42
…В семье всегда – не одно, так другое, все какие-нибудь неприятности.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Поворот на Чизуэлл-Хаус указывала облупившаяся деревянная стрелка. Заросшая, вся в рытвинах подъездная дорога граничила по левую руку с чащобой, а по правую – с длинным лугом, разделенным электрозаборами на левады, где бродили лошади. Пока «лендровер», приближаясь к невидимому дому, с грохотом нырял из одной выбоины в другую, два самых крупных жеребца, растревоженные шумной, незнакомой машиной, заметались. После этого пошла цепная реакция: остальные тоже переполошились, а два главных нарушителя спокойствия уже лягали друг друга.
– Ничего себе, – сказала Робин, косясь на лошадей из тряского «лендровера». – Она жеребцов держит вместе.
– А это неправильно, да? – спросил Страйк, глядя, как гривастое, черное как смоль животное куснуло и ударило задними копытами своего крупного собрата, которого сыщик, далекий от коневодства, назвал бы коричневым, хотя для такого окраса наверняка имелся специфический лошадиный термин.
– Обычно так не делают. – Робин содрогнулась, когда задние копыта черного жеребца коснулись бока соседа.
За поворотом взгляду открылся простой особняк в неоклассицистском стиле, сложенный из камня грязно-желтого цвета, с давно не мытыми окнами. Покрытый гравием передний дворик, выщербленный, как и подъездная дорога, порос сорняками; у входа почему-то стояло большое корыто с кормом для лошадей. На этой площадке уже были запаркованы три автомобиля: красная «Ауди-Q3», зеленый спортивный «рейнджровер» и старенькая, заляпанная грязью «гранд-витара».
Справа от дома располагалась конюшня, а слева – широкая лужайка для крокета, давно заросшая ромашками. За домом опять начинались густые лесные заросли.
Как только Робин затормозила, из парадной двери с лаем вырвались раскормленный черный лабрадор и жесткошерстный норфолк-терьер. Лабрадор был, судя по всему, настроен благодушно, зато терьер с мордой злобной обезьяны исходил лаем и рычаньем до тех пор, пока возникший на пороге светловолосый мужчина в полосатой рубашке и горчичного цвета вельветовых брюках не прокричал:
– Фу, Рэттенбери!
Пристыженный пес перешел на тихое ворчанье, но не сводил глаз со Страйка.
– Торквил Д’Эмери, – нараспев представился блондин, подходя к Страйку с вытянутой рукой. У него были ввалившиеся голубые глаза и блестящие розовые щеки, словно не знавшие бритвы. – Этот пес – гроза здешних мест, но вы на него не обращайте внимания.
– Корморан Страйк. А это…
Когда Робин тоже протянула руку, из дома выскочила растрепанная рыжеволосая Кинвара в старых бриджах для верховой езды и застиранной футболке.
– Да что же это такое?.. Вы, вообще, не имеете представления о лошадях? – визгливо напустилась она на Страйка и Робин. – Зачем было так мчаться по дороге?
– Да по этой дороге нужно в каске ездить, Кинвара! – крикнул Торквил в сторону ее удаляющейся фигуры, но хозяйка дома неслась дальше, будто не слышала. Вытаращив глаза, он обратился к Страйку и Робин: – По такой дороге, будь она неладна, – только не снижая скорости, а иначе недолго и в яме застрять, ха-ха. Входите… А, вот и Иззи.
Иззи вышла из дверей в темно-синем платье рубашечного покроя, с сапфировым крестом на шее. К удивлению Робин, она обняла Страйка, как старого друга, приехавшего выразить соболезнования.
– Привет, Иззи. – Он сделал полшага назад, чтобы высвободиться из ее объятий. – С Робин вы, естественно, знакомы.
– О да, теперь буду привыкать обращаться к тебе «Робин». – Она улыбнулась и расцеловала Робин в обе щеки. – Ты уж извини, если с языка сорвется «Венеция», – мысленно только так тебя и называю. Слышали новость о Уиннах? – на едином дыхании спросила Иззи.
Они покивали.
– Жуткий, жуткий человечишка, – выговорила Иззи. – Я рада, что Делия его выперла. Входите же… А где Кинвара? – повернулась она к зятю, сопровождая гостей в дом, мрачный после яркого солнечного света.
– Да лошади проклятые опять нервничают, – прокричал Торквил, перекрывая возобновившийся лай норфолк-терьера. – Фу, Рэттенбери, пошел вон, тебе в доме не место.
Пес заскулил и начал скрестись когтями в дверь, захлопнутую у него перед носом. Лабрадор успел тихо скользнуть за Иззи и вместе со всеми направился в гостиную по грязноватому коридору, который заканчивался широкой каменной лестницей. Высокие окна этой комнаты выходили на лужайку для крокета, за которой начиналась лесная чаща. Откуда ни возьмись на заросшую лужайку с оглушительным визгом выбежали трое белоголовых ребятишек, которые, впрочем, тут же скрылись из виду. Ничто в их облике не напоминало о современности. И одежда, и стрижки будто бы перенеслись сюда из сороковых годов.
