Глава тридцать седьмая

Все, кроме Сони, уже убрались из дома, когда подъезжает знакомый грузовичок, и наш почтальон, разбрызгивая лужи, идет по дорожке к почтовому ящику. Он достает из своей сумки пачку конвертов, роется в них, потом здоровается со мной:

– Доброе утро, доктор Макклеллан.

– Доброе утро, – отвечаю я.

– Ох, не стоит вам зря расходовать слова, мэм, на разговоры с такими людьми, как я. Я и так все отлично пойму.

Я поднимаю левую руку, демонстрируя ему запястье.

– Вот, получила временное послабление – благодаря брату нашего президента.

– Я вас не понимаю…

– Я вернулась на работу. И нам понадобятся пациенты для клинических испытаний.

Он некоторое время переваривает это сообщение.

– Что ж, мэм, новость хороша. А можно мне Шэрон рассказать? Это моя жена.

– Конечно.

– Ох, она так обрадуется! Моя мать к ней всегда как к родной дочери относилась. Очень они друг друга любили. – Лицо его вдруг мрачнеет. – Я понимаю, маме, конечно, все равно придется носить один из этих браслетов, но все же сто слов в день лучше, чем ничего, верно?

– Наверное, да, – говорю я, хотя отнюдь не уверена, что так уж с этим согласна. Я все пытаюсь прочесть обратные адреса на тех конвертах, которые он держит в руках, но он не дает, крепко прижимая их к груди. – Как вы думаете, не согласится ли ваша жена немного посидеть с моей дочкой? Видите ли, дочка у меня еще маленькая, а те люди, что за ней присматривали… в общем… они сейчас недоступны.

– Думаю, мы непременно что-нибудь придумаем. – Он поднимает металлический клапан и заглядывает внутрь запертого ящика. – Ага. Сегодня кое-что нужно отправить. Одну секундочку. – На ремне у него висит целая связка ключей, но он выбирает один, серебристый, с виду совершенно новый, и такой бородки я никогда раньше не видела – разве что на тех особых ключах, которые Патрик всегда носит при себе. Дно ящика открывается, повисая на петлях, и почтальон вынимает какой-то одинокий конверт, старательно прикрывая ладонью то место, где написан адрес. Затем снова запирает ящик и, словно вдруг опомнившись, опускает принесенную им пачку писем в металлическую щель под клапаном.

– Вы как, доктор Макклеллан, Истинная или нет? – спрашивает он и трижды моргает, прежде чем повернуться и посмотреть прямо на ту камеру, что висит у нас над дверью. Это явно намек.

Я качаю головой. Точнее, делаю еле заметное движение головой справа налево. Медленно, но вполне определенно. Во всяком случае, понять этот жест нетрудно.

– Хм… – говорит он. – Ладно, давайте я сперва с женой переговорю, а потом посмотрим, как нам лучше о вашей девочке позаботиться. Как ее зовут?

– Соня.

– Хорошенькое имя. – И он произносит несколько слов прямо в свои наручные часы, которые издают негромкий писк. – Шэрон, дорогая, меня тут та самая женщина-доктор с Парк-авеню просит немного помочь ей с маленькой дочкой. Как ты насчет этого? Ничего, если я их через некоторое время к нам домой пришлю? – Часы снова издают свое «бип», и он завершает разговор. – Хе-хе-хе. Моргните один раз, если «да», и два раза, если «нет», запомнили?

Я абсолютно не понимаю, о чем это он.

– Ну и чудесненько. Тогда я, пожалуй, двинусь дальше, а вы, когда увидите Шэрон, передайте ей, что сегодня я приеду домой попозже. Есть кое-какая дополнительная работенка, чтобы подзаработать и чтобы дома огонь в очаге горел, и все такое прочее. Понимаете, о чем я?

– Конечно, – говорю я, хотя уже начинаю думать, что мы с мистером Почтальоном говорим на взаимно несовместимых языках. – И я непременно оставлю вам свой номер телефона, чтобы мы чуть позже созвонились и назначили день для осмотра и лечения миссис Рей.

Он что-то царапает на клочке блестящей бумаги – похоже, рекламный ярлычок от упаковки «Валпакс».

– Ненавижу писать на таких полиэтиленовых штуковинах. Да они и всем осточертели. Только разве их выпуск теперь остановишь? В общем, вот вам адрес. Шэрон будет вас ждать.

Я беру у него плотный блестящий прямоугольничек и говорю:

– Спасибо. И вскоре ждите моего звонка.

Почтальон садится в свой грузовичок и, пятясь задом, уезжает, разбрызгивая лужи на нашей посыпанной гравием дорожке и что-то насвистывая себе под нос. Что-то очень странное – вроде бы и не песню, но что-то очень знакомое и весьма мелодичное.

Когда я возвращаюсь в дом, Соня все еще смотрит свои мультфильмы.

– Нет, дорогая, довольно. Давай-ка на время выключим телевизор.

– Нет! – верещит она.

Чтобы отыскать пульт и выключить телевизор, мне требуется всего пара секунд, и все-таки я не успеваю: на экране возникает Джулия Кинг в мерзком сером балахоне до щиколоток и с длинными рукавами – это в такую-то жару. Волосы ей уже обкорнали, хотя я не помню, чтобы они так поступили с Энни, «прославившейся» адюльтером с мистером Синий Пикап. Возможно, впрочем, основанный ими ритуал публичного осмеяния уже успел претерпеть кое-какие изменения, и они стремятся еще сильней унизить свою жертву. Преподобный Карл, разумеется, стоит рядом с Джулией, суровый и печальный, и один за другим изрекает подходящие к случаю куски из своего манифеста.

– «Смотрите не на себя, а на других, которые подобно Христу были покорны до самой смерти, а Он даже смерть на кресте принял со смирением раба».

И еще:

– «Если вам выпали страдания во имя правого дела, то будьте счастливы, ибо такова воля Господа, повелевающего вам страдать. И страдание это продлится всего лишь миг и явится для вас ключом к вечному свету и славе в царствии небесном».

Бла-бла-бла.

Соня уже сидит совершенно прямо, уставившись на экран куда более внимательно, чем когда там показывали очередной мультфильм.

– Это Джулия? – удивленно спрашивает она.

И я снова вру:

– Нет, что ты. Это какая-то другая девушка, просто она немного похожа на Джулию. – И я поспешно выключаю телевизор, пока преподобный Карл не продолжил свою нудную проповедь.

– Давай-ка… быстренько собирайся. Мы с тобой сейчас поедем к нашим новым друзьям.

И я поспешно делаю три вещи: во-первых, заставляю Соню как следует почистить зубы и потратить на это чуть больше пяти секунд. Затем бегом бросаюсь в туалет и все-таки исторгаю в унитаз съеденный мной на завтрак тост с чаем. И лишь потом я разворачиваю записку, сделанную мистером Почтальоном на обрывке рекламного листка.

Там адрес и еще несколько слов: Не слишком удивляйтесь.