Глава 21

Вопреки ожиданиям Андрея, изгои выглядели точно так же, как и жители города. Не было ни бород у мужчин, ни самодельной одежды, ни грязи, ни всех прочих фантазий, основанных на дурацкой ассоциации с дикарями и постапокалиптикой. Изгои брились, мылись и носили такие же комбезы, как и сам Андрей. Даже чай у них был почти такой же.

Им расчистили участок на каменистой почве и расстелили скатерть из металлизированной ткани. Двое безмолвных, очень похожих друг на друга парней сделали всё это без единой заминки, работая, будто механизм редуктора, затем из автопоезда вышла девушка с чайником и чашками. А их командир стояла и, насмешливо улыбаясь, смотрела на пилота.

«Сестра», сказала она. Да, она была точной копией До, Ре и всех остальных, отличали её только волосы — очень светлые, почти белые — и бледная кожа, на фоне которой резко выделялись тёмно-синие глаза. Андрей даже знал её имя, не спрашивая. У него осталась только одна нота, с которой ещё не довелось познакомиться.

— Всё молчишь? — спросила она. — Сколько мы не виделись, ну? Два сверхцикла?

— Два и три десятых. Ты ничуть не изменилась.

— Садись, — Фа приглашающе махнула рукой, и молчаливые слуги тут же положили на землю подушки. — У нас тут всё скромно. Лишнего с собой не возим. Присоединяйся, не зря же мы чай заваривали. И ты тоже, Андрей Комаров, — в отличие от всех остальных, она не стала превращать имя Андрея в англизированное «Эндрю».

— Ты знаешь, кто я? — ему стоило немалых усилий не растеряться.

— Разумеется. О твоём падении с небес на Клэр не слышали разве что полоумные отшельники с теневой стороны, хотя и в этом я сомневаюсь. А уж добыть данные о том, кто ты и как выглядишь, для нас труда не составило.

— Всё-таки крот, — хмыкнула Ре, осторожно проводя пальцами по чашке.

— Информатор. Крот — это агент, работающий на противника. Мы вам не противники. Мы просто хотим быть в курсе дел.

— Тебе это удалось.

— Почти, — Фа отпила маленький глоток. — Например, я не знаю, почему вы оказались вдвоём в пустошах, без транспорта и связи. И с одной литровой бутылкой воды на двоих.

— Не уверена, что и в городе это знают, — поморщилась Ре. — И, если честно, тебе я тоже рассказывать не хочу.

— Неужели? Это что, такая большая плата за то, что мы дадим вам воды и подвезём до города?

— Это личное, сестрица. Лучше не лезь в мою жизнь.

— О-о, так тут дела сердечные? — Фа насмешливо глянула на Андрея. — Понимаю. Теперь мне ещё интересней, что это у вас случилось... впрочем, я догадываюсь, вариантов не так уж много. Тонкости насчёт причин приземления Андрея на планету...

— Угадала, — буркнула Ре. — А теперь просто заткнись, хорошо?

— Ну вот. Встретились после долгой разлуки, а ты ведёшь себя, как законченная стерва. Хотя может, оно и к лучшему — я смотрю, сейчас у тебя гораздо лучше с эмоциями, чем раньше.

Ре бросила на Андрея настороженный взгляд. Тот прищурился. Первым побуждением было снова обвинить Ре во лжи, но он уже привык, что в общении с нейромодификантами нельзя судить сгоряча. Ноты не были людьми в привычном для пилота смысле, и воспринимать их следовало по-другому.

— Значит, раньше ты всё-таки была больше похожа на ординатора, — спокойно сказал он.

— Да, — неохотно призналась Ре. — И моя драгоценная сестра, к слову, тоже. Она вообще как Си была. Ну, ты знаешь — ровный голос, минимум эмоциональности, правильная речь и так далее. Живой робот. А сейчас — сам видишь.

— Мы обе хорошо поработали над собой. И заметь, Андрей, это не лицемерие, о котором ты наверняка только что подумал. Это скорее самообман. Только у тебя он естественный, а у нас — нет. Но теперь маски приросли к коже, и отодрать их можно только с плотью.

— Я пытаюсь думать правильно, — Андрей попытался собрать воедино разбегающиеся мысли, — а вы, значит, наоборот?

— Именно. Ты пытаешься делать меньше ошибок. Мы пытаемся быть похожими на нормальных людей, и у нас получается. У тебя, насколько я вижу, тоже.

Тут она была права: Андрей не застрелил Ре и сумел усмирить свои эмоции. Ординаторы же наоборот, культивировали их. Значит, наверное, где-то посредине шкалы должен быть оптимальный вариант — человек, способный думать правильно ровно настолько, насколько это нужно. Возможно, созданием такого и занимались Архитекторы?