– Потомство Торквила и Физзи, – любовно сообщила Иззи.
– Отпираться не стану, – гордо сказал Торквил. – Супруга моя наверху, сейчас за ней схожу.
Отвернувшись от окна, Робин почувствовала сильный, головокружительный аромат, который вызвал у нее безотчетное напряжение: оказалось, что на столике у дивана стоит ваза с восточными лилиями. Цветы были того блекло-розового оттенка, что и выгоревшие, некогда алые шторы, и истертая обивка стен, где несколько пунцовых прямоугольников намекали на недавно снятые картины. Над каминной полкой висело одно из немногих оставшихся полотен, изображавшее кобылу броского коричнево-белого окраса, трогающую носом чисто-белого жеребенка, свернувшегося на соломе.
Под этим полотном, спиной к пустой каминной топке, неподвижно стоял Рафаэль – они даже не сразу его заметили. В этой сугубо английской гостиной, с линялыми диванными подушками, грудой книг по садоводству на журнальном столике и щербатыми лампами в китайском стиле, он выглядел стопроцентным итальянцем.
– Привет, Рафф, – сказала Робин.
– Здравствуй, Робин, – ответил он без улыбки.
– Рафф, это Корморан Страйк, – вступила Иззи.
Рафаэль не шелохнулся; Страйк подошел к нему, чтобы пожать руку; Рафаэль приветствовал его с неохотой и сразу после рукопожатия опять засунул руку в карман джинсов.
– Ну так вот, мы с Физз как раз говорили о Уиннах. – Казалось, на Иззи произвела большое впечатление весть о разводе именитой пары. – Нам остается только молиться, чтобы Герайнт держал язык за зубами, потому что теперь, после папиной смерти, он может безнаказанно нести все, что заблагорассудится, правда ведь?
– Пусть попробует – у тебя есть на него управа, – напомнил Страйк.
Она бросила на него благодарный взгляд.
– Да, конечно, причем только благодаря тебе… и Венеции… То есть Робин, – спохватилась Иззи.
– Торкс, я уже сама спустилась! – прокричал незнакомый Страйку и Робин голос прямо за порогом, и в гостиную, неся нагруженный поднос, спиной вперед вошла женщина, в которой безошибочно угадывалась старшая сестра Иззи. Веснушчатая, с обветренным лицом и седыми прядями в светлых волосах, она предстала перед ними в рубахе, почти такой же, как у мужа, только отделанной жемчужинами. – ТОРКС! – задрав голову к потолку, гаркнула она так, что Робин вздрогнула. – Я ТУТ, ВНИЗУ!
Она с лязгом опустила поднос на оттоманку с вышитой обивкой, перед Раффом и камином.
– Здрасте всем. Я – Физзи. А где Кинвара?
– С лошадьми возится, – ответила Иззи, бочком обходя вокруг дивана и садясь. – Чтобы под этим предлогом не общаться с нами, так мне думается. Ребята, подвигайте себе, на чем сидеть.
Страйк и Робин взяли два продавленных кресла, стоящие рядом, под прямым углом к дивану. Пружины, судя по всему, пришли в негодность много десятилетий назад. Робин поймала на себе взгляд Рафаэля.
– Иззи упоминала, что вы знакомы с Шарли Кэмпбелл, – обратилась Физзи к Страйку, наливая всем чай.
– Да, это так, – подтвердил Страйк.
– Счастливчик, – изрек Торквил, только что вновь появившийся в гостиной.
Страйк сделал вид, что не услышал.
– А с Джонти Питерсом когда-нибудь пересекались? – продолжала Физзи. – С другом Кэмпбеллов? Он как-то связан с полицией… фу, Бэджер, это не тебе… Торкс, чем занимался Джонти Питерс?
– Заседал в городском магистрате, – во всеуслышание провозгласил Торквил.
– Да-да, точно, – подхватила Физзи, – в магистрате. Вы пересекались с Джонти, Корморан?
– Нет, – ответил Страйк, – к сожалению, не довелось.
– Он был женат на… как же ее звали… такая прелестная крошка… Аннабель. Очень помогла Фонду спасения детей, в прошлом году получила орден Британской империи, причем совершенно заслуженно. А кстати, коль скоро вы знакомы с Кэмпбеллами, то, безусловно, встречались и с Рори Монкриффом, правда?
– Не припоминаю, – терпеливо отвечал Страйк, а сам гадал, что сказала бы Физзи, узнай она, как Кэмпбеллы пускались во все тяжкие, чтобы на пушечный выстрел не подпускать его к своим друзьям и родственникам, и не спросит ли она дальше: «Ну, тогда вы определенно видели у них Бэзила Пламли, точно? Они его на дух не переносили, да-да, конченый алкоголик, но жена его покорила Килиманджаро, чем очень помогла Фонду защиты собак…»
Торквил оттолкнул жирного лабрадора от тарелки с печеньем, и пес поплелся в угол, где лег вздремнуть. Физзи сидела на диване между мужем и сестрой.
– Уж не знаю, присоединится к нам Кинвара или нет, – сказала Иззи. – Давайте, пожалуй, приступим к делу.
