Глава семидесятая

Пока Лоренцо на восемь этажей ниже вводит седативы четвертому шимпанзе под несчастливым номером 413 и устанавливает оборудование, которое будет нам необходимо, я, не раздеваясь, усаживаюсь на узкую койку и, с трудом переваривая подсохший сандвич из кафетерия, пытаюсь читать седьмую главу труда, посвященного нейроанатомии приматов, в которой, как известно, приводится детальное описание головного мозга нашего ближайшего родственника, шимпанзе. Как ни странно, моя тошнота на время, видимо, отступила, за что в основном следует благодарить одного из моих «ближайших родственников», шимпанзе за номером 413, который сегодня днем меня чуть совсем не покалечил.

Я открываю в планшете новое окно и проверяю базу данных по опубликованным в медицинских журналах статьям по краниотомии и различным процедурам трепанации черепа, время от времени поглядывая на недоеденную половину своего сандвича. Хлеб с сыром как-то не очень хорошо компануется с подобным чтением на ночь, и я решительно откладываю сандвич в сторонку и погружаюсь в изучение своего нового друга, специальной дрели для мягкой перфорации черепа.

Когда меня начинают одолевать мысли о том, что я никоим образом не смогу преодолеть себя и просверлить дыру к обезьяньем черепе, не говоря уж о черепе человека, я вспоминаю Джеки, Лин и Изабель.

И я продолжаю читать, пока мои веки сами собой не смыкаются под воздействием силы тяжести, а планшет не выскальзывает у меня из рук.

Стук в дверь раздается, как мне кажется, в ту самую минуту, когда я наконец-то погружаюсь в сон.

– Доктор Макклеллан? – Голос звучит приглушенно, невнятно.

– Да.

– Пора идти. Доктор Росси говорит, что вы нужны ему в лаборатории.

Всем от меня что-нибудь нужно! А вот мне, например, нужно как следует отоспаться – примерно с недельку.

– Хорошо. Сейчас иду. – Я заставляю себя встать и привожу в порядок свою одежду – судя по ее виду, спала я крепко, хотя и очень недолго. Затем я открываю дверь и вижу перед собой Петроски. Он выглядит так, словно постарел лет на десять за то время, что меня не было в полуподвальном помещении лаборатории.

– Хорошо отдохнули, мэм?

Мои губы сами собой бормочут что-то вроде «да, спасибо», но моя тяжелая голова решительно с этим утверждением не согласна. С трудом переставляя непослушные ноги и заставляя их делать что полагается, я все же добредаю до лифта и вхожу в кабину вместе с сержантом Петроски.

– Все сделано, – говорит он. – В точности так, как вы просили.

– Хорошо. А теперь послушайте, сержант. Вы свою часть дела выполнили. И на эту минуту вам известно лишь, что доктор ЛеБрон направился в лабораторию в… Кстати, который час?

– Пять минут одиннадцатого, мэм, – и он даже подносит мне к самому носу свое левое запястье, чтобы я могла убедиться сама.

– Хорошо. Значит, ЛеБрон направился в лабораторию без десяти девять. А еще он мельком заметил, что у него болит голова. Больше вам ничего не известно.

Ничего удивительного, что на каждое мое предложение Петроски с военной четкостью откликается своим «да, мэм» и заботливо удерживает кнопку, открывающую дверцы лифта, пока я оттуда выбираюсь. Однако у входа в лабораторию он останавливается. Медлит?

Пожалуйста, только не струсь! Только не сейчас! Я не могу с уверенностью сказать, кого мысленно прошу об этом – Петроски или себя.

Он вставляет в щель свою карту-ключ, ждет, когда зажжется зеленый свет, и вот я уже внутри. Мы проходим мимо оставшихся шимпанзе, которые по-прежнему ухают в своих клетках, и я замечаю, что вольер, где содержалась обезьяна № 413, пуст.

И в основной лаборатории никого нет.

Первым делом Петроски должен был организовать эвакуацию сотрудников из этого полуподвального помещения, что, судя по опустевшим стульям и хаотически разбросанным документам на столах, ему удалось просто отлично. А для создания видимости крайне опасной ситуации требовалось только участие Лоренцо, газовая горелка, немного фольги и смесь сахара и азотнокислого калия. Сама биохимическая лаборатория после этого выглядела, должно быть, так, словно там взорвалась бомба.

Ну что ж. Таков, собственно, и был наш план.

Я оставляю сержанта Петроски возле пункта охраны и иду мимо разбросанных блокнотов, калькуляторов, микроскопов и луп туда, где меня ждет Лоренцо. Он пребывает точно в той же позе, в какой я его оставила два часа назад, – то есть полусидит на краешке лабораторного стола. Вид у него абсолютно спокойный, взгляд хладнокровный, и мне вдруг приходит в голову мысль о том, что лучше бы он не был таким замечательным и другим женщинам не было бы так легко тоже в него влюбиться.

– Сработало, Джианна! Просто волшебный фокус какой-то: совершенно беззвучно и совершенно не смертельно, зато очень много дыма. А знаешь, что я первым делом смастерил, когда, наконец, получил набор химикатов? Дымовую шашку. Правда, при этом уничтожил материну лучшую кастрюлю для приготовления пасты. – В его глазах вспыхивают веселые искорки, дьявольские и мальчишеские одновременно.

«Мальчишки», – думаю я. До чего же они обожают взрывать все на свете. Или, по крайней мере, делать вид, что у них что-то «здорово взорвалось».

Лоренцо спрыгивает со стола и заглядывает мне в лицо:

– Ты готова?

– Не знаю. Не уверена, что смогу это сделать. – И уже при этих словах я чувствую, что бутерброд с сыром начинает движение в каком-то совсем неправильном направлении. – Где они?

– Здесь. – Лоренцо открывает дверь в боковое помещение. Там пусто, если не считать двух каталок, хирургического стола на колесах и набора таких хирургических инструментов из нержавеющей стали, какие я видела только на картинках, – всевозможные захваты и пинцеты, ретракторы и хирургические щипцы, а также какая-то штука, более всего похожая на нож для разрезания дынь. На той каталке, что ближе ко мне, лежит самка шимпанзе ростом в четыре фута, на ее черепе слева выбрита приличная проплешина. На второй каталке «зверь» побольше, его рост никак не меньше пяти футов шести дюймов, но сам он чуть более низкого интеллектуального уровня. Оба накачаны седативами и дышат спокойно и равномерно.

Значит, Петроски удалось залучить Моргана в лабораторию, а Лоренцо сделал все остальное.

– А знаешь, в таком виде он мне, пожалуй, больше нравится, – говорю я. – Которого берем первым?

Лоренцо указывает на шимпанзе.

– Ну да, конечно. Неудачно я пошутила. – Но мне просто необходимо шутить, чтобы как-то со всем этим справиться. Впрочем, стоит мне посмотреть на дрель для краниотомии с его неправильной формы стальным сверлом, чем-то похожим на неправильно сформировавшийся зуб, и мое восприятие окружающего кардинально меняется. Никакие шутки уже не помогают. Мне, черт возьми, помог бы только обыкновенный нейрохирург.

– Джианна? – окликает меня Лоренцо и выразительно смотрит на часы. – Между прочим, они оба далеко не вечно будут пребывать в бесчувственном состоянии.

Я беру дрель для перфорирования черепа и включаю ее. «Зуб» с негромким гудением начинает вращаться, и меня охватывает ужас. Да разве этот крошечный зубик сможет пробиться сквозь кости черепа?

– Я не могу, – говорю я и кладу дрель. И все мое стремление непременно быть полезной куда-то исчезает.