Андрей посмотрел по сторонам. Яркий свет кругового фонаря слепил его, но пилот всё же отметил, что кроме трёх молчаливых наблюдателей ни один изгой даже не вышел взглянуть на гостей. Все трое выглядели молодыми, хотя Андрей и понимал, что эта оценка очень приблизительная — в нынешнее время вообще сложно определить возраст по внешнему виду. Даже на Клэр, где медицина явно отставала от фрейской. Скорее это было ощущение сродни интуиции.

И все трое молчали, как рация в дальнем космосе.

— Проблема в том, что тебе гораздо проще, чем нам, — сказала Фа. — Нужно лишь осознать проблему. Дальше тренировки и концентрация внимания возьмут своё. Мы же идём вслепую, и нам никто не помогает. Даже те, кто нас создал. Им просто всё равно.

— Ты поэтому ушла из города?

— Отчасти. Я была занята лечением общества, но наткнулась на препятствия со стороны тех, кто мне приказывал. Мешал выполнять работу. Это было неприемлемо для меня, а Ре... — она посмотрела на сестру. — Ре тогда слепо верила тем, кто наверху. И я ушла.

— Я ошибалась, — сухо сказала Ре. — Теперь ты довольна?

— Моя нервная система не выдаёт гормональные награды за победу в давнем споре, — усмехнулась Фа. — У меня другие мотивы. Саморазвитие, например.

— Ты, помнится, хотела научиться писать песни. Ординатор-поэт, — Ре громко фыркнула. — Не глупо ли?

— Глупо? А чем лучше твои устремления, сестричка? О-о, крошка Ре научилась трахаться в своё удовольствие, нашла себе мужика и теперь считает, что стала человеком? Извини, Андрей, — Фа перевела взгляд на пилота. — Мне неприятно, что ты угодил в наши семейные разборки, но, в конце концов, ты сам поддался...

— А у тебя, видать, с мужчинами всё так же туго, — ядовито вставила Ре.

— Отчасти. Получать психологическое удовольствие от секса я не научилась. Хотя особо и не старалась. Кормаку, — она бросила взгляд на замершего в тени парня, — иногда очень тяжело без женского общества, и я решаю эту проблему. Мне несложно. Но твоих высот, увы, я не достигла, и делаю это ради мужчины, а не себя.

Андрею захотелось убраться куда-нибудь, и подальше. Даже для него, выросшего в социуме Фрейи, где стали нормой многие вещи, табуированные на Земле, это выглядело дико. Ноты спокойно обсуждали личную жизнь и сексуальные проблемы, не заботясь о присутствии посторонних — если обнажать тело было естественно ещё в конце двадцатого века новой эры, то обнажать личность оставалось неуместным даже в эре сверхновой. Впрочем, подумал пилот, что он вообще знает о жизни в городах Фрейи? Он проводил много времени в космосе, потому что только там чувствовал себя по-настоящему свободным, а на земле предпочитал отдых на природе и жизнь в посёлке. Он чёртов провинциальный чудак, знающий только свою глушь, и всё.

Хотя эти девушки жили в такой глуши, о которой никто из фрейян даже не подозревал.

— А где другие изгои? — наконец спросил пилот, чтобы хоть как-то оборвать рассуждения нот о сексе.

— Другие? — Фа подняла белые брови.

— Ну, у вас же тут целый лагерь...

— Нас четверо, Андрей. Ты думал, изгоев много? Нет, у нас всего три группы, и в каждой не больше шести человек. Большой отряд в пустошах не прокормить.

— Но... — он растерялся, не в силах придумать, что сказать. Фа вздохнула.

— Это одна из причин, почему нас не считают опасными. Нас мало.

— К слову об опасности и изгоях, раз уж мы встретились, — сказала Ре. — Я даже подозреваю, что не случайно, ну да ладно. Мы довели проект до конца, вернее, Эндрю довёл. Хирургов больше нет, и даже почти никто не погиб. Может, вы всё-таки вернётесь в город?

— Мы или я? — уточнила Фа, улыбаясь. Ре вздохнула.

— Ты. Остальные меня не интересуют.

Ни один из «остальных» даже не шелохнулся.

— Это тебе нужно спрашивать не у меня. Я координирую жизнь нашей общины, но я не возглавляю её. Мы ушли в пустоши именно для того, чтобы не подчиняться никому.

Это заметно, подумал Андрей, особенно если поглядеть на то, как безропотно «община» повинуется Фа. Наверняка при этом они ещё и совершенно искренне считают себя свободными. Так ведь обычно и бывает.

— Что будет, если мы согласимся? — раздался новый голос. Говорил Кормак.

Ре пожала плечами.

— Это от вас зависит. Если честно, мне без разницы, но вы ведь если вернётесь, то все вместе, верно? — она обвела глазами изгоев. — А чего вы вообще хотите?

— Развиваться. Не сидеть на однообразной работе изо дня в день, как горожане.