Страйк спросил, известно ли присутствующим, как продвигается полицейское расследование. Наступила небольшая пауза, нарушаемая только детским визгом на заросшей лужайке.
– За исключением того, что я тебе уже говорила, – начала Иззи, – нам практически ничего не известно, хотя по нашим ощущениям… вы согласны?.. – обратилась она к родным, – официальной версией остается самоубийство. Но в то же время следователи планируют тщательно рассмотреть…
– Не будем забывать, Изз, какой пост он занимал, – перебил Торквил. – Министр, член правительства, – естественно, они с особой тщательностью отнесутся к данному делу, речь ведь не о человеке с улицы. Чтобы вы понимали, Корморан, – со значением произнес он, поудобнее размещая свой значительный вес на диване, – вы уж простите, девушки, но скажу об этом вслух: я считаю, это не что иное, как самоубийство. Конечно же, я понимаю, примириться с этой мыслью трудно, и не думайте, пожалуйста, что я против вашего параллельного расследования! – заверил он Страйка. – Если девушкам так спокойнее, то и хорошо. Но что касается, э-э-э, мужского контингента… ты подтверждаешь, Рафф? – мы считаем, здесь все ясно: мой тесть почувствовал, что у него не осталось сил. Такое случается. Совершенно очевидно, это было помрачение рассудка. Ты подтверждаешь, Рафф? – повторил Торквил.
Рафаэлю, похоже, пришелся не по нраву этот подразумеваемый приказ. Оставив без внимания вопрос зятя, он обратился непосредственно к Страйку:
– Пару недель перед смертью мой отец вел себя непривычно. В то время я не понимал, в чем причина. Мне ведь никто не сказал, что его шанта…
– Это не обсуждается, – резко перебил его Торквил. – Мы же договорились. На семейном совете.
Иззи забеспокоилась:
– Корморан, я знаю, ты хотел понять, из-за чего шантажировали нашего отца…
– Джаспер не преступал закон, – твердо заявил Торквил. – Вопрос закрыт. Не сомневаюсь в вашей порядочности, – сказал он Страйку, – но в делах такого рода тайное становится явным, причем всегда. У нас нет желания повторно становиться мишенью для прессы. Мы же договорились, правда? – Он переключился на жену.
– Наверное, – пробормотала Иззи, которую, похоже, раздирали противоречия. – Нет, конечно, мы не хотим становиться мишенью для прессы, но у Джимми Найта были причины желать папе зла, Торкс, и, мне кажется, Корморану следует знать хотя бы это. Ты в курсе, что на этой неделе он заявился в Вулстон?
– Нет, – сказал Торквил. – Я не в курсе.
– Да-да, его видела миссис Энкилл, – подхватила Физзи. – Он спрашивал, не знает ли она, случайно, где его брат.
– Несчастный мальчонка, – туманно произнесла Иззи. – Он был не в себе. Ничего удивительного, если учесть, кто его воспитывал – Джек о’Кент. Как тут сохранишь рассудок? Однажды вечером папа пошел выгуливать собак, – она повернулась к Страйку и Робин, – и увидел, как Джек пинками – буквально пинками – гоняет Билли по двору. Совершенно голого. Конечно, при виде папы Джек о’Кент остановился.
Похоже, ни Иззи, ни ее отцу не пришло в голову сообщить об этом случае в полицию или в отдел социальной защиты. Как будто Джек о’Кент и его малолетний сын были дикими лесными животными, которым, как ни печально, самой природой предначертано так себя вести.
– Я считаю, – заявил Торквил, – чем меньше мы будем говорить про Джека о’Кента, тем лучше. Вот ты говоришь, Физз, что у Джимми были причины желать зла вашему отцу, но на самом-то деле этим парнем двигала жажда наживы, а убийство вашего отца никак не могло…
– И все же Джимми затаил на него злобу, – решительно стояла на своем Физзи. – Возможно, когда он понял, что денег ему не видать, его захлестнуло бешенство. В юности он на всех наводил ужас, – пояснила она Страйку. – Рано примкнул к левакам. Приходил с братьями Бутчер в местную пивную, во всеуслышание призывал вешать, колесовать и четвертовать всех тори, да еще пытался продавать «Соушиэлист уоркер».
Страйк заметил, что Физзи косится на младшую сестру, но та и бровью не ведет.
– От него всегда были неприятности, одни неприятности, – продолжала Физзи. – Девочкам он нравился, но…
Тут распахнулась дверь, и в гостиную, к нескрываемому удивлению всех членов семьи, стремительно ворвалась Кинвара, взволнованная и раскрасневшаяся. Не без труда выбравшись из своего продавленного кресла, Страйк сумел удержаться в вертикальном положении да еще протянуть ей руку.
– Корморан Страйк. Приятно познакомиться.
По виду Кинвары было ясно, что она предпочла бы не слышать этого вежливого приветствия, но ей ничего не оставалось, кроме как пожать протянутую руку, хотя и с видимой неохотой. Торквил поставил рядом с оттоманкой дополнительное кресло, а Физзи налила еще одну чашку чая.
