Книга: Эль Пунто
Назад: Неуверенность
Дальше: Андроиды и домашний лимонад

Июль

Не услуга, а как бы поручение

Иван Александрович в последнее время заглядывал ко мне в закуток раз-два в неделю. Так что, когда он вдруг написал мне в почту: «Зайди», я поняла – что-то случилось.
Не знаю уж почему, но едва жизнь начинает складываться более-менее понятным и приятным образом, как просыпается ощущение, что это временно. И не очень-то заслуженно, если задуматься. Наверняка вскорости люди вокруг поймут, что я, в сущности, обычный человек, который недостоин происходящего. Ну, а после этого меня просто выкинут туда, откуда подобрали. Такой вот мой персональный извращённый вариант эффекта Даннинга – Крюгера.
В общем, в кабинет я зашла с мыслью: «Если уволят, так пошли бы они все!»
Иван Александрович, как показалось, не заметил моего появления. Это ещё больше подбросило дров в огонь переживаний, так что я подошла ближе и буквально нависла над начальником.
С руками, скрещёнными на груди. С поджатыми губами. С ногой, которая словно сама собой начала притоптывать.
– Присядь, пожалуйста, – попросил Иван Александрович, не поворачиваясь. Нечто происходящее на экране монитора занимало его больше.
Я присела, заложив ногу на ногу. Время шло, а ничего не происходило. Лишь редкие тихие щелчки клавиш, словно капли дождя о подоконник. В самонакручивании я всегда быстро выдыхаюсь, так что потихоньку напряжение начало спадать.
Сначала я расправила руки и положила их на подлокотники кресла. Затем расслабила ноги и поставила их ровно. После откинулась на кресло и едва не задремала. Однако наступившая вдруг тишина и лёгкий скрип поворачиваемого стула вовремя подсказали, что именно сейчас всё и начнётся.
– Нужно как бы помочь Евгении собрать жалобы по нашим стройкам, – сказал Иван Александрович без предисловия. – У кого-то трескаются стены, где-то протекает потолок, ну и прочее в подобном духе. Будет неплохо, если ты поедешь с ней к людям, которые подавали жалобы. Нехорошо, когда молодая девушка ходит как бы одна по чужим квартирам. Мало ли кто в них может жить.
– Думаете, я смогу её защитить?
– Вряд ли, если честно. Учитывая её трудное детство, скорее уж она тебя. Но чтобы как бы напасть на двух девушек, нужно иметь в два раза больше безрассудства, наглости и низости. И смелости вдобавок. Так что мне будет спокойней. К тому же нужны фотографии. Если мы как бы будем выставлять претензии подрядчикам, то необходимо подтверждение.
– Хорошо, – я встала. – Не настолько я завалена делами, чтобы не оказать эту маленькую услугу.
– Кристина, – голос Ивана Александровича погрубел. Как всегда – чуть. – Ты же понимаешь, что это не услуга, а как бы поручение. И твои дела все отдохнут.
– Конечно, понимаю, – я фыркнула. – Просто шучу. Мне казалось, что вы умеете это различать.
Он в ответ лишь пожал плечами и вновь повернулся к компьютеру. Я медленно двинулась к двери, присматриваясь к Ивану Александровичу. Встал не с той ноги? Или ему не понравился мой тон? А может, он по уши в делах и уже не разбирает, где шутка, а где нет?
Впрочем, у меня была ещё одна версия: первая «влюблённость» прошла. Видимо, он ожидал большего рвения или каких-то инициатив. Или же просто привык и я превратилась в «одну из». Хорошо ещё, что в офисе не так много людей. Не растворюсь в безликой массе «этих-каких-их-там-девочек».
– Так-так, – сказала я себе. – Ты опять начинаешь впадать в крайности. Мало ли что у человека происходит в жизни, а ты уже целую теорию под это придумала. Иди лучше и найди Евгению, чтобы точно узнать: когда, куда и на сколько.
Подавив порыв подискутировать сама с собой, я сделала ровно так, как и задумывала.
* * *
Сеть и модные журналы пестрят подборками фотографий с различными дизайнами и интерьерами квартир. И почти всегда в таких подборках допускают ключевую ошибку – там нет людей. А ведь без них всё выглядит совершенно иначе.
Все эти дизайны и интерьеры надо оценивать не с точки зрения «нравится – не нравится», а с позиции «подходит – не подходит». Но так трудно взглянуть на себя со стороны, чтобы понять, что же тебе требуется.
К примеру, вот пара стариков, которым дети подарили ультрасовременный и удобный ремонт. И бабушка иной раз боится заходить в сияющую кухню, которая наполнена комфортом, но не семейностью. Всё реже и реже женщина проводит время у плиты. Всё меньше у неё желания «наводить порядок», потому что это место упорядочено иначе, чем она привыкла. И вроде бы полно пространства в сверхудобной квартире, но не находится его для мешков с картошкой, банок с вареньями и соленьями, а ещё старого чайного сервиза, что передаётся из поколения в поколение.
