Котлованы рыли круглосуточно. Тепловые пушки, световые мачты, три смены рабочих и куча техники. Помогало то, что строили мы вдали от города. В противном случае замучили бы проверками и жалобами на шум. А так – всего один раз появились, убедились, что у нас есть разрешение, и оставили в покое. Борис Аркадьевич первое время наведывался на площадку по несколько раз на дню, в том числе ночью, пока не приучил охранников бдить всегда, а рабочих – не устраивать получасовые перекуры. Ещё он с моего позволения выдал премию той бригаде, которая быстрее и лучше закончила свой участок работы. Такой вот вариацией кнута и пряника удалось всё более-менее наладить.

Я выписала премию самому Борису Аркадьевичу и сказала, что он может обращаться за деньгами для рабочих – если кого надо поощрить или простимулировать, – когда ему вздумается. Денег у нас хватало и, как я подозревала, Хосонов и Мирошниченко меня в моём энтузиазме останавливать не собирались.

В конце концов, они ведь сами хотели, чтобы Эль Пунто достроили к февралю, так что до морозов требовалось как можно быстрее разобраться с фундаментом и фасадами.

Мне бы хотелось сказать, что наша стройка постепенно вышла на плановый режим работы и ничего более не отвлекало, но это не так. Если природа благоволила, если рабочих удалось правильно организовать, то некоторые люди продолжали удивлять со знаком минус.

Справедливости ради – я и сама в том виновата. Если знаешь, что человек – дерьмо, то надо быть готовым к тому, что рано или поздно оно начнёт вонять.

Мадам Вельгорская неожиданно явилась в мой кабинет сама. Да ещё и притащила с собой Наталью Борисовну. Так они и стояли передо мной – бухгалтерия и кадры, две главные опоры и движущие силы любого руководителя.

Пришли они без приглашения, так что застали меня за разговором с подрядчиком, которому не понравились условия Бориса Аркадьевича. Он уже полчаса пытался через меня получить доступ к «самому главному».

– Если у вас есть о чём поговорить, то разговаривайте со мной, – повторила я. – У меня в договоре написано – генеральный директор. Выше – только владельцы, но они с вами не будут разговаривать. К тому же если вы действительно хотите сказать то, что пытаетесь сказать, то лучше этого не делать. У нас с вами был уговор на поставку материалов во вторник. Сегодня – пятница. Ссылка на ваши обстоятельства не работает, никаких доказательств форс-мажора не предоставили. Мы нанимаем юриста и подаём в суд, если материалы не прибудут завтра. Мы найдём их у другого поставщика, но из вас вытрясем всю душу и постараемся испортить репутацию так, как только можно. Ещё что-то?

В трубке после недолгого молчания сказали, что попробуют ещё раз решить вопрос с Борисом Аркадьевичем. Я пожала плечами и нажала отбой. С ним так с ним. Мы предварительно обсудили, что он милостиво разрешит поставить всё в понедельник. По факту, материалы нужны только в следующую среду, но Борис Аркадьевич оказался знатоком «маленьких управленческих хитростей», которым, не таясь, обучал и меня постепенно.

Золото, а не человек! Вот все бы такими были.

К сожалению, от мыслей о прекрасном и золотом человеке пришлось переключиться на сидящих передо мной. Они-то настолько прекрасны не были, но пока и проблем с бухгалтерией и кадрами у меня не случалось. Но всё же происходит впервые.

– Итак? – спросила я.

– По поводу Микляева, – сказала Вельгорская. – Вы его премии лишили.

Повисла пауза, за которую я успела вспомнить, что Микляев – это фамилия Антона.

– Да, лишила, – я кивнула. – Какие-то проблемы? Вроде бы премия у него «за достижение необходимых показателей и безукоризненное выполнение поручений руководства». Он своё не выполнил.

– Но раньше никого не лишали, – Вельгорская поджала губы. – Каждый месяц всем выписывали.

– Я не готова обсуждать, что было раньше. Не знаю, чем Иван Александрович руководствовался. Может быть, его всё устраивало, но меня не устраивает. Я даю поручение не для того, чтобы потом в итоге самой звонить подрядчику и выяснять, что им всё не так объяснили, а про срочность вообще не упомянули. Пришлось улаживать проблему самой. На мой взгляд – это саботаж. Но я готова понять и простить, если человек признает свою ошибку.

Я внимательно посмотрела на Вельгорскую. Та жевала губу и молчала. Тогда я перевела взгляд на Наталью Борисовну. Та улыбнулась фальшивой понимающей улыбкой.

