапно Король гоблинов схватил меня и увлек на середину пещеры. Грубые, визгливые наигрыши звучали без остановки, и мы влились в толпу пляшущих. Ни заученных па, ни положенных светских разговоров – мы просто отдались музыке. В моих жилах бурлило вино, и я самозабвенно танцевала среди гоблинов, которые обнимали, целовали меня и всячески демонстрировали свое обожание. Я переходила из рук в руки, от одного гоблина к другому, и всякий стремился урвать частичку моей жизни, моего пламени. Я была их королевой, жертвенным агнцем на алтаре, и они воздавали мне почести, предлагая самих себя и свои дары, напитки и угощение: жареное мясо, только что снятое с огня, лопающиеся от сока персики, сливы, и, конечно, вино в таком изобилии, что оно текло по каждому подбородку.

Посреди этой безумной круговерти я потеряла Короля гоблинов. Я хотела его, нуждалась в нем, однако нигде не могла найти. Меня охватила паника. Словно волки, почуявшие свежую кровь, гоблины взяли меня в кольцо, стали наскакивать, щипаться и кусаться. Я чувствовала себя оленем, которого загоняют охотники. Мой страх распалил преследователей до крайности. Я кричала, когда их пальцы-крючья рвали мое платье, фату, дергали меня за волосы, но страшилась не того, что окажусь обнаженной. Я чувствовала, что жизнь покидает меня, что я слабею, таю и растворяюсь, а гоблины высасывают из меня эмоции, напитываются ими и разбухают, делаясь все сильнее и больше, больше, больше.

– Не надо, – прошептала я, но этот протест остался незамеченным. – Не надо…

Мои подданные, охваченные жаждой крови, жаждой человеческой жизни, которую им удалось захватить, меня не слышали.

– Хватит! – крикнула я громче. – Прекратите! Желаю, чтобы вы оставили меня в покое!

Эхо разнесло мой голос над сводами пещеры. Всякое движение моментально прекратилось, гоблины оцепенели, словно приросли к земле. Их физиономии по-прежнему были искажены, конечности окаменели в хватающих жестах. Шевелились лишь круглые черные глаза, да вздымались при вдохе и выдохе уродливые грудные клетки.

Я шла сквозь толпу гоблинов, но ни один из них даже не колыхнулся, подчиняясь моему велению, и только их взгляды следовали за мной на всем пути через пещеру. Кто-то замер с кувшином в руке, вино из которого уже переполнило края чаши и теперь лилось на пол, кто-то застыл, вонзив зубы в окровавленный кусок оленьего мяса, кто-то окаменел в нелепой позе посреди буйной, дикарской пляски.

Из любопытства я ткнула одну из фигур. Плоть мягко подалась, мои пальцы не встретили никакого сопротивления. Я ущипнула того же гоблина за руку, причем довольно сильно, и вновь – ни звука, ни вскрика, ни гримасы, лишь слегка напрягся рот. А затем я без всякого предупреждения толкнула неподвижную карикатуру, вложив в толчок всю свою злость.

Гоблин тотчас повалился на своих соплеменников, опрокидывая их, точно кегли в боулинге. Я расхохоталась и сама не узнала собственный смех – высокий, пронзительный, злорадный, похожий на хохот сумасшедшей. Я хохотала, как одна из них.

Мой смех разрушил чары, удерживавшие гоблинов на месте. Фигуры посыпались на пол, сбивая друг дружку; звон бьющейся посуды и лязг падающих столовых приборов звучал еще резче на фоне резкого, возбужденного хохота гоблинов. И моего.

Я обвела взором свои владения. Хаос. Варварство. Разруха. Я всегда сдерживалась, всегда боялась выйти за рамки. Теперь мне хотелось стать больше, ярче, лучше; быть хитрой, капризной и злобной. До сего момента я не знала пьянящей сладости внимания. В верхнем мире, людские взгляды и сердца неизменно тянулись к Кете и Йозефу: Кете привлекала своей красотой, Зефф – талантом. Я же оставалась в тени, забытая и никому не нужная, – серая мышь, убогая дурнушка, бездарность. А здесь, под землей, меня считали солнцем, вокруг которого вращаются планеты, центром вселенной. Юная Лизель была замухрышкой, бесталанной и покорной, взрослая Элизабет стала владычицей.

На другом конце зала я узрела своего короля. Он стоял в стороне от толпы, в полумраке теней. Казалось, о нем тоже почти забыли. Сегодняшняя ночь – моя брачная ночь – целиком посвящалась мне. Я – средоточие мира гоблинов, их воскресительница, их королева. И тем не менее, какая-то часть меня желала, чтобы восхищенные мною подданные разом исчезли, чтобы я осталась наедине со своим супругом и стала предметом его восхищения, центром его мироздания. Внимание, власть и вино освободили меня от всех комплексов, и теперь я была готова признать, как сильно вожделею Эрлькёнига.

