Назад: Юрий Бурносов Где бродят лишь дикие звери

Святослав Логинов
Вымертский тракт

– Господин, позвольте сопровождать вас…

Уже неделю Раллиху не попадались придорожные гостиницы и даже харчевни. Три дня назад он миновал последнее поселение, ощетинившееся высоким частоколом. Дальше начинались места вовсе дикие, носившие говорящее название Вымерт. Тем более странно было встретить здесь одинокого путника, шагавшего по остаткам некогда мощёного тракта.

– Боишься разбойников?

– Что вы! Бандитских шаек здесь нет, они сами боятся нечисти.

– Это уже интересно! Разумеется, ты можешь составить мне компанию и заодно рассказать о дьявольских отродьях, которых ты не боишься, хотя они распугали окрестных бандитов. Надеюсь, я не услышу леденящих историй о Белой Даме. Эти легенды изрядно надоели мне за последнее время.

– Помилуйте, откуда взяться Белой Даме в этой глуши? Мадам весьма деликатна и любит хорошее общество. Хотя о ней больше пустых разговоров, чем реальных известий.

– А ты, оказывается, веришь в Белую Даму?

– Зачем верить? Я лишь не отрицаю её существование. Порой над лесом что-то пролетает, но скорей всего это не она.

– Бандитов ты не боишься, Белой Дамы тоже. Так чего ты опасаешься в здешней глуши?

– Тут водится много всякой дряни. Прежде всего – оборотни. Хотя луна сейчас не в той фазе, так что оборотни не появятся ещё несколько дней.

– Путник с мечом боится завшивевшего волка?

– Прежде всего, добрый господин, здесь не столичный округ. Это там, стоит объявиться волколаку, на облаву выходит под сотню рыцарей и егерей. Тут ни тех, ни других нет, и в лунные ночи оборотни сбиваются в стаи, так что в одиночку от них не отобьётся самый опытный человек. Поэтому я хожу по этим местам только безлунными ночами, а при полной луне стараюсь найти крепкое убежище. Ещё здесь частенько встречается Ворочун.

– Ворчун, что ли? Первый раз о таком слышу.

– Ворочун. Он не ворчит, а ломает деревья. Проходили недавно: видели вывал леса? Это его работа.

– Да ну… смерч, наверно, деревья повалил.

– Смерч вывал делает ровный, словно просеку. Все деревья кронами в одну сторону лежат. А тут накидано, как попало.

– И что этот Ворочун людям делает?

– Ничего. Лес портит. И, если кто ему под горячую лапу попадётся, тоже задавит. А так он людей вовсе не замечает.

– Тебе его видеть доводилось?

– Столько раз, что и не пересчитать.

– И что ты делал, встретившись?

– Падал, старался забиться в какую-нибудь яму, а там лежал, затихарившись. Бежать от него опасно, на движение он может среагировать. А так ему деревья интереснее. Вот Крахт, тот специально за людьми гоняется, благо что для здешних мест человек – добыча редкостная. Но от Крахта отбиться можно, а повезёт, так и уложить. Я одного прикончил вот этим самым мечом.

– И каков он из себя?

– Считается великаном, хотя не слишком-то велик – полтора роста. Одежды не носит, весь в шерсти. Дубина у него здоровенная из цельного дерева. Хотя безоружным он был бы опаснее. Он же неповоротливый, Крахт, пока размахнётся своей палицей, пока ударит… десять раз можно отскочить.

– Людоед?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Я не съеден, а ежели кто попадёт под дубину, наверное, слопает. Только тут людей, считай, что нету. Некого ему жрать. Другого зверья много, так что голодным он не ходит.

– Ты неплохо в здешней живности разбираешься. Сам-то зачем сюда лезешь, раз тут такие гиблые места?

– Видите ли, добрый господин, я охотник за нечистью. Моё имя – Стан, а родовых имён таким, как я, не положено.

– Будем знакомы, охотник Стан. Меня зовут Раллих Гранк, и я тоже охотник за нечистью.

– Я слышал ваше имя, господин Раллих. Вы из знатного рода, один из тех бойцов, что сражаются за идею. Всегда преклонялся перед такими как вы.

– А ты, значит, из тех, кто работает за деньги.

– Я бедный человек, мне надо на что-то жить.

– Это я понимаю. Мне неясно другое – что тебе делать в Вымерте? Сам говорил: людей здесь не осталось, и кто тебе заплатит за твои подвиги?

– Я хожу промышлять в здешние леса. Знаете, сколько на ярмарке в Изгольне стоит клык вервольфа? Не подделка, а настоящий зуб, который начинает светиться с ростом луны? Хватит на год безбедной жизни.