– Лошади в порядке, Кинвара? – участливо поинтересовался Торквил.
– Как сказать. Мистик опять до мяса покусал Романо, – ответила Кинвара, с гадливостью посмотрев на Робин, – так что пришлось снова вызывать ветеринара. Когда по дороге на большой скорости едет машина, Мистик приходит в неистовство, а в остальном – да, он в полном порядке.
– Не понимаю, зачем ты держишь жеребцов в одной леваде, Кинвара, – сказала Физзи.
– Что они не ладят – это миф, – отрезала Кинвара. – В дикой природе часто встречаются табуны из одних жеребцов. Швейцарские ученые доказали, что жеребцы мирно сосуществуют после установления иерархии, – авторитарно, почти фанатично заявила она.
– А мы сейчас рассказывали Корморану про Джимми Найта, – сообщила ей Физзи.
– Мне казалось, вы условились не вдаваться…
– Шантажа никто не касается, – поспешно вставил Торквил, – мы лишь обрисовали, каким он был негодяем в юные годы.
– Так-так, – бросила Кинвара, – понятно.
– Ваша падчерица обеспокоена его возможной причастностью к смерти вашего супруга, – сказал Страйк, наблюдая за ее реакцией.
– Знаю, – с напускным равнодушием ответила Кинвара, следя глазами за Рафаэлем, который отделился от каминной решетки, чтобы принести пачку «Мальборо лайтс», лежавшую возле настольной лампы. – Сама я не была знакома с Джимми Найтом. Впервые увидела его год назад, когда он заявился к нам в дом для разговора с Джаспером. Пепельница вот там, Рафаэль, под журналом.
Закурив, ее пасынок перенес пепельницу на тот столик, что стоял ближе остальных к Робин, и занял прежнюю позицию перед пустой каминной топкой.
– Тогда все и началось, – продолжала Кинвара. – Шантаж. В тот вечер Джаспера дома не оказалось, и Джимми решил обратиться ко мне. Когда вернулся Джаспер и я пересказала ему этот разговор, он просто вышел из себя.
Страйк выжидал. У него закрались подозрения, что в этой комнате он не единственный, кто ждет, чтобы Кинвара нарушила обет молчания и выложила суть того давнего разговора. Однако с этим она не спешила, и Страйк достал блокнот.
– Не возражаете, если я задам несколько стандартных вопросов? Думаю, следователи опросили вас достаточно подробно, но хотелось бы, если можно, прояснить кое-какие пункты; вы не против? Ну, например: сколько существует ключей от дома на Эбери-стрит?
– По моим сведениям – три, – с нажимом ответила Кинвара, давая понять, что родня вполне могла скрыть от нее наличие других ключей.
– И у кого они находились? – поинтересовался Страйк.
– Один у Джаспера, его собственный, – сказала Кинвара, – один у меня, и был еще запасной – Джаспер отдал его приходящей домработнице.
– И зовут ее?..
– Понятия не имею. Джаспер отказал ей от места за пару недель до… до смерти.
– А по какой причине он ее рассчитал? – спросил Страйк.
– Если вам обязательно это знать – по той причине, что нам пришлось затянуть пояса.
– Вы наняли ее через агентство?
– Нет, что вы. Джаспер был очень старомоден. Он обратился в местную лавку, выставил там рукописное объявление, и она откликнулась. Не то румынка, не то полька, точно не знаю.
– У вас не осталось ее данных?
– Нет. Джаспер ее нашел, он же ее и уволил. Я вообще с ней не сталкивалась.
– И куда делся ее ключ?
– Был в ящике кухонного стола на Эбери-стрит, но после смерти Джаспера нам стало известно, что все содержимое этого ящика он унес на работу и запер в своем письменном столе, – ответила Кинвара. – Потом министерство вернуло нам все его личные вещи.
– Удивительно, – заметил Страйк. – Кто-нибудь знает, почему он так поступил?
Домочадцы сидели с непонимающим видом, но Кинвара сказала:
– Он и прежде очень пекся о безопасности, а в последнее время у него буквально началась паранойя… во всем, что не касалось лошадей, естественно. Дом на Эбери-стрит запирается на особый ключ. С секретом. Изготовить с него дубликат невозможно.
– Изготовить дубликат трудно, – поправил Страйк. – Но если знаешь специально обученных людей, то ничего невозможного нет. Где находились два оставшихся ключа в момент его смерти?
– Ключ Джаспера – в кармане его пиджака, а мой вот здесь, в сумочке, – ответила Кинвара.
– Баллон с гелием, – перешел к следующему пункту Страйк. – Кто-нибудь знает, когда он был куплен?
Вопрос был встречен гробовым молчанием.
– Устраивались ли там домашние праздники, – спросил Страйк, – например, для кого-нибудь из внуков?..
– Никогда, – подала голос Физзи. – Дом на Эбери-стрит служил папе рабочим кабинетом. Сколько я себя помню, никаких праздников там не устраивали.
– А вы, миссис Чизл, – обратился Страйк к вдове, – не припомните ли какого-нибудь случая?..
