Глава 18. Верненский сыск
До отъезда коллежский советник успел еще раз прогуляться по Джаркенту, в том числе по самой интересной его части — азиатской. Обошел огромный Таранчинский базар и караван-сарай, осмотрел снаружи знаменитую мечеть. Зрелище и в самом деле было диковинное: минареты в виде китайских пагод, яркие краски, необычные детали. Русского даже пустили во внутренний двор, окруженный крытой галереей.
Лыков вновь поразился размаху города. Три широченных проспекта пересекали его с севера на юг, начинаясь от Головного арыка. Длина проспектов превышала четыре версты. Под прямыми углами их пересекали более узкие улицы. Обширные площади в русской части — Лесная, Сенная и Конная — делали Джаркент еще просторнее. Как в Верном и Ташкенте, улицы были обсажены пирамидальными тополями в два ряда, за ними журчали узкие арыки. Поверх заборов виднелись плети винограда, купы хурмы, шелковицы и абрикосов. Хотя городу исполнилось уже двадцать четыре года, ни одна из его улиц до сих пор не имела названия.
Ранним утром та же бричка повезла Алексея Николаевича и Анастасию в областной город. Правил на этот раз Шарипов, и в конвое шло отделение казаков. Сыщик из интереса пересчитал пулевые отметины на стенках — семь штук. Лоевская зябко повела плечами и отвернулась, не сказала ни слова.
До Верного они добрались благополучно. Завезли барышню домой, в здание уездной управы. Лыков не упустил случая и познакомился с ее отцом. Возможно, им скоро предстоит породниться… Точнее, дай Бог им породниться, мысленно поправил себя сыщик, пожимая руку седовласому полковнику типичной туркестанской наружности. Орденов у Лоевского было больше, чем у питерца.
Сергей Дмитриевич уже знал, что его единственная дочь чуть не погибла. Что один из ее спутников убит, а второй тяжело ранен. И что спаслась она лишь благодаря смелости и хладнокровию Лыкова. Он принялся благодарить гостя. Тот в ответ рассказал, как Анастасия Сергеевна отважно себя вела и даже застрелила одного из нападавших. Лоевский растрогался:
— Настоящая урючница! Это она в мать. Та была огонь, ничего не боялась. Однажды на дороге из Оша в Узгент вместе со мной отбивалась от барантачей.
Сыщик спешил заняться дознанием, но самое главное он сказать успел:
— Сергей Дмитриевич, рад с вами познакомиться. И счел бы за честь и был бы счастлив стать вашим сватом.
Барышня покраснела и напряглась. Неужели здесь этот вопрос еще не решен? Лыков уже выругал себя за то, что поторопился. Но полковник, помолчав, ответил:
— Я с большим уважением и симпатией отношусь к Николаю Алексеевичу. А теперь увидел, откуда взялись его черты, его достоинства, из какого корня. Давайте поторопим наших дорогих детей. Давайте сделаем первый шаг за них. Извините за прямоту — внуков хочется.
Два седовласых человека обнялись и трижды, по-русски, расцеловались. Отец повернулся к дочери:
— Анастасия, ты не против, если я объявлю о помолвке? Немедленно, сегодня, сию секунду.
— Ах, папенька! — ответила барышня и кинулась ему на шею. У пуленепробиваемого сыщика запершило в горле, и он откланялся.
Следующая встреча, с вице-губернатором Осташкиным, была трудной. Павел Петрович и слышать не хотел о том, что утечка секретных сведений произошла из его канцелярии.
— Это вы там в Джаркенте раструбили, мои подчиненные не могли такого сделать! — кричал он на гостя. Тот знал, что это правда. Но в интересах дела требовалось, чтобы резидент думал, что скрыл следы. Поэтому питерец повел себя примирительно.
— Павел Петрович, исключать нельзя ничего. Прошу вас провести негласное расследование: каким путем следовала моя телеграмма, кто ее видел… Хорошо? А еще дайте мне начальника вашего сыскного отделения. Будем вместе дознавать смерть купца-шпиона, может, выйдем на след организации с этой стороны.