– Сам же говорил, что здешние оборотни любого охотника заедят.

– Верно. Но есть и к ним подход. Опасно, конечно, но без этого никакое дело не обходится. Иной раз ещё что-то попадается. Череп Крахта у меня один аптекарь купил. Казалось бы, какой с черепа толк, волшебства в нём ни капли, но аптекарь поставил диковину на полку над прилавком, так к нему народ валом валить начал. В здешних краях удивительными редкостями можно разжиться, главное, не увлекаться, брать с разбором. Уж как меня уговаривали добыть желчь гнилого карлика. Торговец зельями уговаривал, с виду приличный человек, негоциант. Но я-то знаю, эта желчь нужна только ведьмам и чёрным колдунам для самых злых волхований. Казалось бы, мне какая разница, но если начнёшь работать на чернокнижников, очень быстро станешь одним из них. Такая опасность пострашней Ворочуна.

– Я и не знал, что у работающих за деньги есть свои принципы, – произнёс Раллих. – А ты, как тот охотник, что заботится, чтобы добыча в его угодьях не скудела. Перебьёшь всех оборотней, чем жить станешь? Непонятно только, зачем ты так настойчиво напрашивался мне в попутчики? При твоём ремесле одному быть проще и выгодней.

– Прежде всего, господин Раллих, добыча здесь не скудеет. Нечисть уже выбирается за пределы Вымерта и расползается на окрестные земли. Во-вторых, вдвоём идти веселее. Ну, а в-третьих, если бы я к вам не напросился, то шёл бы сейчас и гадал: человек идёт тем же путём, что и я, или призрачный путник.

Некоторое время шли молча. Дорога, когда-то выложенная каменными плитами, сопротивлялась натиску трав и кустарников, так что идти не составляло труда. Чуть в стороне на холме виднелись развалины. Огрызки стен и сейчас поднимались выше деревьев.

– Это что?

– Не знаю. Крепость какая-то или замок. Внутри ничего нет, одна труха. Нетопыри гнездятся, лисы норы устраивают. А так место чистое, даже фамильные привидения повывелись.

– А город где? Говорят, когда-то в самом центре Вымерта огромный город был: Пернбор. Сейчас таких городов не бывает, а этот над всем миром царил и был разрушен в одну ночь.

– Так то город, а тут крепость. До города ещё три дня идти. Тракт туда и ведёт. Только там тоже ничего нет. Отсюда люди сами ушли, а там всё сгорело, что могло гореть. Белая Дама повеселилась, от неё одни камни остаются.

– Так и знал! Без рассказов о Белой Даме дело не обойдётся. Донна Бланка – всему голова.

– Так это когда было? Не одна сотня лет прошла. Теперь здесь Вымерт, мёртвые земли. Белой Даме на безлюдье делать нечего.

– Должна же она где-то жить. Дом должен быть, слуги и всё остальное.

– Необязательно. Может, она и вовсе неживая. Что о ней известно? Летает, хохочет. Появляется в городах во время праздника и выжигает всё, словно огненный смерч. Огненный смерч – он живой? Слуги у него есть?

– Белого платья у смерча тоже нет. Ты недавно говорил, что под смерч, только не огненный, а простой, работает… этот, как его… Ворочун.

– Вот именно. И никто не знает, Ворочун – это существо или явление. Так же и Белая Дама. Придворные маги утверждают, что огненная красавица не является в мир благодаря их стараниям, но точно об этом не знает никто. Рассуждать можно по-всякому, но главное, что бьёт она только по городам и, значит, здесь не появится.

– Во всяком случае… – начал Раллих, но Стан резко прервал его:

– Стоп!

Раллих замер на полушаге и полуслове и вслед за Станом выхватил меч. Ничто не указывало на опасность. Мелкий кустарник не мог никого скрывать, деревья и вовсе отступили в этом месте от дороги. Сама дорога была чиста, если не считать большой и наверняка неглубокой лужи, разлившейся поперёк пути. Именно к ней двигался Стан мелкими шажками, выставив перед собой меч. Ни один из амулетов Раллиха не чувствовал опасности, но знатный охотник тоже изготовился к бою, понимая, что лучше перестраховаться.

– В середину не бить, только по краю! – командовал Стан. – Делать, как я!

Сам он черкнул остриём меча по краешку лужи, очерчивая границу для чёрной воды, та отдёрнулась, словно живая, ленивая волна прошла по поверхности и собралась в центре в бугор. Раллих, мгновенно сообразивший, что происходит, подскочил с другой стороны и тоже очертил остриём меча дугу по краю лужи. Раздалось громкое шипение, бугор вздулся гигантским фурункулом.

