Глава 17. Снова кровь
Лыков ночевал в офицерском домике, в комнате сына. Ботабай разбудил его, когда было еще темно. Они поели холодного мяса и отправились на конюшню. Вскоре подошла Анастасия Лоевская, в дорожном платье, с зонтиком и небольшим баулом.
У Лыкова было нехорошее предчувствие. Триста верст по военно-почтовому тракту. Барантачей нет, граница относительно далеко. Что может случиться? Но на душе кошки скребли.
Сыщик отвел аргына в сторону и спросил:
— Ты взял оружие?
— У меня есть браунинг.
— У меня тоже, но это не годится. Принеси две винтовки с подсумками.
Ботабай посмотрел на питерца с недоумением, потом тряхнул головой:
— Слушаюсь.
Он ушел в арсенал и вернулся оттуда с магазинками Мосина и патронами. Пристроил их на дно брички, сам сел на облучок. Барышня удивленно покосилась на оружие, но промолчала. У нее на глазах Лыков переложил из чемодана в карман армейский перевязочный пакет.
Вперед выдвинулся джигит из команды Ганиева по имени Жума. Бричка тронулась следом, держа дистанцию в сто саженей. Они покинули безлюдный в столь ранний час город. Где-то на окраине мычали коровы, пастух собирал стадо. В темноте дорога едва угадывалась. Когда рассвело, бричка и всадник уже уехали далеко. Солнце палило, Лоевская пряталась под зонтиком. Ботабай правил, меланхолично жуя окатыши курта. Беспокойство Лыкова нарастало. Когда он увидел впереди барханы, то велел аргыну остановиться и подозвать Жуму.
— Если на нас нападут, то именно в барханах, — сказал сыщик. — Прикажи джигиту сойти с дороги. Пусть держит путь по гребням, переходя с одной стороны на другую, и смотрит внимательно.
Теперь они ехали медленно, не спуская глаз с Жумы. Вдруг, когда экипаж углубился в барханы на версту, джигит резко повернул коня. Тут же раздались выстрелы, и он полетел с седла. По тому, как Жума упал, сыщик понял, что он убит наповал.
Алексей Николаевич выпрыгнул из дрожек и потянул за собой Лоевскую, приказав:
— Быстро вниз!
Та не думала ни секунды: подобрала юбку и ловко нырнула под экипаж. Мужчины схватили винтовки с подсумками и распластались на дороге. Только они это сделали, как рядом стали бить пули.
— Держи левую сторону, а я правую!
Аргын кивнул и тут же в кого-то выстрелил. Лыков смотрел во все глаза, но противник не показывался. Вдруг над барханом поднялась папаха. До врага было меньше пятидесяти саженей. Бах! Бах! От волнения сыщик дважды промазал. Еще и оружие было незнакомое. Он взял себя в руки, навел мушку под папаху, мягко надавил на спуск. Голова исчезла.
Тут рядом раздался стон. Лыков обернулся и увидел, что Ганиев ранен. Он извивался, держась за левый бок. Черт, там же сердце… Питерец перекатился, вытащил пакет, задрал аргыну бешмет с рубахой и стал быстро перевязывать рану. Винтовку пришлось на время отложить. Он затягивал бинты и кожей чувствовал, что сейчас подстрелят и его. Совсем рядом из-за бархана поднялся туземец и навел карабин. Лыков наклонился над раненым, стараясь закрыть его собой. Но позади грохнуло, и противник сполз по песку головой вниз. Алексей Николаевич обернулся. Анастасия лежала рядом и держала в руках дымившуюся магазинку Боты. Лицо ее исказила гримаса, которую тут же сменила складка между бровями. Барышня была не рада, что убила человека, но и без боя сдаваться не собиралась…
Нападавшие притихли. Как минимум двоих они уже потеряли. Сколько еще осталось? Кажется, пятеро. Бандиты окружили дрожки с двух сторон. Обе лошади убиты, пули ложатся все ближе. Что делать? Один стрелок ранен, другой — юная барышня. Шансов против пятерых головорезов никаких. Ладно, если убьют их с Ботой, но они и ее в живых не оставят, понял Лыков. У сыщика потемнело в глазах от злости. Николка и Настя любят друг друга! Что же им теперь, и детей своих не понянчить? А вот вам! Коллежский советник вспомнил молодость и двумя пулями сбил подряд двоих бандитов. Остальные опять затаились.
Анастасия умелым движением вынула пустую пачку и вставила новую. Действительно туркестанка.
— Смотри направо. Поняла?
— Да.