Вице-губернатор дернул секретаря и приказал вызвать Поротикова. Потом пояснил коллежскому советнику:
— Телефона в Верном нет, придется обождать. Сыскного отделения тоже нет. И настоящего полицмейстера нет! Капитан Богаевский ускакал на освободившуюся должность Лепсинского уездного начальника. Там жалование выше. Заместитель капитана, коллежский асессор Хахалев спал и видел, как бы ему вернуться в участковые приставы. Вот, нашли хорунжего Поротикова из Второго Сибирского казачьего полка. Приказом военного губернатора он неделю назад назначен временно исправляющим должность верненского полицмейстера. В дела еще не вошел, и вообще… Казак, одним словом.
— Ну и что, если казак? — осадил вице-губернатора Лыков. — Вон в Семипалатинске полицмейстером тоже казак. И фамилия под стать вашему: Забабахин. А вполне справляется.
— Да? Ну, посмотрим.
— Значит, мне придется вести дознание с человеком, который занял должность неделю назад, — констатировал сыщик. — И на временных основаниях.
— Увы, — развел руками Осташкин. — Других не имеем.
— А есть в верненской полиции способный к сыску человек? Обычно такой находится. И даже если нет сыскной части, ему неформально поручают вести важнейшие дознания.
— Есть такой и у нас, — обрадовал питерца вице-губернатор. — Это околоточный надзиратель Второго участка Склюев. Молодой, но у него и правда способности к вашему делу. Берите парня в охапку, он будет вам полезным помощником. И вообще… — Павел Петрович усмехнулся: — Вы знаете особенность области? Военный губернатор Семиречья назначается и увольняется по представлению министра внутренних дел. А не военного! Мы такие одни во всем Туркестане.
— Вот как? — удивился Лыков. — Впервые слышу. Но почему?
— Мы сначала входили в Степное генерал-губернаторство. А потом в девяносто девятом году нас переподчинили Ташкенту. И забыли изменить положение об управлении. Так что, Алексей Николаевич, пользуйтесь случаем. И я, и генерал-лейтенант Покотило надеемся иметь в вашем лице союзника. Мало ли что вы потом скажете Столыпину в Петербурге? Поэтому сделаем все, что в наших силах.
— Спасибо, Павел Петрович. Я с министром вижусь только по большим праздникам, но зато директор Департамента полиции — каждый день. Иногда и не по одному разу. Так что ваш намек понял.
— Ну и славно.
На этих словах в кабинет вошел угловатый низкорослый офицер в форме сибирских казаков.
— Явился по вашему распоряжению, — отрапортовал он, без интереса глядя на незнакомого господина.
— Флегонт Илларионович, познакомьтесь. Это коллежский советник Лыков из Петербурга. Сыщик! Приехал сюда помочь дознанию, которое ведет Военное министерство. Дело, между прочим, о шпионстве.
Хорунжий сделался еще мрачнее.
— Это он прислал мне телеграмму, чтобы проследить за купцом Айчуваковым. А того, вишь, прирезали. Теперь надо помочь Лыкову найти убийц. У вас, как у полицмейстера, полно хлопот. Поручите это Склюеву. И освободите его на время от всех других дел. Идите.
— Слушаюсь!
Сыщик с полицмейстером вышли вместе. Лыков тотчас же протянул руку:
— Флегонт Илларионович, меня звать Алексей Николаевич.
— Хм.
— Я хочу увидеть протокол осмотра места происшествия и результаты вскрытия.
— Дадим. Не желаете ли чаю?
— С большим удовольствием, — питерец постарался придать голосу как можно больше энтузиазма.
Верненское полицейское управление находилось в пяти минутах ходьбы от областного начальства по той же Гоголевской улице. Пока шли, Поротиков жаловался:
— Арендуем частный дом. Тесно, карцеры в подвале сырые… Жалование сами знаете какое.
— Но все же вы ушли из строя?
— Был вынужден. Меня командировали в распоряжение военного губернатора, и вот, теперь я вроде как полицмейстер.
— Почему вроде как?
Хорунжий смутился:
— Ну, только исправляю должность.
— Все впереди. Между прочим, от того, как мы с вами будем искать убийц Айчувакова, зависит ваше служебное будущее. Мы понимаем друг друга?
— Хм. Я сейчас вызову Склюева и дам все необходимые распоряжения.