– Как он встанет, – крикнул Стан, продолжая сгонять лужу в центр, – меч в ножны, а то он расплавит. Палкой надо бить!

Палки у Раллиха не было. С вычурными посохами, изображающими магический жезл, ходят деревенские заклинатели, старающиеся пустить мужланам пыль в глаза. Раллих не работал за деньги и подобные ухищрения презирал. А теперь оказалось, что неведомого противника следует охаживать простой дубинкой.

Пупырь в центре лужи прорвался огненным фонтаном, оттуда поднялась багровая человекообразная фигура. Защитные амулеты Раллиха, словно проснувшись, заголосили каждый своё.

Расставив загребущие лапы, монстр шагнул к Раллиху. Стан сзади безостановочно лупил палкой, но чудовище не особо обращало внимание на такую помеху.

– Потихоньку отступай! – орал Стан, забыв, что к дворянину следует обращаться на «вы».

Отступать Раллих не привык, но и стоять безоружным против такого врага было невыносимо. И вдвойне невыносимо, когда оружие в руке, но нельзя им воспользоваться. Выбора не оставалось, Раллих взмахнул мечом, но не ударил, а черкнул кончиком клинка по багровой башке, как до этого очерчивал границу по луже. Брызги расплавленного металла обожгли руку, конец меча слизнуло напрочь. Монстр остановился и зашипел. В этом звуке не было ничего живого, так шипит вода, случайно попавшая на раскалённую кухонную плиту.

– Держи! – крикнул Стан и кинул Раллиху свою палку. Конец палки обуглился, хотя она ещё вполне была пригодна к бою. Не замечалось в ней никакого волшебства, даже простенького наговора, уж это Раллих чувствовал. Но рука теперь не была пустой.

Раллих ткнул тлеющим концом палки туда, где хотелось бы видеть если не лицо, то хотя бы морду, затем саданул по лапам и вновь по набалдашнику головы. Палка пылала словно факел, зато и монстр остановился, не пытаясь защититься или нападать и позволяя бить себя.

В этот момент Стан, оставшийся без дубинки, прыгнул вперёд. В руке он сжимал нож с тусклым, явно не металлическим лезвием. Удар пришёлся в спину, снизу вверх. Таким приёмом бьют в воровских притонах Хазма. Монстр изогнулся, трещина рта, очерченная раллиховским мечом, раззявилась беззубой пастью. Шипение усилилось, ставши визгом или свистом. А затем огненная фигура начала рассыпаться на небольшие куски, напоминающие осколки смальты.

– Вот и всё, – весело сказал Стан, разглядывая свой нож. – Управились. Даже ножик уцелел.

– Палка наполовину сгорела.

– Новую вырежу. Что, здесь рябинок не найдётся? Колдовства в ней нет, обычная палка в помощь ногам. И драться ею удобно: лёгкая и длина подходящая. В городах, в дурном обществе, свои законы. Оружием пугать запрещается. Достал меч или нож вытащил – изволь убивать. А палкой дебошира поучить – самое милое дело.

Раллих покачал головой, оценивая, с кем свела его судьба.

– Что за зверь из лужи нам встретился?

– Так это искряк. Сейчас камни остынут, подберём, поделим пополам. Такие камушки у господ ценятся, так что даже если вервольфа не добудем, поход, считай, окупился.

– Палка у тебя обычная, – произнёс Раллих. – А нож?

– Нож тоже обычный, только костяной. У меня знакомый косторез есть, он и сделал. Вообще-то он ножи для бумаг мастерит, но они маленькие, а тут целый кинжал. Мастер ещё спрашивал: «Что за фолианты ты читаешь, раз такой нож потребовался?» – а фолианты вон какие на дороге встречаются.

– Понятно. Я такие камушки видывал, только не знал, откуда они берутся.

Под эти разговоры путешественники натаскали хвороста для костра.

– Ну-ка, посмотрим, как искряк работает… – Раллих откатил в сторону один, не вполне остывший камушек, стараясь не обжечься, подкинул его на ладони и с маху швырнул в кучу хвороста.

Костёр мгновенно заполыхал.

– Красиво. И это всё, что он может?

– Чего ему ещё мочь? Искряк и есть искряк. Каждый камушек на одну растопку. Потому и покупает его только знать. Мужик не ленится и кресалом постучать.

– Пожалуй, я возьму себе пяток штучек для интереса, а остальные тебе на продажу. Я хоть и не мужик, а кресалом стучать тоже не ленюсь.

