Глава тридцатая
Лин уходит, оставив нас в помещении с малым оборудованием под тем предлогом, что ей хочется посмотреть, как работает «Тесла МРТ». У этой маленькой женщины такие глаза, взгляд которых мне, например, проникает прямо в душу; этот ее взгляд – точно удар под дых, нанесенный боксером-тяжеловесом. «Будь осторожна», – говорит этот взгляд.
– Пойдем со мной. – Лоренцо манит меня длинным согнутым пальцем, но в целом ведет себя спокойно и молчит, пока мы не оказываемся в биохимической лаборатории. Там Лоренцо останавливается возле одной из раковин и включает воду на полную мощность, а затем, наклонившись над черным эпоксидным счетчиком, стучит себе по правому уху, а глазами обводит потолок. – Камеры, – беззвучно, одними губами произносит он.
И до меня доходит: если там установлены камеры слежения, то установлены и подслушивающие устройства. Я наклоняюсь близко к нему и делаю вид, будто читаю доклад, который он вытащил из своего нагрудного кармана. Это всего лишь счет за коммунальные услуги, но я так сосредоточенно вглядываюсь в текст, словно там впервые изложено доказательство теоремы Ферма.
– Ты что, сказал им, что у нас все будет готово через месяц? Но зачем? – спрашиваю я.
– Иначе Морган вообще не собирался просить ни за тебя, ни за Лин. Он с самого начала был против того, чтобы в проекте участвовали женщины. Вот мне и пришлось ему сказать, что я гарантирую положительные результаты еще до того, как президенту нужно будет ехать во Францию, но только в том случае, если вас обеих включат в команду. – И он, помолчав минутку, тихо прибавляет: – К тому же мы этих результатов уже достигли.
Я просто не знаю, то ли мне его поцеловать, то ли влепить ему пощечину.
– А ты понимаешь, что случится со мной, когда все закончится? Понимаешь? А что будет с Лин?
Лоренцо смотрит на мою руку, на поблекший след старого ожога, обвивающий запястье.
– Да, я все понимаю.
Голос у него печальный, но в нем чувствуется некое яростное подводное течение. И это снова напоминает мне о том, как велика разница между Патриком и Лоренцо. Оба они мне сочувствуют, но желание бороться живо лишь в душе Лоренцо.
– Но, помимо всего прочего, мне очень нужны эти премиальные, – говорит он.
– Для чего?
– Это личное дело.
– Какое личное дело стоит сто тысяч долларов?
Мы несколько секунд просто смотрим друг другу в глаза, склонившись над бешено бьющей из крана струей воды.
– Это очень личное дело. – И Лоренцо выключает воду. – Ну что, теперь ты лучше себя чувствуешь?
– Конечно. – Я не совсем понимаю, что он имеет в виду: то ли то, что утром меня вырвало у него в кабинете, то ли этот наш разговор. – Ясное дело, лучше.
– Это хорошо. Потому что нам пора заняться делом.
– Погоди. – Я снова включаю холодную воду. – Когда они обратились к тебе по поводу нашего проекта?
– Сразу после того, как Бобби Майерс разбил себе голову.
Я киваю и медленно говорю:
– Понимаешь, Энцо, невозможно за три дня раздобыть две установки «Тесла МРТ» – заказать их, доставить и установить. Такое не под силу даже нашему правительству.
Его улыбка, когда он слышит свое старое прозвище, похожа на трещину.
– Да. Я знаю. Идем. Давай-ка выкопаем из лаборатории Лин, поглощенную техно-оргазмом, и слопаем какой-нибудь ланч. – Мы снова выключаем воду и возвращаемся в неврологическое отделение лаборатории. Часы как раз показывают час дня.
– Ты кого про себя назначила нам в первые пациенты? – спрашивает Лоренцо.
– Конечно, Делайлу Рей. Знаешь, я тут на днях встретилась с ее сыном… Он наш почтальон.
А еще он – тот человек, который, мигнув три раза, сообщил мне, что у него есть жена и три дочери. И, вспомнив об этом, я делаю в уме зарубку: в следующий раз я должна непременно оказаться у дверей, когда он принесет нам почту. Но сейчас я способна толком думать исключительно о еде.