Меня влекло к нему всегда, даже когда он был лишь призрачной фигурой из сказок Констанцы, и уж тем более после того, когда он стал моим товарищем по играм в Роще гоблинов. Как я могла забыть об этом? Я знала это лицо, эти глаза, это телосложение. Я знала, как его губы растягиваются в одобрительной улыбке, как в моменты радости поблескивает его взор, а в уголках глаз появляются мелкие морщинки. Я видела, как эти пальцы скользят по воображаемому грифу, а рука держит невидимый смычок, и я делила с ним свою музыку. Я замечала, сколь внимательно он разглядывает меня, а теперь и понимала, отчего ему удается так тонко и точно передавать мое творчество. Он был знаком мне так же хорошо, как мой собственный голос.

Вокруг визжала, сквернословила и верещала толпа гоблинов, сыпавших грубыми шутками и непристойностями. Щеки мои пылали от смущения, однако я высоко подняла голову и встретилась взглядом с моим королем. И хотя чары, сковавшие гоблинов после того, как я произнесла магическую фразу «я желаю», рассеялись от моего хохота, Король гоблинов по-прежнему стоял в оцепенении, бессильный перед моей властью. Я широко улыбнулась и представила, как растут и заостряются зубы у меня во рту, превращая улыбку в хищный оскал.

Волшебные огоньки следовали за мной через скопище моего развеселого народца, и, когда я подошла к Королю гоблинов, подсветили его лицо. Лицо было непроницаемо, взгляд, скрытый капюшоном, – загадочен. Он стоял спокойно, не шевелясь, небрежно опустив руки по бокам, и все же я уловила скрытое в этих руках напряжение. Мой муж боится?

Боится меня? Эта мысль почему-то привела меня в крайнее возбуждение. Я – Королева гоблинов. Я могу повелевать всеми и каждым из них, включая своего короля. Власть пьянила сильнее вина. Я расправила плечи и шагнула вперед, приготовившись предъявить права на супруга.

Остановилась я на расстоянии ладони. Пальцы моих босых ног упирались в носки его черных сапог, начищенных до блеска. Он не отпрянул, не отшатнулся, но и ответного движения навстречу не сделал. Приподняв голову, я всмотрелась в лицо Короля гоблинов. Что там, в его глазах – опаска, волнение, мольба? Я не могла прочесть этот взор, не могла сложить черты лица в понятное мне выражение.

Я дотронулась до его щеки. Он дрожал – так мелко, что это было незаметно глазу и ощущалось лишь при касании.

– Элизабет, – пробормотал он, и в голосе я также расслышала дрожь. Она передалась мне в руку, растеклась по груди и дошла до самых тайных глубин тела. – Элизабет, я…

Я заставила его умолкнуть, приложив палец к губам. Король гоблинов задрожал сильнее. Мой палец скользнул вниз по подбородку и шее, двинулся ниже и остановился. Я чувствовала, как бьется его сердце под моей ладонью, я словно держала в руке крохотного птенчика.

Внезапно я все поняла. Он поверил в меня, доверился мне и теперь боялся моего благородства. Мое чуткое, нежное сердце зашлось болью и забилось в такт с его сердцем.

И потому я схватила его за плащ, привлекла к себе и впилась губами в губы в яростном поцелуе.

Поцелуй слаще греха, безжалостнее искуса. Я не добрая, не милосердная; я – грубая, жестокая и дикая. Я кусаю, рву и лижу, я жадно пожираю. Хочу, хочу, хочу, хочу еще и еще. Я не сдерживаю своих желаний.

«Элизабет», – выдыхает он, и этот выдох проникает мне в легкие, живот, чресла. Он заполняет меня, и это то, чего я жажду. Я открываю рот, чтобы впустить его, но его руки смыкаются на моих запястьях.

«Нет, нет, нет, – мысленно говорю я, – не отталкивай меня. Разожги во мне пламя. Заставь гореть!»

Король гоблинов не отталкивает меня, а крепче прижимает к себе. Наши губы, словно партнеры в танце, смыкаются и размыкаются, встречаются и расходятся, кружат и льнут друг к другу. Когда он отстраняется, я издаю разочарованный стон, однако его рот все так же близко – теперь он целует уголки моих губ и подбородок, носом трется о мою кожу.

Я неуклюжа и неумела. Я провожу языком по кончикам своих зубов, по его губе. Он холоден, как зимний ветер, но жар наших уст согревает его, и вот уже все становится томным, влажным, жарким, будто душная летняя ночь. Его руки, сжимающие мои запястья, расслабляются и безвольно падают. Кончики пальцев скользят по моему позвоночнику, замирают на изгибе поясницы.

Боже. У меня нет слов, и рай слишком далеко, но мне все равно. Я хочу возлечь с дьяволом, и хотела бы делать это снова и снова, лишь бы испытывать то, что испытываю сейчас. Я стискиваю его плащ так сильно, что рельеф вышивки, наверное, впечатается мне в ладони.

– Элизабет… – выдыхает он снова. – Элизабет, я…

Я не позволяю ему договорить.

– Я желаю…

Он напряженно застывает.

– Я желаю, чтобы ты взял меня. Взял, растерзал, насладился мной. Сию же минуту.