– Спасибо, – сказал Стан.

Он сидел у костра, ошкуривая новую вырезанную в кустах палку. Срезанной веточкой порой помешивал в котелке, где начинали побулькивать крупа и копчёное мясо.

– Вот что неясно: мне кажется или костёр, разожжённый искряком, жарче горит?

– Может, и не жарче, но дружней. А я вот о другом раздумываю. Ворочун, о котором ты говорил, он на человека похож?

– Слегка.

– Крахт, как я понимаю, тоже. Искряк, с которым мы только что схлестнулись, опять же с виду как человек. Две руки, две ноги и даже сверху что-то вроде головы. Почему бы ему другой вид не принять, что их всех на человека тянет?

– Это нас тянет на них. Кабы не мы, искряк никогда бы человеческий вид не принял. Лежал бы лужей, жрал всякую мошкару, лягушку, в крайнем случае. Видите, я обо всем рассказываю, мне скрывать нечего, а вы так и не сказали, что вас сюда потянуло, да ещё без подготовки. Нет, я вижу, вы опытный боец и колдовству вас учили, но ведь по книжкам этому делу не выучишься. Скажем, искряк в виде лужи ничего не колдует, магии не проявляет, вот и вляпались бы в него. А вздумаете сражаться с кем-то, в ком колдовская сущность есть, так они, почитай все, в честном бою непобедимы, их в спину надо бить, что для вас неприемлемо, благородство не позволяет.

– Нечисть можно бить как угодно, благородство тут ни при чём.

– Всё равно. Я вижу, вы обвешаны оберегами, что майское дерево побрякушками, а настоящего опыта у вас нет. Прикончат вас здесь или ещё хуже что-нибудь устроят. Пожалеете, что живы остались.

– От смерти зарекаться не буду, а хуже не устроят, – возразил Раллих.

Он придвинул к себе котелок, начал есть походное варево: не то густую похлёбку, не то жидковатую кашу. Стан молча ждал. Знатный господин должен есть первым, а простолюдин довольствуется остатками. Впрочем, лишку Раллих себе не позволил. Ополовинив котелок, пододвинул его Стану. Посидел молча, глядя, как напарник ест, потом сказал:

– Меня всегда удивляло, почему существуют такие места, как Вымерт. Колдовские силы порой бушуют здесь, словно лесной пожар, а иные безостановочно тлеют, как горящее торфяное болото. Но пожар, даже болотный, недолговечен, огонь гаснет, и через несколько лет на бывшей выгари уже поднимается молодой лес. Природа чужда чародейства, её магия проста и очевидна, и раз нечисть расплодилась здесь сверх меры, значит, есть причина, её порождающая.

– Вы полагаете, здесь живёт дракон? – спросил Стан, облизывая ложку.

– Или колдун столь могучий, что само его присутствие порождает волны зла.

– Волны зла такие, что уродуют весь край, невозможно не заметить, да и вселенский дракон, даже спящий, тоже выдаст себя. К тому же о драконе сказок ещё больше, чем о Белой Даме, а следов его существования ещё меньше.

– Потому и хочу пройтись по этим местам, поглядеть, что к чему. А получится, так и рога пообломать тому, кто там воду мутит.

– Это и впрямь великая цель, – раздумчиво произнёс Стан. – С вашего позволения, я бы хотел сопровождать вас. Я человек вольный, дома меня никто не ждёт, да и дома у меня нет. Если мы выберемся из Вымерта целыми, да ещё и с победой не знаю над кем, то о вас сочинят сотню героических саг и баллад, а заодно помянут и меня. Будет чем похвалиться на старости лет. Надавать пинков чёрному властелину, это не вервольфам зубы драть.

– Очень поэтично, – заметил Раллих. – Думается, большинство из обещанной сотни баллад будет сочинено тобой. А вообще я рад. Пойдём вместе.

* * *

– Стан, а ты мне палку не вырежешь? Дворянину с палкой ходить невместно, да кто здесь увидит? А вещь, получается, полезная. Вон, деревце неплохое растёт.

– Для палки лучше рябину брать. Вересовая тоже хороша, хотя тяжеловата. А это дерево незнакомое. Но если плохо получится, всегда можно другое присмотреть.

Стан скинул мешок, вытащил нож, на этот раз стальной, но не успел даже сделать первый надрез. Деревце изогнулось и стегануло Стана по лицу. Охнув, Стан отлетел в сторону. В следующее мгновение свистнул меч Раллиха, подрубленное у самого корня деревце упало на землю.

– Стой! – выкрикнул Стан.

Раллих, уже замахнувшийся было, опустил меч.