Пока ловкий околоточный шел в управление, Алексей Николаевич успел выпить два стакана чая. Хорунжий вился вокруг, как пчела возле цветка. Наконец явился Склюев. Питерца удивила его молодость: околоточному было лет двадцать пять. Взгляд умный, вид бравый, все как полагается.
— Алексей Михайлович вас кличут? — сразу принялся за дело коллежский советник. — Тезка. Зовите меня Алексей Николаевич. Сейчас господин полицмейстер все вам объяснит.
Поротиков угощать подчиненного чаем не стал, а спросил официальным тоном:
— Какие дела у вас сейчас на первом плане?
— На первом — убийство в доме купца Нохрина.
— Это где жену барнаульского мещанина зарезали?
— Так точно, Наталью Баклагину. При попытке ограбления.
— Успехи есть?
— Ищем, ваше благородие.
— Еще что? Из свежего.
— Из свежего — в ренсковом погребе Дукнатова опять драка.
— Закрыть, патент отобрать.
— Слушаюсь. Еще верненский мещанин Автоном Крутов ночью избит и ограблен верненскими же мещанами Усковым и Белоусовым. Я их арестовал и посадил в часть. Далее, у сарта с Узун-Агачской улицы с разрушением глинобитного заплота выкрадены лошадь и бык, похищено туземное седло. Убытков рублей на триста… И наконец, убийство на клеверных участках купца-кашгарца.
— Господин коллежский советник прибыл как раз по этому делу. Значит, так. Другие дела отложить, начать дознание смерти Тайчика Айчувакова. Господин Лыков будет руководить вашими действиями. При необходимости привлекайте все силы вверенной мне полиции. Вопросы есть?
— Никак нет.
— Выполняйте.
Лыков вышел вслед за околоточным и сказал с улыбкой:
— Пойдемте к вам в участок. Там я и начну руководить вашими действиями.
И сразу добавил:
— Вести дознание, конечно, будете вы. В своем городе небось лучше любого командированного справитесь. Я помогу, чем смогу. Дело очень важное, оно на контроле у военного министра. Без нас, сыщиков, армия не управится. Давайте им поможем. Вместе.
— Давайте, — ответил повеселевший надзиратель.
Вскоре Алексей Николаевич сидел в общей комнате Второго участка и читал бумаги.
— Как убили кашгарца?
— Закололи тонким стилетом.
— Откуда здесь взяться стилету?
— Так написано в заключении городового доктора Сперанского. Вот, смотрите.
— Да, действительно. Но это странно до неправдоподобия. Вообще заключение какое-то корявое. «Своеобразное членорасположение трупа указывает, что он упал как бы пораженный молнией и немедленно скончался». Что еще за членорасположение? Нет такого слова в русском языке. Поехали в покойницкую, взглянем на тело.
В морге военного лазарета Лыков осмотрел труп купца и нахмурился.
— Алексей Михайлович, вызовите сюда этого эскулапа.
— Как я его вызову? — растерялся Склюев. — Он надворный советник, а я коллежский регистратор.
— Понятно.
Питерец нарочным послал полицмейстеру записку, в которой попросил прислать в морг городового врача. И как можно быстрее.
Через полчаса к сыщикам присоединился доктор Сперанский. Лет сорока, добродушный на вид, он был явно смущен. Наверно, начальство объяснило ему, что с приезжим надо держаться подобающе.
— Если я в чем-то ошибся, то охотно с вами соглашусь, — сказал доктор. — Но в чем именно?
— Взглянем на характер раны, — Лыков нагнулся над телом и посветил лампой. — Вы написали, что Айчувакова закололи. Почему не застрелили?
— Да вот же короткий продольный разрез! Если бы была пуля, то мы наблюдали бы круглое входное отверстие. Это стилет или кинжал.
— Доктор, круглое входное отверстие остается от пули с тупым наконечником. А если он заостренный, то часто получается вот такая картина. Стенки раневого канала слипаются, и рана выглядит как разрез.
— Неужели? — растерялся Сперанский. — Впервые слышу о подобном.
— А красно-бурый контур вокруг раны? Это так называемый поясок осаднения, след от удара пули. От клинка его не бывает.
На лбу врача выступила испарина.
— Где одежда убитого? — обратился коллежский советник к надзирателю.