– Нет, – перебила она. – Об этом уже спрашивали следователи. Должно быть, этот баллон купил сам Джаспер – другого объяснения нет.
– А квитанции не сохранилось? Или чека об оплате банковской картой?
– Он ведь мог и наличными заплатить, – услужливо подсказал Торквил.
– Следующий пункт, который хотелось бы прояснить, – не останавливался Страйк, сверяясь с заранее составленным списком, – касается телефонных звонков министра в то утро. Очевидно, что он позвонил вам, миссис Чизл, а после этого вам, Рафаэль.
Рафаэль кивнул. Кинвара сказала:
– Он хотел уточнить, всерьез ли я написала о своем уходе, и я подтвердила, что да, всерьез. Разговор был недолгим. Я не знала… не имела понятия, кем на самом деле является ваша помощница. Она возникла ниоткуда, а Джаспер, когда я стала задавать о ней вопросы, повел себя как-то несуразно, и я… я очень расстроилась. Подумала, что он закрутил с ней роман.
– А вас не удивило, что муж выжидал до утра, прежде чем позвонить вам насчет оставленной вами записки? – осведомился Страйк.
– Он сказал, что не сразу ее заметил.
– Где вы ее оставили?
– На его прикроватной тумбочке. Вероятно, муж вернулся домой нетрезвым. Он много пьет… пил… много пил. С тех пор, как его начали шантажировать.
Норфолк-терьер, оставленный на улице, вдруг стал биться в застекленную дверь и снова зашелся лаем.
– Чертов кобель, – бросил Торквил.
– Он тоскует по Джасперу, – объяснила Кинвара. – Это б-был… пес Джаспера…
Вскочив со своего места, она отошла в сторону и выхватила несколько бумажных носовых платков из коробки, стоявшей поверх книжек по садоводству. Всем стало неловко. Терьер тявкал не умолкая. Лабрадор проснулся и один раз хрипло гавкнул в ответ. Тут кто-то из белобрысых ребятишек, опять появившихся на лужайке, позвал его играть в мячик. Терьер потрусил к ним.
– Молодчина, Прингл! – прокричал Торквил.
В наступившей тишине слышались только приглушенные всхлипы Кинвары и посапывание лабрадора, который вновь укладывался спать. Иззи, Физзи и Торквил обменялись смущенными взглядами, а Рафаэль, словно каменный идол, уставился прямо перед собой. Робин, которая откровенно не любила Кинвару, тем не менее увидела в бездействии ее родни явную черствость.
– Откуда взялась эта картина? – щурясь, спросил Торквил с притворным интересом и стал разглядывать полотно с лошадьми над головой Рафаэля. – Новая, что ли?
– По-моему, еще от Тинки осталась, – сказала Физзи и тоже сощурилась. – Она вывезла из Ирландии массу всякого конского барахла.
– Вам видно этого жеребенка? – спросил Торквил, критически изучая картину. – Знаете, что мне приходит на ум? Оверо – синдром смертности белых жеребят. Слыхали про такое? – обратился он к жене и свояченице. – Ты-то, наверное, знаешь это досконально, Кинвара. – Торквил великодушно направил разговор в светское русло. – Рождается белоснежный жеребенок, с виду здоровый, а на поверку с дефектом. С непроходимостью кишечника. Мой отец увлекался коневодством, – объяснил он Страйку. – Такой жеребенок не выживает – это, можно сказать, смертельная белизна. Трагедия в том, что детеныш появляется на свет живым, кобыла начинает его выкармливать, привязывается к нему, а потом…
– Торкс, – одернула его Физзи, но было уже поздно.
Кинвара выбежала из комнаты. Хлопнула входная дверь.
– А что? – удивился Торквил. – Что я такого?..
– Младенец, – шепнула Физзи.
– Боже правый! – спохватился он. – Совсем вылетело из головы.
Он встал, поддернул горчичные штаны и сказал стыдливо, но вместе с тем вызывающе, не обращаясь ни к кому в отдельности:
– Да бросьте вы. Я же не мог предвидеть, как это будет воспринято. Фу-ты ну-ты, картина с лошадками!
– Будто ты не знаешь Кинвару, – сказала Физзи. – Для нее любой разговор насчет младенцев – нож острый. Извините нас, – повернулась она к Страйку и Робин. – Понимаете, Кинвара в свое время родила, но ребенок вскоре умер. Для нее это больная тема.
Подойдя к полотну, Торквил с прищуром уставился поверх головы Рафаэля на бронзовую табличку, прикрепленную к раме.
– «Скорбящая кобыла», – прочел он. – Ну, что я говорил! – торжествующе воскликнул он. – Жеребенок мертв.
– Кинвара любит эту картину, – неожиданно для всех сказал Рафаэль, – потому что кобыла напоминает ей Леди.
– Кого? – переспросил Торквил.
– Кобылу, у которой был ламинит.
– Что такое «ламинит»? – не понял Страйк.
– Ревматическое воспаление копыта, – объяснила ему Робин.
– О, ты занимаешься верховой ездой? – оживилась Иззи.
– Сейчас уже нет.