Стан поднялся с земли. Багровый рубец пересекал его лоб, бровь была рассечена.

– А ведь этот побег не нападал на нас. Он всего лишь защищался. Кому охота, чтобы из него сделали трость…

– В нём не заметно никакого волшебства, – произнёс Раллих, вертя в руках очередную приколдованную вещицу. – Видишь, указатель молчит.

– Думаю, никакого волшебства и нет. Просто живое дерево. На обычного зверя указатель тоже не отреагирует.

– Видел такие деревца прежде?

– Никогда, – Стан поднял срубленный ствол. Тот слабо дёрнулся, но уже не мог оказать сопротивления.

– Что ты с ним собираешься делать?

– Вырезать палку. Раз уж он всё равно срублен, чего зря пропадать…

Раллих с сомнением пожал плечами, но смолчал.

– Если вам подозрительна живая палка, – предложил Стан, от которого не укрылось движение попутчика, – возьмите утреннюю, а я пойду с этой. Главное, хорошенько её ошкурить.

– Мне подойдёт эта.

– Но вот что интересно, – сказал Стан, продолжая на ходу соскабливать с палки остатки луба, – если бы мы прошли мимо и дерево спокойно росло бы ещё сто или даже двести лет, а потом явился бы Ворочун, как бы эти двое схлестнулись? Хотелось бы поглядеть.

– То есть ты думаешь, что деревце заточено против Ворочуна?

– А против кого ещё? Ворочун в этих местах куда более реальная опасность, чем все лесорубы разом.

– Тихо! – Раллих остановился, подняв руку. – Что это?

Издалека на грани слышимости донёсся переливчатый вой.

– Оборотни голос подают, – спокойно ответил Стан.

– Так ведь день сейчас, и луна не в той четверти…

– И что с того? Они в человеческом обличии поют. Я тоже так могу и повыл бы в ответ, но не стоит зря внимание привлекать. Набегут, разбирайся с ними потом. Пока получается, лучше втихаря идти.

Они спустились к реке. Там у самого уреза воды стоял плот: три связанных бревна. Сверху на брёвнах лежало несколько каменных плит.

– Откуда плот?

– Я связал, чтобы на тот берег сподручней попадать. А каменюки навалил, чтобы разливом не унесло.

– У тебя тут целое хозяйство.

– Какое хозяйство?.. – с горечью откликнулся Стан. – Я два раза заимку строил, отличную, хоть круглый год живи, и каждый раз являлся Ворочун и всё разносил в щепки. Я еле ноги успевал унести. Случайно такие вещи не бывают. Ненавижу!

– Зачем тебе заимка в гиблых местах?

– По-настоящему гиблые тут только трясины, где ни заимки не построить, ни вообще ничего. А на сухом заимка нужна от оборотней. Землянку-то они разроют и тебя достанут, что барсука из норы, а в заимке ты царь и бог.

Под разговоры плот освободили от камней и спустили на воду. Шесты пришлось вырубать новые, прежний снесло половодьем.

– Что нас на том берегу ждёт? – спросил Раллих, налегая на шест.

– То же, что и на этом. Только там развалины города… – как вы говорите, он назывался? – Пернбур… А вообще, его Мёртвым городом кличут.

– Должен же Вымерт где-то кончиться…

– Он и кончается. Сам я не был, но купцы рассказывают, что по ту сторону Вымерта будет Серебристая Марка.

– Постой! Ты хотел сказать – Серебряная Марка? Но это на другом конце земли!

– Я и не говорил, что это близко. В Серебристую Марку корабли ходят, а сухим путём туда дороги нет. Прежде была, а тысячу лет назад Вымерт перегородил.

Плот приблизился к противоположному берегу, закрутился в обратном течении, но пара сильных толчков загнала его в тихую заводь. Стан спрыгнул в неглубокую воду, упершись жердиной, принялся выталкивать плот на берег. Раллих с секундной задержкой последовал за ним.

– Говорят, – отдуваясь, продолжил Стан прерванный рассказ, – у Серебристой Марки прямой границы с Вымертом нет, там сплошные степи. А в степях никаких государств быть не может. Кочевники там. Налетят, ограбят и утекут неведомо куда. Потом и кочевников также разобьют, а на их место другие приходят. Когда леса начинаются, там можно было бы жить, но вместе с лесами начинается Вымерт. Всё, как у нас: посёлки реже, нечисти больше. В глуши уже не посёлки, а отдельные хутора, самый упёртый народ живёт.

Припрятав шесты, путники поднялись на обрыв.