— Извольте.
— Ну-ка… Ага. Смотрите оба, видите? На бешмете, там, где дырка, слабое рыжее пятно. Это ожог от пули.
— В самом деле… — пробормотал Склюев. — А я поверил заключению и не обратил внимания.
Смущенный эскулап переписал заключение и удалился. Надзиратель посмотрел на питерца с уважением и спросил:
— Какие будут дальнейшие указания, Алексей Николаевич?
— Едем туда, где обнаружили тело.
Они взяли пристава Хахалева и отправились на клеверные участки. Труп кашгарца нашли в десяти саженях от берега речки Казачки. Вокруг кусты, рядом свалка мусора. Следы оказались затоптанными, но питерцу важно было увидеть место преступления.
— Ну, коллега, каковы ваши выводы? — спросил он у надзирателя. Тот приободрился от такого обращения и стал рассуждать:
— Сюда даже днем без нужды не пойдут. А уж ночью тем более. Значит, купца заманили свои, кого он не опасался.
— Верно. Еще что?
— Деньги и часы взяли, надо полагать, для отвода глаз, чтобы мы подумали на обычное ограбление.
— Еще балл в вашу пользу.
Околоточный задумался.
— Обыск в доме Айчувакова, конечно, произвести надо, оно не помешает. Но вряд ли такие люди оставили нам подсказки.
— И?
— И стало быть, нужно трясти окружение купчины, причем не только торговое.
Хахалев насторожился:
— В каком смысле не только торговое?
— Дело-то о шпионстве, — пояснил Алексей Михайлович. — Не будет Военное министерство заниматься простым убийством. Стало быть, нужно осветить близкий круг покойного под этим углом.
Коллежский советник с удовлетворением слушал коллежского регистратора. Голова у того варила.
— Имеются наметки? — спросил он.
— Так точно, ваше высокоблагородие… Алексей Николаевич. В тюрьме сидят пекинские дунгане братья Ахуновы. По подозрению в шпионстве. Они замечены в торговых сделках с Айчуваковым. Сами по себе рядовые операции: сало, кожи, кишки. Но ведь это было для дунганцев прикрытие. Ребята парятся второй год, скучают. Расспросить бы надо. Вдруг расскажут что-нибудь интересное?
— А вы откуда сведали про шпионов? — удивился Алексей Николаевич. — Общая полиция такими вещами не занимается.
— Считаю своей обязанностью знать все, что происходит в моем участке.
— Молодец. Поехали!
Однако ожидания околоточного не оправдались. Два бородатых и давно не мывшихся китайца говорить с сыщиками не стали. На простые вопросы нехотя ответили: да, торговали с Тайчиком, купец как купец. Да, принимали его в Кульдже. А что, нельзя? Беседы про шпионские дела не получилось. Лыков наседал:
— Вот бумаги из корпуса жандармов. Вы склонили аксакала аула номер пять Кучек Эмельской волости поехать в китайские пределы договариваться с властями. Чтобы те приняли в свое подданство русских киргизов. Подстрекали туземцев, оплатили старосте дорожные расходы. Ну? За такое полагается Сибирь.
Но Ахуновы на испуг не брались и все отрицали. Питерец плюнул и вернул шпионов в камеру:
— Ну, посидите еще, пока не поумнеете.
Он сказал Склюеву:
— Не вышло. Так часто бывает: не всякая идея удается. Но вы мыслили правильно. Давайте смотреть дела этих проходимцев. Там есть фамилии — с кем встречались, кто соседи по улице, кто мулла в мечети… Надо проверить, нет ли среди них лиц, изобличенных в порочном поведении. Все равно, в каком.
Питерец и верненец допоздна просидели над бумагами и получили интересные сведения. Алексей Михайлович занес на листок несколько фамилий из дела братьев-шпионов. Жандармы вели дознание на совесть и кое-какие связи арестованных выявили. Склюев писал и комментировал:
— Во! Новиков, он же Крюков, он же Куприянов. Известный вор-рецидивист. Рыбинцев, он же Абрамов — это его приятель. И Гречетов, скупщик краденого.
Через пять минут:
— Ну конечно, куда же без него. Увалий Байгозинов, самый ловкий вор среди дунганцев.