– Ламинит – это не шутка, – сказала Физзи Страйку. – Заболевшая лошадь может остаться калекой. Лечение и уход сложны и зачастую безрезультатны, так что из милосердия…
– Моя мачеха с месяц выхаживала ту лошадь, – сказал Страйку Рафаэль. – По ночам к ней вставала, чего только не делала. Отец дождался, чтобы…
– Рафф, эти разговоры сейчас не к месту, – перебила Иззи.
– …дождался, чтобы Кинвара уехала в город, – упрямо продолжал Рафаэль, – без ее ведома вызвал ветеринара и приказал усыпить животное.
– Леди только мучилась, – встряла Иззи. – Я знаю, в каком она была состоянии, мне папа рассказывал. Поддерживать в ней жизнь можно было только из эгоистических побуждений.
– Пусть так, – сказал Рафаэль, глядя на лужайку за окном, – но, если бы мне самому довелось по возвращении домой из города увидеть труп своего любимого животного, я бы, вероятно, тоже схватился за что-нибудь тяжелое.
– Рафф, – взмолилась Иззи, – побойся Бога!
– И добивалась этого ты, Иззи, – с мрачным удовлетворением припечатал он. – Неужели ты думаешь, что мистер Страйк и его ослепительная ассистентка не разыщут Тиган, чтобы взять у нее показания? Очень скоро им станет известно, на какие гадости был способен папа…
– Рафф! – прикрикнула Иззи.
– Полегче, старина, – произнес Торквил; подобные фразы Робин встречала разве что в книгах. – Случай, конечно, был чертовски прискорбный, но зачем же так?
Не обращая внимания на домочадцев, Рафаэль опять повернулся к Страйку:
– Полагаю, теперь вы спросите, что сказал мне по телефону отец.
– Точно, – подтвердил Страйк.
– Он вызвал меня сюда, – сказал Рафаэль.
– Сюда? – перепросил Страйк. – В Вулстон?
– Сюда, – повторил Рафаэль. – В этот дом. Сказал, что Кинвара, по его мнению, затевает некое безрассудство. Говорил он сбивчиво. Даже нервозно. Как в тяжелом похмелье.
– Как вы для себя истолковали «некое безрассудство»? – поинтересовался Страйк, занеся ручку над страницей блокнота.
– Понимаете, она взяла манеру грозить, что наложит на себя руки, – сказал Рафф. – А может, он опасался, как бы она не сожгла то немногое, что у него осталось. – Он обвел рукой гостиную. – Как видите, сущие крохи.
– Отец сообщил вам, что она от него уходит?
– У меня возникло такое чувство, что отношения у них вконец испорчены, но точные слова не припомню. Речь его звучала довольно бессвязно.
– И вы его послушались? – спросил Страйк.
– Ну да, – сказал Рафаэль. – Тотчас же сел за руль, как образцовый сын, примчался сюда, Кинвара была в добром здравии, хлопотала на кухне, бесновалась насчет Венеции… то есть Робин, – поправился он. – Заподозрила, как вы понимаете, что папа ее трахает.
– Рафф! – возмутилась Иззи.
– Такие выражения, – добавил Торквил, – сейчас неуместны.
Все старательно отводили глаза от Робин. Она чувствовала, что заливается краской.
– Есть в этом какая-то странность, вам не кажется? – отметил Страйк. – Отец вызывает вас сюда, в Оксфордшир, а это не ближний свет, хотя совсем рядом есть люди, которым он спокойно мог бы поручить догляд за своей женой. По моим сведениям, здесь как раз кто-то ночевал, это так?
Не дав брату ответить, в разговор вклинилась Иззи.
– Здесь ночевала Тиган… девушка с конюшни… потому что Кинвара отказывалась оставлять лошадей без присмотра, – сообщила она и, верно предугадав следующий вопрос детектива, продолжала. – К сожалению, никаких контактных данных у нас нет, потому что после папиной смерти Кинвара с ней разругалась и Тиган ушла. Не представляю, где она теперь. Кстати, не следует забывать, – назидательно сказала она, склоняя голову к Страйку, – что в тот час, когда здесь, по ее собственным словам, оказалась Кинвара, Тиган, скорее всего, видела десятый сон. Дом у нас большой. Кинвара может указать любое время приезда – Тиган, весьма вероятно, ничего не слышала.
– Но если Кинвара находилась вместе с ним на Эбери-стрит, зачем он велел мне мчаться сюда и не спускать с нее глаз? – Рафаэлю изменила выдержка. – И как ей удалось, с вашей точки зрения, меня опередить?
Иззи, казалось, жаждала дать ему достойный отпор, но с ходу ничего не придумала. Теперь Страйк понял, почему Иззи сказала, что содержание телефонного разговора Чизуэлла с сыном «не играет роли»: оно еще более подрывало версию о виновности Кинвары.
– Как фамилия Тиган? – спросил он.
– Бутчер, – ответила Иззи.
– Она, случаем, не родственница братьям Бутчер, с которыми раньше водился Джимми Найт?