– Вон наша дорога где, – указал Стан. – Там ещё остатки каменного моста видны.

Вышли на почти заросший тракт, полюбовались сверху на обломки моста. Через полчаса они уже шли, порой прорубаясь сквозь разросшийся кустарник.

– Пройдёт ещё сотня лет, от дороги следа не останется, как будущие охотники обходиться станут?

– Значит, надо постараться, чтобы Вымерт дальше не разрастался, – твёрдо сказал Раллих.

– Для начала надо бы охотой заняться, косулю промыслить или олешка. А то скоро есть нечего будет.

* * *

Ни косулю, ни оленя добыть не удалось, но Раллих, в арсенале которого имелся лук, подбил тетерева, тот был испечён на углях и съеден в тот же день.

– Не понимаю, – сказал Раллих, обсасывая крылышко косача. – Получается, что здесь можно неплохо жить.

– Один у самого города живёт, особняк караулит.

– Так!.. Это уже интересно. Ты его видал?

– Видал и разговаривал. Видел даже, как он дерётся. Но это было давно.

– И каков он?

– С виду старичок. Ютится в полуразваленной башенке, она каменная, поэтому Ворочун его не трогает. От оборотней отсиживается в подвале. Колдовской силы в нём не заметно: то ли не проявляет, то ли её и нет. Я с ним поговорил, и разошлись миром.

– А что за особняк, который он караулит?

– Это отдельная история. Есть неподалёку от города некое строение, такими бывают загородные дворцы столичных богатеев. Стоит целёхонький. От города и развалин почти не осталось, а особняк словно вчера выстроен. Чародейств, опять же, не заметно, ну да это дело наживное: сегодня нет, завтра будут. Короче, подозрительное место. А старик поблизости живёт. Говорит, что сторож.

– Внутри – что?

– Внутрь не попасть. Может быть, вы слышали сказку: «Принцесса Шиповник, или Спящая красавица». В сказке королевский дворец шиповником зарос, чтобы никто пройти не мог. Так и тут: всюду колючие заросли, тёрн и шиповник – прохода нет, совсем как в сказке.

– Если верить сказке, там юная принцесса почивает…

– Вряд ли. Ночами на башенке огонёк брезжит. Значит, кто-то там бродит, а не просто спит. Но живой он или нет – не скажу.

– Сторож что говорит?

– Сказал, там его невеста живёт, но покуда замуж не хочет. А как согласится, то из дома выйдет.

– Забавно. Сторожа мы пощупаем и его невесту тоже.

– Осторожней надо, у сторожа палка – не чета нашим. Сам он человек мирный, но дерётся больно. Впрочем, к Сторожу наведаемся потом, сначала надо в город. Завтра должны дойти.

В город на следующий день они не попали.

Полоса кустарников кончилась, тракт проходил через светлый бор. Местами сосновые корни взломали каменную кладку, но в целом дорога уцелела, идти было легко. Раллих держал наготове лук, высматривая добычу, но дичи не попадалось. Зато начались неприятные события. Поначалу показалось, будто одна из сосен накренилась и падает. Треск ломаемого дерева разнёсся окрест.

– Ворочун! – выкрикнул Стан.

Поблизости не было ни канавы, ни случайной ямы, ничего, где можно было бы укрыться.

– В кусты! – кричал Стан. – Дальше от больших деревьев!

Среди сосновых стволов показалась необъятная туша Ворочуна. Ростом он был в половину самой высокой сосны, а толщины совершенно неохватной. Тумбообразные ноги попирали землю, передние лапы праздно свисали ниже колен. Есть ли у него нашлёпка головы, Раллих не мог разглядеть, но если верить Стану, то и башка была. Зато Раллих разобрал, что жуткий треск – это голос самого Ворочуна, который покуда шагал, ничего не выворачивая.

Стан уже лежал между кусточков можжевельника, которые не могли ни скрыть, ни защитить его. Туда же метнулся и Раллих, но не упал ничком, а встав на одно колено, вскинул лук. Стрела ударила в грудь чудовища, повисела немного и, отвалившись, упала на землю. Даже в высушенную доску стрела должна была вбиться глубже.

Ворочун не заметил, что кто-то пытался на него напасть. Он вновь издал громовой треск, сграбастал столетнюю сосну, одним движением переломил её и отшвырнул в сторону. Треск дерева слился с воплем Ворочуна.

– Ах, мерзавец! – пробормотал Раллих. – Так это ты песенки поёшь таким способом! А хорошо ли вот так запоёшь?