— Воры — это хорошо, — остановил надзирателя питерец. — Связи в преступном мире, можно нацелить агентуру… Но воры не убивают. Они зарабатывают другим способом. Ищите бандитов-мокрушников.
— Есть! — бодро откликнулся Склюев. — В смысле, есть и мокрушник. Клим Ечеистов по кличке Гора. Высокий, оттого и кличка. Был у братьев Ахуновых в компании купца Айчувакова. Предмет разговора неизвестен.
— Этого долговязого я хочу видеть.
— Как прикажете, Алексей Николаевич. У него притон за мельницей ниже завода Лутманова. С нами пойдете или как?
Лыков не хотел путаться под ногами у здешней полиции. Авось арестуют лихого человека и без него. Он сел и написал отношение к Поротикову:
«г. Полицмейстеру г. Верного.
Весьма срочно.
Совершенно секретно.
Имею честь просить распоряжения Вашего Благородия немедля с получением сего произвести тщательный всесторонний обыск в порядке 21-й статьи Положения о государственной охране, включая все надворные постройки, по месту пребывания рецидивиста Клима Федорова Ечеистова. Протокол обыска с могущими быть отобранными вещественными доказательствами препроводить мне при наложении на сем печати. Обыскиваемый подлежит безусловному аресту. Заключить указанного Ечеистова в отдельную камеру Верненской тюрьмы, зачислив содержанием за к.с. Лыковым.
За сим прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверение в отличном моем к Вам уважении и совершенной преданности.
Чиновник особых поручений Департамента полиции Лыков».
— Вот, — передал он бумагу околоточному надзирателю. — Пусть Флегонт Илларионович распорядится. А вы и без меня обойдетесь.
— Слушаюсь. Где я смогу вас найти? Чтобы доложить о результатах обыска.
— Я остановился в номерах Грязнова.
Питерец отправился к себе, поужинал и сел ждать новостей. После полуночи раздался стук в дверь, и ввалился расстроенный Склюев:
— Так что, Алексей Николаевич, зря налетели.
— Упустили? — вскочил со стула Лыков. — Я так и знал…
— Никак нет, нашли. В притоне. Только мертвого.
Коллежский советник машинально сел, покрутил ус. Потом приказал:
— Докладывайте.
— Лежал с двумя ножевыми ранами в спине. Зашли сзади. В кармане у Горы был браунинг с одним стреляным патроном в обойме. Пули заостренные, ствол пахнет порохом.
— Он, сволочь.
— Так точно, по всем признакам, именно Ечеистов убил купца Айчувакова. А потом убрали и его, чтобы мы не вышли на заказчика.
— Умный у нас противник, Алексей Михайлович, — вздохнул питерец. — Наперед знает наши шаги.
— Что теперь-то делать? — спросил околоточный надзиратель.
— А черт его знает.
Склюев ушел, а коллежский советник сел писать телеграмму барону Таубе. В ней он просил быстро и негласно установить тождественность личности двух офицеров — подъесаула Забабахина и штабс-капитана Рамбуса. Сочинил, потом долго шифровал военным кодом, затем сходил на полицейский телеграф и отбил депешу. Ну, похоже, это все, что он мог сделать…
Установление тождественности личности — сложная и длительная процедура. Особенно если делать ее негласно. Контрразведчики должны опросить друзей детства подозреваемых, сокурсников по юнкерскому училищу, однополчан. И доказать по описанию внешности, что эти люди — именно те, за кого себя выдают. Фотокарточками обоих офицеров Алексей Николаевич не располагал. И вряд ли они имелись в распоряжении Военного министерства. Поэтому сыщик очень подробно описал приметы подъесаула и штабс-капитана.
С неприятным чувством коллежский советник ложился спать. Его снова перехитрили. Кто же он, этот ловкий и дальновидный резидент? Забабахин? Рамбус? Или кто-то третий?
Уже засыпая, Лыков подумал, что зря исключил из списка подозреваемых обоих подполковников, Малахова и Штюрцваге. Чем черт не шутит? Действия резидента свидетельствовали об уме и опытности, способности мгновенно принимать решения и предвидеть шаги дознавателей. Надо будет утром послать барону Витьке еще одну телеграмму.