Робин отметила, что сидевшая на диване троица прячет глаза. После паузы на вопрос ответила Иззи:
– В принципе, да, но… Пожалуй, я могла бы связаться с этой семьей и попросить номер телефона Тиган. Да, Корморан, так я и сделаю. О результатах сообщу.
Страйк опять повернулся к Рафаэлю:
– Значит, вы сразу выехали, как только отец направил вас к Кинваре?
– Нет, я вначале перекусил, принял душ, – ответил Рафаэль. – Не могу сказать, что я к ней очень спешил. Не такие мы с ней закадычные друзья. Здесь я оказался около девяти утра.
– И сколько времени тут пробыли?
– Ну, в итоге – не один час, – спокойно ответил Рафаэль. – Приехали двое полицейских, сообщили о папиной смерти. После такого, как вы понимаете, я не мог тут же сорваться в обратный путь. Кинвара чуть не…
В этот миг распахнулась дверь и на пороге с застывшим лицом возникла Кинвара, которая прошествовала к своему креслу с жесткой спинкой и села, сжимая в руке ком бумажных носовых платков.
– У меня есть пять минут, – объявила она. – Только что звонил ветеринар: он был на вызове где-то неподалеку и сейчас заедет осмотреть Романо. Я не могу задерживаться.
– Можно мне кое о чем спросить? – обратилась к Страйку Робин. – Я понимаю, что это, возможно, не имеет никакого отношения к делу, – произнесла она в пространство, – но, когда я обнаружила тело министра, на полу валялся маленький голубой тюбик гомеопатических пилюль. Мне показалось, что гомеопатия – это не то средство, к которому он…
– А что за пилюли? – на удивление резко перебила Кинвара.
– «Лахезис», – ответила Робин.
– В маленьком голубом тюбике?
– Именно так. Это ваши?
– Да, мои!
– Вы забыли их на Эбери-стрит? – спросил Страйк.
– Нет, я потеряла их с месяц назад… но в дом не приносила. – Кинвара нахмурилась, скорее в ответ на свои мысли, чем на повисший в комнате вопрос. – А купила в Лондоне, потому что в вулстонской аптеке этого лекарства не оказалось.
Все с тем же хмурым видом она явно восстанавливала в уме минувшие события.
– Помню, выйдя из аптеки, я попробовала их на вкус – хотела понять, заметит он или нет, если подмешать их ему в…
– Простите, как вы сказали? – Робин не верила своим ушам.
– Если подмешать их в корм Мистику, – закончила Кинвара. – Они были куплены для Мистика.
– Ты собиралась пичкать жеребца гомеопатическими шариками? – уточнил Торквил, всем своим видом призывая остальных согласиться, насколько это смешно.
– Вот и Джаспер счел, что это абсурд, – туманно высказалась погруженная в воспоминания Кинвара. – Да, расплатившись за покупку, я тут же вскрыла тюбик, бросила в рот пару шариков и, – она жестами изобразила дальнейшие действия, – опустила тюбик в карман куртки, а когда вернулась домой, тюбика в кармане уже не было. Я так и не поняла, где могла его выронить.
Тут она тихо ахнула и залилась краской. Можно было подумать, ей открылось нечто потаенное, глубоко личное. Затем, осознав, что на нее по-прежнему устремлены все взгляды, она сказала:
– В тот день я уезжала из Лондона вместе с Джаспером. Мы встретилась на вокзале, вместе вошли в вагон и… значит, он вытащил их у меня из кармана! Выкрал, чтобы помешать лечению Мистика!
– Не смеши, Кинвара! – коротко хмыкнув, сказала Иззи.
Рафаэль резким движением затушил сигарету в фарфоровой пепельнице, стоявшей у локтя Робин. Похоже, удержаться от комментариев ему было нелегко.
– И вы повторили эту покупку? – спросила Робин.
– Повторила, – ответила Кинвара в полной прострации от пережитого потрясения, хотя Робин сочла весьма сомнительным ее умозаключение насчет судьбы лекарства. – Но упаковка уже была другой. Тот голубой тюбик был куплен первым.
– Но разве гомеопатия – это не плацебо? – спросил Торквил, обращаясь ко всем сразу. – Как может лошадь…
– Торкс, – стиснув зубы, процедила Физзи. – Заткнись, наконец.
– Почему же ваш супруг выкрал у вас тюбик гомеопатических пилюль? – с любопытством спросил Страйк. – Это смахивает…
– …на бессмысленную злонамеренность? – предположил Рафаэль, который, сложив руки на груди, стоял под изображением мертвого жеребенка. – Не потому ли, что тот, кто всегда уверен в своей правоте, считает возможным препятствовать другому в совершении самых безобидных поступков?
– Рафф, – тут же окоротила его Иззи, – я понимаю, ты убит горем…
– Нет, Изз, я не убит горем, – сказал Рафаэль. – Наоборот, я воспрял духом, учитывая, сколько мерзостей совершил наш папа при жизни…
– Ну хватит, юнец! – возмутился Торквил.
– Не обращайся ко мне «юнец», – потребовал Рафаэль и вытряхнул из пачки следующую сигарету. – Я понятно излагаю? Нефиг говорить мне «юнец».