А ведь когда-то так жило подавляющее большинство населения Земли. Это сейчас роботы делают всю неквалифицированную работу, так что хобби у большинства людей перестало быть досугом. Общество может себе это позволить — на всю Фрейю едва ли наберётся полмиллиарда населения, в отличие от десяти земных к моменту исхода. А раньше однообразная работа занимала почти всё время гражданина, просто никто об этом не задумывался, да и нельзя было иначе. И здесь, на Клэр, всё будто вернулось в прошлое.

Но, может, в колонии так и должно быть?

Или это ещё один эксперимент?

— А сейчас, надо думать, у вас очень весёлая жизнь — кататься по пустошам, — фыркнула Ре.

— Пустоши — единственное место, где на Клэр можно заниматься искусством. Я пытаюсь рисовать.

— И как? Получается?

— Нет. Но я не бросаю дело. У Архитекторов наверняка тоже было немало проблем, когда они начали терраформировать эту планету, но они-то не отступили.

— Хорошо, — задумчиво проговорила Ре. — Но я не представляю, как вам помочь. У нас нет художников...

— Нужно только время. У Фа получилось. Получится и у меня.

Лицо Ре на короткий миг исказила ироническая усмешка. Андрей прекрасно понимал, о чём она думает. Ну конечно, сравнивать мозг Фа, не уступающий по мощи суперкомпьютеру, и мозг обычного человека явно не стоит. Только всё гораздо сложнее, и это вряд ли годится для оценки.

В чём вообще лежит корень таланта? В эфемерной душе? В специальной структуре нейронных сетей, присущей некоторым людям? Да, нейробиологи нашли немало закономерностей в этой сфере, но так и не смогли ответить на вопрос, где заканчивается креативность и начинается искусство.

— Значит, у моей дорогой сестры исполнилась старая мечта, — состроив невинные глазки, проговорила Ре. — Я сгораю от любопытства, что же именно ты получила в итоге.

— Разве ты научилась воспринимать искусство? — полюбопытствовала Фа.

— Нет. Но ведь нужно же с чего-то начинать.

— Начинать... — протянула Фа. — Думаешь, это так просто? У меня ушло два сверхцикла только на то, чтобы осознать иррациональность искусства. О да, его можно измерить, что бы там ни говорили давно умершие романтики, можно, вот только это хуже квантовой теории поля — оно непредсказуемо. Никто не сделает точных выводов, потому что люди воспринимают одно и то же по-разному. Есть общие правила, основанные на восприятии информации нашим мозгом, в остальном приходится полагаться только на интуицию. На те жалкие крохи иррационального, что ещё остались во мне. Понимаешь? Когда Архитекторы создавали нас с тобой, они не задумывались о том, как мы будем понимать мир. Они создавали инструменты.

— И что? Ты ненавидишь их только поэтому?

— Ненависть — не совсем правильное слово, но в целом да. Я — калека, которая не может услышать музыку, которая видит в ней только математическую последовательность звуков. Мне приходится искать другие пути. Так же как ты пыталась контролировать свой организм и ощущать комплексное удовольствие от близости с мужчиной, так и я пыталась разобраться в понимании музыки.

— Си не очень-то волновалась из-за таких проблем, — рискнул вставить Андрей и тут же заработал разочарованный взгляд Фа.

— Си — полноценный ординатор, — сказала она. — Ей безразлично иррациональное. Мне — нет. В том и беда... а может, счастье. Трудно понять. Знаешь, как я пишу музыку? Я пользуюсь математикой. Рассчитываю высоту звуков по формулам, которые придумала сама. Рассчитываю длины строк в песнях, ритм и всё остальное, потому что иначе не умею. Но... ладно, чего болтать. Кормак, принеси флейту.

Изгой послушно скользнул к машинам.

— В этом наша главная проблема, — вполголоса добавила Фа. — Мы не люди и не ординаторы, мы плаваем где-то посредине и не можем определиться. Да что там, мы не можем даже любить без самообмана и когнитивных искажений, от которых так тщательно пытались избавиться. Архитекторы думали, что смогут создать идеального человека, найти баланс. Только люди у них так и не получились. Одни инструменты.

Безликой тенью вернулся Кормак, протянул женщине флейту, и короткое мгновенье над фиолетовой степью стояла тишина. А потом Фа коснулась губами инструмента.

Её математическая мелодия звучала мягко и печально. Пальцы бегали по отверствиям, будто вовсе не касаясь их, глаза были закрыты, на лице застыло равнодушие ко всему в космосе — ко всему, кроме музыки. Андрей слушал, пытаясь понять, когда же он последний раз был на живом концерте. Получалось, что никогда.

Музыка смолкла.

— Пожалуй, нам пора ехать, — Фа опустила флейту и открыла глаза.

— У этой музыки есть название? — спросил Андрей. Фа покачала головой.

— Я не даю названий тому, что пишу. Но раз ты спросил... пускай будет «Когнитивная соната». Как доказательство, что для творчества не нужна никакая эфемерная душа.

Она помолчала, потом добавила:

— А когда-нибудь я создам и симфонию.