– Кристина, вы, разумеется, в своём праве. Никто не говорит, что нельзя человека лишить премии. Мы только хотим убедиться, что за этим действительно стоят производственные показатели и поручения руководства, а не какие-то личные мотивы. Вы-то нас поймите – человек может и в суд подать, и дело выиграть.

Она сделала паузу, в которой, видимо, должны были уместиться мои возражения или уточнения. Но я не произнесла ни того, ни другого. Не от большого ума или тонкого понимания психологических моментов. Я просто не успела сообразить, что происходит. Ну не мог же в самом деле Антон сказать, что я лишила его премии, потому что он пытался ко мне приставать? Или я вообще в людях не разбираюсь.

После паузы Наталья Борисовна продолжила, хотя уже чуть менее уверенно:

– Ходят слухи… что Антон вам очень нравится. И так получилось, что он ответил отказом на ваши ухаживания, вот и вы решили его проучить…

– Что?

Я сначала опешила, а потом рассмеялась. От облегчения и одновременно от горечи – что за странное желание у многих людей верить в какую-нибудь дурь, даже если она не вытекает из логики? И вроде бы они меня знали до этого. И вроде бы нормально со мной общались, по крайней мере Наталья Борисовна. И предположить такую несусветную чушь?

– Это он так говорит? – спросила я, отсмеявшись. – Впрочем, можете не отвечать. Даже если он, то наверняка не напрямую. Какие-нибудь полувздохи, полунамёки и прочее. В открытую никогда не скажет, потому что его поймают на вранье. А вот сделать так, чтобы те, кто мог так подумать, подумали именно так – это обязательно.

– Мы просто хотели убедиться, – Наталья Борисовна начала закипать. Это было видно по побагровевшим щекам. Однако кадровик старалась держаться достойно. – Надо проверять любую информацию. Вы ещё молодой руководитель, многого не знаете. Вполне можете допустить какую-нибудь ошибку, так что наша задача помочь вам её исправить. Но если вы говорите, что ничего подобного не было…

– Я не утверждаю, что ничего подобного не было, – с одной стороны не хотелось врать, а с другой, хотелось получить хоть немного удовольствия от сложившейся ситуации. – Было разное. Не очень похоже на то, что вы слышали, но кое-что было. Но уверяю вас, это не имеет отношения к лишению премии. Она – за производственные показатели. А что касается всего остального – я могу показать вам запись.

Я вытянула руку и показала на камеру, которая висела в коридоре. Мой кабинет без дверей отлично с неё просматривался. Раньше я сидела в закутке и не придавала этому значения, но когда установила стол напротив двери, то стала вся как на ладони. Любое моё движение записывалось на камеру.

Вельгорская и Наталья Борисовна проследили взглядом за моей рукой. Потом повернулись назад – уже спокойные и расслабленные. Я бы даже сказала, какие-то сочувствующие. Как будто они разом всё поняли и переиграли в голове всю ситуацию. Уж не знаю, что они предположили, но явно переместили меня из агрессора в жертвы. Вот только этого мне тоже не требовалось. Не должно быть ощущения пусть справедливой, но мести. Только наказание за работу. Ничего личного.

– Ничего личного, – повторила я свою мысль. – А всё остальное – у людей случаются ошибки. Иногда они делают из них выводы. Иногда предпочитают винить других. Хорошо, что вы пришли и мы разобрались в этой ситуации. Надеюсь, других вопросов больше нет?

– Нет. – Вельгорская встала.

– Никаких, – Наталья Борисовна улыбнулась. – Спасибо, что уделили нам время, Кристина.

Когда они вышли, я некоторое время смотрела на камеру в коридоре. Мысленно прикидывала – стоит ли запросить эту запись или нет. В конце концов решила, что не стоит. Мстить, шантажировать или воспитывать я никого не собиралась. А попав в чьи-то руки или просто исчезнув, запись ничего плохого не сделает.

Однако мне по-прежнему было противно от произошедшего. Словно окунули в чан со смолой и обсыпали перьями. И я действительно была благодарна, что они пришли и высказали свои «опасения». Уж лучше так, чем потом внезапно услышать где-нибудь мимоходом. И не с вопросительной интонацией, а с утвердительной.

Несколько следующих дней ушло на то, чтобы слухи утряслись. Каждый сделал те выводы, которые хотел сделать. Я была бессильна в данном случае – не собирать же людей по этому поводу, чтобы разъяснить всем и каждому, что случилось и почему.

Оставалось только ловить на себе изучающие взгляды, улыбаться всем и каждому и делать вид, что ничего плохого не случилось.

Ведь и в самом деле ничего плохого. Подумаешь, в дерьмо наступил случайно. С кем не бывает. Главное – обувь отмыть, чтобы не воняло.

Хорошенько так отмыть. До блеска.