Глава семьдесят восьмая
Я не сплю. Не могу. Вместо этого я иду вместе с детьми на конюшню и наблюдаю за тем, как Соня устраивает братьям настоящую экскурсию. Словами она теперь буквально фонтанирует – просто гейзер какой-то.
– Вот это, – тараторит она, одной рукой ласково охлопывая чалую кобылу, а второй поглаживая ее между глазами, – Аристотель. Это лошадка-девочка. Хотя настоящий Аристотель был дядя. А еще она моя любимица. Шэрон ее суперумницей называет.
Затем Соня раздает нам толстые куски моркови, наставляя мальчишек, как именно нужно держать руку – плоско и ладошкой кверху, чтобы лошадь могла губами взять морковку, не прихватив пальцы, – а я вытаскиваю из кармана мобильный телефон, одолженный мне Шэрон, и набираю некий номер.
Секретарь отнюдь не в восторге от столь неожиданной перемены в моих планах.
– Но миссис Макклеллан… – говорит он, и голос у него такой же гнусавый и пронзительный, какой был у Моргана.
– Доктор Макклеллан, – поправляю я.
Он и не думает извиняться и продолжает сердито выговаривать мне:
– Мы ведь не просто так заранее составляем график проведения биопсии хориона. Между прочим, вам еще час назад полагалось бы здесь быть. И теперь я просто не знаю, куда вас вставить… – по телефону мне слышно, как он шуршит, перебирая какие-то бумаги. – Нет, теперь разве что на следующей неделе. И это еще самое раннее…
– Ничего страшного. Я передумала и не буду проходить этот тест, – быстро говорю я и отключаюсь.
– Ну что же ты, мамочка! – с упреком кричит Соня. – Иди! Сейчас твоя очередь кормить Аристотеля.
– Если Аристотель съест еще хоть одну морковку, – говорю я, – у мисс Шэрон, боюсь, будут большие неприятности. И догадайся, кого она тогда попросит вычистить стойло?
– «Убрать говно», мамочка! Это так называется! – радостно кричит Соня, и, похоже, она просто в восторге от перспективы полдня убирать лошадиный навоз. «Ну и прекрасно», – думаю я.
– А я смогу стать ветеринаром, когда вырасту? – спрашивает она.
– Может быть. Но для этого нужно много учиться. Готова ли ты к таким подвигам?
– Ну, мам, ты же как-то этот «подвиг» совершила, – с упреком говорит Стивен.
У меня такое ощущение, словно сердце мое вот-вот разорвется на части, но я понимаю: только что я приняла правильное решение.
– Ладно, я пойду в дом, а вы, если хотите, оставайтесь, – говорю я и спешу удрать от них, на ходу вытирая мокрые щеки тыльными сторонами обеих рук. Ссадину на левой щеке от слез здорово пощипывает, хотя уже не так сильно: Лин здорово над ней поработала, наложив новую повязку. Но жжет все-таки прилично.
Лоренцо сидит на заднем бампере пикапа и смотрит вдаль, на дорогу: ждет.
– Ну, что скажешь? – спрашивает он, когда я к нему присоединяюсь.
– Я не смогу поехать без детей.
– По считает, что тебе в любом случае придется это сделать. Даже если… – он умолкает, словно ему не хочется произносить имя моего мужа, – даже если у Патрика все получится. Все равно за один день никаких особых перемен не произойдет. А имена наши им известны. И у них есть наши фотографии. Так что нам нужно поскорее из этой страны убираться.
– А где, между прочим, сам По? – спрашиваю я, меняя тему. Про себя я уже все решила – мне нужны шесть паспортов, а не один.
– Он уехал вместе с твоим мужем, – говорит Лоренцо. И вдруг резко вскидывает голову и вскакивает. – Помяни дьявола…
Прямо на нас мчится машина Патрика, похожая на сбежавшую электричку. Резко затормозив и подняв целую тучу пыли, она останавливается рядом с пикапом. Водительская дверца распахивается, и оттуда выскакивает По.
А вот пассажирская дверца почему-то остается закрытой.
– Где Патрик? – спрашиваю я. – Где он, черт побери?
В ответ По начинает орать на Лоренцо. Но я, как ни странно, понимаю лишь каждое второе слово: Поезжай. Лин. Прекрати. Кровотечение. Пытался. Помочь. Нет. Времени.
Мой мозг сам заполняет пробелы в этом странном тексте, и я рывком открываю заднюю дверцу, с силой стукнув ею по боковине пикапа. Но и этот удар я слышу как-то неясно, потому что внутри меня – один сплошной вопль, долгий прощальный вопль, который все-таки вырывается наружу и тут же резко смолкает, превращается в ничто.
– Что с ним случилось? – спрашиваю я, хотя спрашивать уже совсем необязательно.