Барышня шустро развернулась и взяла на прицел свой фланг. Юбка ее при этом задралась до колен, и Лыков увидел перед своим носом красивые девичьи ноги в нитяных чулках. Во дела… Но им обоим было не до приличий. Лоевская дослала патрон и выстрелила, почти не целясь. За барханом выругались. Питерец увидел движение у себя и тоже жахнул. И этого оказалось достаточно. Все стихло, больше в них не стреляли. Воспользовавшись паузой, Алексей Николаевич наложил аргыну на пропитанные кровью бинты новую повязку.
Ботабай был в сознании и прислушивался.
— Неужели ушли? — спросил он шепотом.
— Сейчас выясним. Настасья!
— Я здесь, — барышня обернулась к сыщику.
— Смотри на обе стороны. Я сползаю, проверю.
Минут десять ушло у Лыкова на разведку. Он обежал, прикрываясь кустами, все вокруг. Нашел три трупа и одного тяжелораненого. Бандит смотрел на русского с ненавистью и шипел, а потом умер. Живых не было.
Алексей Николаевич, не таясь, вернулся к дрожкам. Лоевская сидела, прислонясь к колесу. В одной руке она сжимала винтовку, другой придерживала Ботабая. Того бил озноб, но он был в сознании.
— Что там? — спросил аргын.
— Ушли. Я нашел лощину, где они прятали лошадей. Получили отпор и сбежали.
— Что теперь?
— Ты истекаешь кровью, тебе надо в госпиталь. Ближайший — в Джаркенте. Нужно возвращаться.
— Как? — задала резонный вопрос Анастасия. — Наши лошади убиты.
Вдруг лицо ее исказилось.
— Алексей Николаевич, подержите, пожалуйста, Ботабая Аламановича. Когда он сидит, кровь меньше течет. Мне надо…
Тут барышню вырвало прямо на дорогу. Сыщик отдал ей свой носовой платок и принял аргына.
— Ты как?
— Холодно… Это она оттого, что человек убила… А так смелая…
— Держись, сейчас что-нибудь придумаем.
Но придумывать, по счастью, не пришлось. На дороге показалась тройка земской гоньбы. Она на всех парах летела в Джаркент. Увидев расстрелянные дрожки, путники остановились. Им быстро объяснили, что произошло. В тарантас погрузили раненого и барышню, и он рванул дальше. Лыков с винтовкой остался караулить экипаж.
Он оказался в городе, из которого только что уехал, через пять часов. Первым делом сыщик навестил Ботабая. Военный лекарь сказал ему, что угрозы для жизни разведчика нет. Тот потерял много крови, но сама рана чистая, важных органов пуля не задела. Месяц полежит человек на койке, а потом снова можно в бой.
Из лазарета Алексей Николаевич направился к сыну. И нашел его вместе с Анастасией. Та сидела бледная и тихая, но в целом держалась хорошо. Чуть не погибла, застрелила человека. Питерец утешил ее:
— Ну, амазонка-туркестанка, жалко, Чунеев тебя в тот момент не видел.
— Это когда меня стошнило на дорогу?
— Нет, когда ты сменила раненого и вступила вместо него в бой.
Помолчав, коллежский советник добавил:
— Скажем прямо, нам повезло. Но лишь потому, что мы дали им отпор.
Вечером Лыков, Забабахин и Малахов изучали трупы погибших барантачей.
— Никогда их не видел, — констатировал начальник уезда. — Это пришлые.
— По виду дунгане, — предположил полицмейстер. — Хотя… Черт их разберет.
Ночь Алексей Николаевич провел в полубреду, ему снились кошмары. Будто бы Настя с Николкой отбиваются от полчищ врагов. Он пытается им помочь, а они его прогоняют, говорят: ты уже старый, отдохни, мы сами как-нибудь…
Утром сыщик пришел в присутственные места с красными, как у пропойцы, глазами. Геннадий Захарович выглядел не лучше. Он протянул гостю бланк телеграммы.
— Читайте. Только что пришла.
Осташкин сообщал, что ночью на клеверах нашли тело купца Тайчика Айчувакова. По всем признакам, это был тот самый кашгарец, личность и местопребывание которого Лыков просил установить.
— Что такое «на клеверах»? — спросил коллежский советник у подполковника.
— Местность на окраине Верного. Между Татарской слободой и Казенным садом. Пойма двух соседствующих речек, Алматинки и Казачки. Раньше там были выпасы. А в последнее время начали строить дома.
— Мне надо туда.
— Выезжайте немедля. Дам десять семиреков. Анастасию Сергеевну прихватите.
— Через час буду с вещами на плацу.
Лыков побежал к сыну и рассказал ему новость. Тот был поражен.
— Быстро сработали.
