Глава пятидесятая

Мы подготавливаем для инъекций две группы мышей. Каждая получит один из двух нейропротеинов, формулы которых вывел Лоренцо, и, если повезет, мы уже к концу дня сможем понять, в каком направлении нам нужно двигаться дальше, поскольку половина подопытных мышей неизбежно погибнет. Когда я по очереди вытаскиваю крошечных зверьков из клетки и у каждой на голове выбриваю маленький квадратный участочек, в ушах у меня звенит и скачет, точно шарик пинг-понга, одно и то же слово.

Ответ приходит даже слишком легко и тоже в виде одного-единственного слова: молчание.

Лоренцо приходит мне на помощь и забирает из моих трясущихся рук маленькую коричневую мышку.

– Ладно, это я сам сделаю, – говорит он, щелкая ножницами. – Ну, вот и готово. Сажай этого Микки-Мауса в клетку с табличкой «Группа 1» и ни о чем не беспокойся. Инъекции я тоже беру на себя.

– Неужели я совсем ни на что не пригодна?

– Скажем так: сегодня утром ты, пожалуй, немного не в себе, но в целом ничего страшного. – Он ласково касается моего плеча, и я подскакиваю чуть ли не до потолка. – Давай действовать не торопясь, шаг за шагом, Джианна.

Я смотрю на его руки с длинными пальцами, кончики которых украшают довольно жесткие мозоли от игры на гитаре и мандолине и регулярной настройки этих инструментов, а он спокойно усыпляет следующую мышь, ждет, когда она расслабится у него на ладони, и выбривает у нее на шкурке квадратик.

– А вот эта уже из «группы 2», – говорит он, передавая мне обмякшее тельце. Очередная Микки или Минни отправляется во вторую клетку.

– Они же просто чудовища! – вырывается у меня.

Лоренцо кивает, прекрасно понимая, что я имею в виду не мышей.

А я мысленно возвращаюсь на две зимы назад. Мы сидим у нас в гостиной с Оливией Кинг, и она, маленькими глотками прихлебывая кофе, смотрит на экран телевизора, где Джеки только что вышла на бой с тремя Истинными Женщинами, одетыми в «двойки» пастельных тонов, которые потрясающе контрастируют с красным бизнес-костюмом Джеки. Оливия согласно кивает, когда говорят эти женщины в «двойках», и яростно качает головой, стоит Джеки открыть рот.

– По-моему, кто-то давно должен был бы приказать этой женщине заткнуться, – говорит Оливия. – Причем навсегда.

«Ох, Оливия, – думаю я и сама себе удивляюсь: – А какого, собственно, черта ты от нее ожидала?»

Начнут они, пожалуй, с тех женщин, что содержатся в лагерях. В эту категорию попадут Джеки, Джулия и Энни Уилсон с того конца нашей улицы. Вот только по телевизору нам в данном случае ничего не покажут. Затем преподобный Карл загонит в западню таких людей, как Дэл и Шэрон, и постарается уничтожить последнюю надежду на какое бы то ни было сопротивление. Впрочем, прежде чем отнять у Дэла голос, они хорошенько над ним поработают, а в качестве «побудительного мотива», вполне возможно, используют его дочерей. И Дэл, разумеется, заговорит. Какой отец не заговорил бы?

Патрик будет следующим. И у меня буквально перестает биться сердце при мысли о тех методах, которые они к нему применят, и о том, что грозит Соне, если он не заговорит. Нет, он, конечно же, заговорит. И так далее, и так далее, пока не будут обнаружены все до последнего участники сопротивления, которое и без того держалось буквально на нитке. И этот последний его участник тоже будет вынужден заговорить и вскоре навсегда умолкнуть.

И в основе всего этого будет изобретенная мной распроклятая сыворотка!

Нет, я не верю, что таков и будет конец всему!

Рука Лоренцо снова мягко ложится на мое плечо.

– Вот мы с тобой все и сделали. Ты как, Джианна?

Я молча качаю головой.

Минус муж – плюс снова счетчик слов на запястье, ибо счетчик вернется сразу же, как только моя работа здесь будет завершена; и после этого я окажусь совершенно без средств, не имея понятия, как мне теперь содержать дом и растить детей. Стивен еще мог бы ухитриться и какое-то время поддерживать нашу семью на плаву – но это если он вообще когда-нибудь сюда вернется. А если он не вернется и если учесть, что родители Патрика умерли, а мои находятся в Италии, то вскоре можно будет сказать, что с кланом Макклеллан покончено, его попросту стерли с лица земли.

А тут еще очередной ребенок. Ребенок Лоренцо.

Я так часто вспоминала о том, как все было когда-то, как когда-то жила я сама, а вот будущее всегда оставалось для меня чем-то вроде неясного пятна. Вплоть до сегодняшнего дня. Зато теперь я начинаю видеть нечто вроде призрачных картин грядущих лет; сперва они, правда, расплываются, точно завитки дыма, но затем «дым» постепенно сгущается, предметы обретают четкие, а порой и острые как бритва контуры и цвета, и я уже вижу себя, бормочущую бессмысленные фразы после того, как мне ввели мною же изобретенную сыворотку. А вот я, уже согбенная, седая, с настолько изуродованными руками, что и сама их узнать не могу, выдираю из земли сорняки на отведенном мне участке поля. Или лежу на койке под тонким одеялом, дрожа от зимней стужи. Или бреду куда-то с пустыми глазами, едва удерживаясь, должно быть, на границе сознания и безумия, и все удивляюсь, куда это они все ушли – Стивен, Сэм, Лео, Соня. И этот, еще не родившийся, младенец.

Я прихожу в себя, лишь когда Лоренцо берет меня за руку и рывком заставляет встать. Только тогда до меня доходит, что все это время я сидела на полу в лаборатории, прислонившись спиной к нижнему ряду пустых клеток из металлической сетки.

– Все хорошо, Джианна, – говорит Лоренцо и своими тонкими пальцами осторожно смахивает с моих ресниц слезы. – Ведь все же хорошо?

– Нет, совсем не хорошо! И ты это прекрасно понимаешь.

– Но будет хорошо.

Мне хочется прижаться к нему, закопаться в него, но я помню о камерах.

– Все. Я уже пришла в себя, – говорю я, встаю, встряхиваюсь и выпрямляюсь. – Давай продолжим.

Когда я впервые начала опыты с лабораторными животными, у меня было одно золотое правило: не давать им кличек. Иными словами, воспринимать их не как своих домашних животных, а исключительно как некое средство для достижения поставленной цели; для того, чтобы добраться из пункта А в пункт В. Например, как пробирки для опытов, или чашки Петри, или стекла для микроскопа – то есть как некий природный материал для естественно-научных опытов и наблюдений. Но когда я держу в руках крошечную мышку, я, прежде чем Лоренцо введет ей то вещество, которое ее либо исцелит, либо убьет, способна думать лишь об одном: о той кличке, которую я бы ей дала.

Джеки. Лин. Джин.