– Вы уж извините Раффа, – громогласно обратился Торквил к Страйку. – Его пришибло завещание моего покойного тестя.
– Я давно знал, что вычеркнут из завещания, – бросил Рафаэль и указал пальцем на Кинвару. – Она об этом позаботилась!
– Мне не пришлось уламывать твоего отца, уж поверь! – побагровев, заявила Кинвара. – А деньги к тебе сами идут: ты у своей матери как сыр в масле катаешься. – Теперь она повернулась к Робин. – Его мать ушла от Джаспера к торговцу бриллиантами, забрав из дома все, что смогла вывезти…
– У меня остается еще пара вопросов, если позволите, – громко спросил Страйк, не дав взбешенному Рафаэлю раскрыть рта.
– К Романо сейчас приедет ветеринар, – напомнила Кинвара. – Мне надо возвращаться в конюшню.
– Всего пара вопросов, это недолго, – заверил ее Страйк. – У вас раньше пропадали таблетки амитриптилина? Они ведь отпускаются по рецепту, правда?
– Дознаватели уже спрашивали. Я вполне могла потерять несколько штук, – с раздражающей уклончивостью ответила Кинвара, – но точно сказать не могу. Одно время я думала, что потеряла таблетницу, а когда нашла, таблеток в ней было меньше, чем мне помнилось, и я еще решила на всякий случай отвезти неначатую упаковку на Эбери-стрит, но, когда полицейские начали приставать с вопросами, мне так и не удалось вспомнить, сделала я это или только собиралась.
– Значит, вы не смогли бы показать под присягой, что у вас пропадали таблетки?
– Не смогла бы, – согласилась Кинвара. – Джаспер вполне мог выкрасть несколько штук, но присягнуть не могу.
– А после смерти вашего супруга появлялись ли у вас в саду посторонние лица? – спросил Страйк.
– Нет, – сказала Кинвара. – Ничего такого не было.
– У меня есть сведения, что какой-то знакомый вашего супруга звонил ему на рассвете в день его смерти, но так и не дозвонился. Не знаете, случайно, кто это был?
– Ну… пожалуй… это был Генри Драммонд, – выговорила Кинвара.
– И кто он?..
– Это галерист, папин старинный друг, – перебила Иззи. – Одно время Рафаэль у него работал… правда, Рафф?.. еще до того, как стал помогать папе в палате общин.
– Еще и Генри сюда приплели! – недобро хохотнул Торквил.
– Ну что ж, на этом, думаю, можно закончить, – пропустив мимо ушей этот выпад, Страйк закрыл блокнот, – вот только хотелось бы уточнить: по вашему мнению, миссис Чизл, ваш супруг действительно покончил с собой?
Рука, державшая ком бумажных носовых платков, судорожно сжалась.
– Кого интересует мое мнение?
– Меня, будьте уверены, – сказал Страйк.
Взгляд Кинвары метнулся от Рафаэля, по-прежнему хмуро изучающего лужайку за окном, к Торквилу.
– Ну, если вы спрашиваете мое мнение, то Джаспер совершил очень большую глупость как раз перед тем, как…
– Кинвара, – предостерег Торквил, – я советую не…
– А ты мне не советуй! – отрезала Кинвара, с прищуром оборачиваясь к нему. – Это ведь ты своими советами довел нашу семью, считай, до разорения!
Физзи через голову сестры стрельнула глазами на мужа, требуя помолчать. Кинвара повернулась к Страйку:
– Незадолго до своей кончины мой муж спровоцировал одного человека, которого – я предупреждала – огорчать нельзя…
– Вы имеете в виду Герайнта Уинна? – Страйк не стал дожидаться окончания тирады.
– Нет, – ответила Кинвара, – но очень близко. Торквил хочет заткнуть мне рот, чтобы сохранить в тайне имя своего дружка, Кристофера…
– Тысяча чертей! – взорвался Торквил и, вскочив, опять стал поддергивать вельветовые штаны. – Что же это делается: мы втягиваем в какие-то нелепые фантазии совершенно посторонних лиц. Ну при чем здесь вообще Кристофер? Мой тесть покончил с собой! – на повышенных тонах выговаривал он Страйку, прежде чем переключиться на жену и свояченицу. – Я терпел этот цирк из-за вас, девушки, оберегал ваше душевное спокойствие, но теперь, видя, куда это завело…
Иззи и Физзи принялись наперебой оправдываться и увещевать Торквила; в этом гомоне Кинвара встала, отбросила назад длинные рыжие волосы и направилась к дверям, оставив у Робин стойкое впечатление, что эта граната была подброшена в разговор не случайно. У порога Кинвара помедлила, и все головы, как по команде, повернулись в ее сторону. Звонким и чистым детским голоском она сказала:
– Нагрянули сюда всей толпой, как будто вы тут хозяева, а я приживалка, но Джаспер сказал, что я имею право занимать этот дом хоть до конца своих дней. Сейчас мне нужно встретить ветеринара, а когда я вернусь, избавьте меня от своего присутствия. И чтобы ноги вашей тут больше не было.