— Но как они узнали? — развел руками питерец. — Ведь сведения, полученные от Токоева, держались в секрете.
— Что знают двое, то знает свинья, — привел старую поговорку подпоручик. — Кто был осведомлен?
— Ты, я, Малахов, Рамбус, Штюрцваге, Ганиев и Забабахин. Семеро.
— Ты на кого грешишь? — спросил сын.
— Да ни на кого! Все свои, надежные. Разве только подъесаул?
— Папа! Он тебе жизнь спас! Ты забыл?
— Тогда Рамбус.
— Ни за что! Он порядочный.
— А Штюрцваге?
— Вроде тоже…
— И кто же предатель, черт раздери? Телеграфисты? Я закодировал экспресс. Остается только одно: измена в Верном, в окружении вице-губернатора. Чиновники канцелярии расшифровали текст, он повалялся на столах, дошел до полицейского управления, где его увидели еще десятки людей…
— А в тюремном замке не могло случиться утечки?
— Маловероятно. Протокол допроса я забрал с собой, никому из администрации не показывал. Писал его сам. Разве что глупый таранча разболтал в камере. Но как оттуда дошло до здешнего резидента? За одну ночь!
— Теоретически такое возможно, — возразил подпоручик.
— Возможно. И мне хотелось бы подозревать чужих, а не своих. Но следует изучить все версии.
— Самая правдоподобная та, что изменник в Верном.
— Да. Надо искать концы там. А ты сиди, жди, пока я разберусь. Жалко Ботабая, он не сможет теперь помочь в дознании. Где остальные? Где Сабит Шарипов, Даулет Беккожин? Мне нужны помощники, знающие Верный.
— Сабит будет здесь вечером, я вызвал его из Семипалатинска. Дождись, завтра уедете вместе. И Настю отвезете к отцу.
— Как она? — осторожно спросил Лыков.
— Неплохо после такого переплета. Ведь вас едва не убили. А Жуму наповал… Но как ты догадался?
— О чем?
— Что надо взять винтовки. Что засада в барханах. Я так не умею.
Алексей Николаевич задумался:
— Бог знает… Лишь иногда бывает предчувствие. Много раз ничего такого не случалось, и я попадал в передрягу.
Он встал:
— Значит, жду вечера? Хорошо. Будет время проверить одну версию.
— Какую?
— А сам не догадываешься? Вдруг сигнал устранить Тайчика все-таки пошел отсюда? Он мог дойти до исполнителя в Верном только одним путем — по телеграфу. Хочу посмотреть исходящие депеши.
Коллежский советник предупредил Малахова, что его отъезд откладывается до завтра. Сообщил об этом Анастасии, которая сидела на своем бауле. И отправился в почтово-телеграфную контору.
Там сначала у сыщика вышел инцидент с начальником. Тот глянул в полицейский билет и отказал в доступе к корреспонденции. Причем в вызывающем тоне. Лыков неоднократно встречался с подобным и уже знал, как себя вести. Он вынул из кармана записную книжку и «регуляр», свинтил колпачок, занес перо и спросил «полицейским» голосом:
— Как фамилия?
— Для чего вам моя фамилия? — продолжил ерепениться почтовик.
— Чтобы со службы выгнать. Туркестанский край с тысяча восемьсот девяносто второго года на положении усиленной охраны.
— И что с того?
— Губернатор своей властью может заменить любое должностное лицо, противящееся исполнению распоряжений.
На лице либерала мелькнуло сомнение. Питерец продолжил тем же ледяным тоном:
— Чиновник особых поручений Департамента полиции требует выемки телеграмм, необходимой для поимки важных государственных преступников. А какой-то там… препятствует.
И рявкнул на всю контору:
— Как фамилия?!
Через минуту он уже разбирал копии. За вчерашний день из Джаркента в Верный ушло восемьдесят шесть депеш. Нужная Лыкову оказалась отправлена утром, одной из первых. Она была адресована предъявителю десятирублевого билета за номером РГ 171868. Текст гласил: «СРОЧНО ОТОЗВАТЬ ДОВЕРЕННОСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ДРОБЬ ТРИ». Подписи не было.
Алексей Николаевич расспросил телеграфиста, принявшего экспресс, но тот не смог вспомнить отправителя.
— Помилуйте, ведь их сотни через мои руки проходит. И вчера было, не сегодня. Помню лишь, что отсылал какой-то таранча. Они все на одно лицо.
Лыков забрал копию и ушел. Он не стал говорить о находке никому, даже сыну. Зато теперь сыщик знал: предатель здесь, в его окружении. Другие пусть пока думают, что в областном городе…