Раллих выхватил из сумы мешочек, в котором хранились несколько кусочков искряка, и, не развязывая, швырнул в брюхо чудовища. Полыхнуло пламя, вереск и можжевельник дружно занялись, заполыхали обломки поваленного дерева.

Ворочун остановился, захрустев с удвоенной силой, и принялся затаптывать огонь.

– На, гад! – крикнул Стан и запустил в ненавистного древолома разом весь мешок искряка, предназначенного для продажи.

Огонь взметнулся, заворачиваясь смерчем, верхушки сосен разом вспыхнули. Ворочун ревел, ворочаясь в пламени.

– Отползаем! – срывая голос, заорал Стан. – Кто бы ни победил, нам придётся худо!

Повторять не пришлось. Оттаскивая вещи, путники поползли прочь, затем поднялись и, пригибаясь, побежали, стараясь уйти из-под ветра. Громовой треск преследовал их, и было не понять, то ли трещит огонь, дорвавшийся до смолистой древесины, то ли расщепляется ломаемое дерево, то ли вопит Ворочун, встретивший достойного врага.

Остановились, когда под ногами ощутимо зачавкало.

– Дальше не стоит. Можно в трясину попасть.

– Потом надо будет сходить посмотреть, кто кого заломал, – произнёс Раллих.

Стан с сомнением покачал головой, но согласился:

– Сходим.

– Самое главное, что я так и не заметил во время сражения никакого чародейства. Как будто сцепились два огромных зверя.

– Так оно и есть. Хотя косной, природной магии было сколько угодно, просто ваши амулеты её не чувствуют. А настоящей осознанной силой обладают гнилые карлики и оборотни – вервольфы поменьше, волколаки побольше. А этим умение колдовать зачем? Им и так хорошо. Искряк что-то проявляет во время неправильной трансформации, зато в эту минуту я его и бью. А то бы он вовсе был неуязвим. У колдовской сущности тоже свои недостатки есть.

– Как эти монстры без чародейской поддержки существовать могут?

– Вымерт, – коротко ответил Стан.

– Знаю, что Вымерт. Значит, есть тут великий источник магии, возле которого кормится вся нежить. В это сердце и следует бить. А все ворочуны и искряки, это так, мелкая шушера.

– Мы только что от этой шушеры стремглав бежали.

– И ещё побегаем. До поры. Зато потом она от нас спасаться будет.

Стан спорить не стал, но покуда пожар не утих, путники пошли в обход опасного места.

* * *

Город, к которому они вышли на следующий день, оказался огромным. Прежде Раллиху не приходилось видеть ничего подобного. Задолго до появления крепостных стен начали попадаться развалины загородных вилл, ферм, житниц, помещичьих усадеб и лачуг бедняков. Стены даже самого жалкого сарая были сложены из камня: иные сохранились настолько, что можно было понять, для чего предназначались строения, от других остались груды обломков, чуть торчащих из земли.

– Здесь поблизости у меня устроена… не вполне заимка, но что-то вроде, в старом подвале, а может, в склепе… не знаю точно. Я своды укрепил и там ночую, когда прихожу. Только там места хватает всего на одного человека. Так что какую-то ночь нам придётся ночевать раздельно.

– Что так?

– Видите ли, люди они разные, со странностями бывают, особенно те люди, которые имеют дело с нечистью. Но и среди обычных людей встречаются такие, что тесноты не выносят. Вроде бы нормальный человек, но если запереть его в комнате без окон или в чулане, то он начинает кричать, биться словно в падучей, а не выпустят, так и помереть может.

– Знаю такую болезнь. Клаустрофобия называется.

– Во-во! А инакие – наоборот, открытого пространства шарахаются. Корёжит человека ажно до смерти.

– Есть и такая болезнь.

– А у меня болезнь того же рода, но совсем наособицу. Так-то я ни подземелий, ни степей не боюсь, но помалу хворь набирается, и где-то раз в два-три месяца мне нужно забиться в каморку одному на целую ночь. Тогда меня отпустит, и снова буду в полном порядке.

– Хитро. О таком я не слышал.

– Так и я не слышал. Я, может быть, один такой на весь народ.

– Пойдём мимо, покажешь своё убежище.

– Чего ж не показать… Только там нет ничего. Подвал каменный или погреб. Теперь уже не разобрать.

* * *

Больше всего убежище Стана напоминало землянку, но основой вкопанных стен служили не брёвна, а старинная каменная кладка. Свод тоже был выполнен из плитняка.

– Внутри темно, да и нет там ничего интересного.

Тем не менее Раллих засветил ночной кристалл и шагнул в проход.