А вот вариант, когда родители обставляют квартиру детям или же те получили её в наследство. Они ходят среди старых обоев и ковров на стенах. Натыкаются на выкрашенные белой краской двери из фанеры. Вешают новомодные блейзеры в старый покосившийся шкаф из цельного дерева. И рядом кладут скинни в стразах. Идут на кухню, зажигают газ от спички и в старом эмалированном чайнике греют воду для пуэра.
Но что, если бабушка – светская дама, лучший повар по части канапе и устраивает приёмы для современной интеллигенции. Дед – бывший редактор газеты, который удобно устроился в кресле, достал свой «Ай-что-то» и ставит лайки во всемирной сети. А молодые люди всю жизнь прожили среди этих обоев и дверей, а старый шкаф когда-то в детстве едва не спалили. Не носят они скинни и блейзеры, а в опрятном костюме с дедушкиным портфелем ходят в «НИИ имени чего-то там».
Это самые простые примеры. Они далеки от реальности и преувеличены. Но нужны, чтобы вы понимали, с чем мы столкнулись, пока ходили с Евгенией по квартирам.
Нам открывали двери, показывали трещины на стенах, протекающие батареи, капающие трубы, мокрые разводы на потолке, щели в окнах или отваливающиеся подоконники. А затем звали пить чай или ужинать. И если мы вдруг не отказывались – иногда бывало и такое, – нас ждала картина из семейного быта. Неловкость взрослых, искреннее любопытство детей и трогательная забота от стариков, которая порой переходила все границы.
Старики-то в конечном итоге нас доконали. И дети. И взрослые. Там как-то наложилось одно на другое.
* * *
Как говорится, жили-были старик со старухой. На пятом этаже возле лифта. И были у них дети. И дети их детей. Человек девять или десять, а то и одиннадцать. Считать в какой-то момент перестали.
А в квартире всего две комнаты, включая ту, которая наполовину кухня. И вещи повсюду – одежда, игрушки, сумки, баулы, банки с соленьями, упаковки памперсов и консервов.
Запахи и звуки стояли там отнюдь не сказочные.
Мы сидели в углу маленькой комнаты. В наших кружках – старых, местами потрескавшихся, но чистых – плескался чёрный чай, настоянный так сильно, что вязал язык. Я чисто машинально делала маленькие глоточки, просто чтобы хоть чуть-чуть смочить горло в духоте квартиры, где всё время кто-то разговаривал, заходил и выходил, звонил по телефону, кричал… Ни минуты тишины и спокойствия.
Как часто бывает в подобных семействах, номинальным главой считался старик, а противоречил ему второй по старшинству мужчина. В данном случае – муж старшей дочери. Ну, а на самом деле все решения принадлежали старухе, которая вроде бы сидела себе тихо, справлялась о здоровье, умилялась вниманию и одновременно с тем цепко следила за тем, куда идёт разговор.
– В общем-то, мы даже привыкли, – это говорил дед. – Ну, подумаешь, трещина в стене. Мы слышали, что при усадке дома такое может быть. Потому и ремонт сразу не затеяли. Ждали, пока оно пройдёт.
– Когда нормально строят, никаких трещин не бывает. – Это уже муж дочери.
– Мы её замазали, как она пошла. Но потом штукатурка обвалилась. Потом снова замазали, а она снова обвалилась. В третий раз уже просто так оставили. Вот, посмотрите.
На мой взгляд, трещина не казалась большой. Не разлом, а просто змеистая линия. Как молния, которую перенесли на стену.
Я достала фотоаппарат, и тут всё семейство зашевелилось. Они начали отодвигаться, расчищая пространство. И одновременно с этим отодвигать вещи от стены. Полки рядом с трещиной оставили девственно чистыми. Девочка лет пятнадцати с меланхоличным выражением лица протёрла их неопределённого цвета тряпкой, бывшей когда-то предметом одежды.
Такое вот безотходное существование. Младшие донашивают вещи за старшими, а потом из них что-нибудь шьют, делают чехлы, мешки или же просто отправляют на тряпки.
Сначала для меня это выглядело дикостью. Дикари, впервые столкнувшиеся с фотографом и боящиеся, что он заберёт их душу и душу их вещей. Но в тот момент, когда появилась тряпка, я поняла истинную причину. Эти люди, жившие в маленькой квартирке, где я впервые в своей жизни увидела двухъярусные кровати, на каждой из которых могло поместиться по двое-трое, – так вот, эти люди хотели, чтобы на фотографии их жилище выглядело пристойно. Лучше, чем на самом деле. И в очередной раз мне пришлось напомнить самой себе, что фотография – это образ. Картина в очень чётком изображении. И от реальности она чаще всего дальше, чем кажется.
Я сделала несколько снимков в наступившей наконец-то тишине. Впрочем, она оборвалась глухим ворчанием, едва я решила сфотографировать в тех местах, где болты от полок впивались в стену. Муж сестры даже сделал шаг в мою сторону, но остановился, нарвавшись на взгляд старухи.
Когда я спрятала камеру, вещи тут же принялись возвращаться на свои места.
– Мы передадим это всё компании, – сказала Евгения. – Если случай будет признан гарантийным, то придут люди и заделают эту щель так, чтобы она больше не появлялась. Я оставлю номер телефона, по которому можно будет уточнить.
– Я бы и сам заделал, – глухо заворчал муж сестры. – Лучше бы деньгами отдали. Моральный ущерб, да! Каково это, жить с такой трещиной?
Мы с Евгенией промолчали. Обе сделали вид, что ничего не расслышали. Попрощались, оставили кружки с почти нетронутым чаем на тумбочке – нашли место между коробками с пуговицами и нитками. Затем вышли из квартиры и остановились на лестничной площадке. Захлопнувшаяся за спинами дверь отсекла этот уголок мира. Даже в затхлом подъездном воздухе дышалось легче. Самое главное – здесь было тише и свободней.
Тем временем за спиной разгорался скандал. Звукоизоляция современных квартир, как объясняла мне Марина, имеет три самых слабых места – трубы в ванной и туалете, углы в комнатах и входная дверь. Вот и сейчас слова раздались словно бы совсем рядом:
– Надо было показать им кран! – муж сестры.
– Они бы увидели на нём следы гаечного ключа. Думаешь, не догадались бы, кто его так? А если не сами, то кто-нибудь другой по фотографии, – урезонивала старуха.
– А вдруг не стали бы присматриваться? Вечно вы всё портите со своей честностью!
– Ты живёшь в моём доме!
– Я плачу за коммуналку в этом доме! И делаю тут всё!
– Три раза замазывал стену!
– Это не моя вина!
Я потянула Евгению за собой, и мы почти бегом спустились по лестнице – ждать лифт казалось невыносимым. Пять этажей пронеслись перед глазами. Однажды я едва не споткнулась, но схватилась за перила и удержалась. Дальше спускалась осторожней, но скорость почти не снизила. И лишь очутившись на улице, смогла остановиться.
– Что с тобой? – спросила Евгения.
– Не могу такое выдержать. – Я вздрогнула. – Я – мизантроп и социопат в подобных ситуациях. Слишком много людей на квадратный метр. При этом – слишком много непонятных мне людей. Квартиры придумали для того, чтобы жить отдельно друг от друга. Ячейки общества. Семьи. Дети уезжают от родителей и начинают самостоятельную жизнь. Старики переезжают в квартиры поменьше, когда выпускают детей на свободу. Если нет денег, то можно снять. Можно занять. Ипотека, в конце концов. А они живут – как в деревне. Семеро по лавкам. Я этого не понимаю, и мне страшно.
– Может быть, им просто нравится жить всем вместе? – тихо спросила Евгения. – Может быть, им хочется быть ближе друг к другу. Знаешь, некоторые вообще растут без родителей.
– Если им нравится, то так не ругались бы. А, ладно. Пусть живут вместе. Купят просторный дом. Подальше от центра, поближе к природе. И детям полезней. Они же медленно разъедают друг друга! Перемешиваются в комок из дел и тел. Никакой личной свободы и маленького кусочка пространства.
Евгения смотрела на меня вроде бы спокойно, но в её взгляде появились настороженность и брезгливость. Как будто бы она вдруг увидела змею в том месте, где ожидала найти пушистого котика. Знай я о подобной реакции – попридержала бы всё внутри себя, но сейчас поздно идти на попятную. Все эти попытки сказать – прости, у меня нервы, я вовсе ничего подобного не хотела говорить – это лишь обман. Неуклюжая попытка загладить вину, которая не является отказом от своих слов.
Я не стала этого делать. Просто перевела разговор на другую тему. И мы пошли – вроде бы как раньше – в сторону остановки. И разъехались, болтая – вроде бы как раньше, – чтобы завтра встретиться вновь. И даже парочка сообщений в мессенджере вечером – вроде бы как раньше – ни словом, ни духом не напоминали о произошедшей беседе.
Но этого и не требовалось. Для меня всё было очевидно, как и для Евгении.
Один мой хороший знакомый как-то сказал, что разочароваться в человеке можно ровно один раз. Дальше ты можешь только вести себя в соответствии с этим разочарованием. Это как заноза, которая всегда напомнит тебе – вот этого с ним делать нельзя. Или – об этом с ним говорить не стоит. Если ты умеешь понимать язык этих заноз – то вы можете остаться с человеком друзьями, приятелями, любовниками или просто знакомыми. Если же нет – то вы всё дальше будете отдаляться друг от друга.
Пока не исчезнете из чужой жизни.
Назад: Неуверенность
Дальше: Андроиды и домашний лимонад