Потолок в убежище оказался неожиданно высоким, верней, пол был сильно заглублен, так что даже Раллих мог стоять, выпрямившись во весь свой немалый рост. Плиты потолка опирались на толстую балку, с которой свисала верёвка с петлёй на конце.

– Это зачем?

– Мешок подвешивать, чтобы крысы не добрались. Крысы здесь водятся. Опять же мясо коптить. – Стан провёл по стене и показал Раллиху чёрные пальцы. – В прошлый раз, когда я тут был, оборотни, причём в человечьем обличии, оленуху в западню загнали, а я у них отнял. Подвесил пол-туши к потолку, снизу костерок затеплил, вход завалил плитой. Так через сутки у меня такая ветчина была, не чета тому, чем сейчас питаемся. Зато, как луна в должную фазу вошла, эти поганцы форменную осаду устроили. Хорошо я заранее успел воды натаскать, а то бы пропал.

– Интересно получается, – заметил Раллих. – Пока оборотень в человеческом обличии, проку от него никакого. Когда он в зверином виде, его не то чтобы взять, дай бог спастись от его зубов. Когда прикажешь охотиться?

Стан скинул с плеча походный мешок, уселся на него, и Раллих обратил внимание, что больше в тесной укромине сидеть не на чем.

– Хорошо, – сказал Стан, разглядывая пустые руки. – Расскажу. Вы мне не конкурент и другим разглашать мои секреты не станете. Значит, так… на охоту я выхожу, когда луна в третьей четверти. Вервольфы в это время по землянкам сидят тише воды, ниже травы. А то, что мы вой слышали, так это они не поют, а сообщают друг другу, что я появился, да ещё и не один. Был бы я один, шёл бы сторожко, они бы меня и не заметили. Я бы напал неожиданно, выискал бы логово. Детёнышей я не трогаю, от них прока нет, волчунью тоже отпускаю, разве что она совсем бешено на меня бросаться начинает. А самца скручу и волоку живьём в эту мою ухоронку. Думаете, петля под потолком у меня так просто? Мешок подвешивать и оленину коптить можно и без удавки. Я пленнику лапы, пока они ещё руки, за спину заверну и к потолку его подвешу. Суставы не выламываю, зачем лишку мучить? И без того, как луна в последнюю четверть входит, начинает болезного корёжить. Вот уж где вою, да крику, да хрипу, да плачу!.. А потом, глядь, там, где только что был задрипанный мужичонка, висит в петле матёрый волчина. Тут надо первым делом распялку в пасть и затем кузнечными клещами драть зубы. Другие охотники клыки выдирают, сперва зверюгу убив. Такие клыки еле светятся, и силы в них немного. А у меня – сияют, потому как выдраны у живого оборотня. Затем берусь за ножницы и начинаю вервольфа стричь. Он уже и не бьётся, понимает, что жизнь покончена. Конкуренты, опять же, волколачью шерсть с трупа остригают, а иные не стесняются к ней простой волчьей шерсти добавить. У меня такого не водится, поэтому, как на ярмарке в Изгольне слух проходит, что я из Вымерта с добычей возвращаюсь, перекупщики меня на полпути встречают, и каждый старается перед другими цену задрать.

– Да, жестокая у тебя работа. А стриженого оборотня куда деваешь? Отпускаешь новую шерсть наращивать?

– Нет, без клыков он всё равно не жилец. Но если его сразу добить, то он завоняет, а мне с ним в каморке две недели сидеть, пока луна во вторую четверть не уйдёт. Вот и висит, бедолага, мучается. Ну, да они терпеливые.

– Страшные вещи ты рассказываешь.

– Места здесь страшные. Вымерт. Иначе тут никак.

* * *

Городские ворота Пернбура обвалились, обратившись в гору обломков. Мощёная дорога ныряла под эту гору и выныривала с другой стороны уже в городе. Здесь идти было не в пример труднее, чем по тракту. Дорогу то и дело перегораживали завалы, от большинства зданий оставались лишь кучи щебня, хотя некоторые дома устояли во время давней катастрофы.

– Центр города где? – спросил Раллих. – Там, где у нас ратушная площадь и собор?

– Кабы знать… Церквей я тут вовсе не видел, таких, чтобы на наши похожи, а площадей несколько, любая за ратушную сгодится. За день всё не обойдём.

– Ничего. Главное – начать…

– Тогда вон оттуда начнём. Площадь там большая, и что-то волшебное на ней брезжится. А может, и нет. Слаб я такие штуки определять. Я, ежели что почудится, стороной предпочитаю обходить.

Площадь и впрямь оказалась такой, что в современных городах не встречается. Посередине когда-то стоял обелиск, ныне упавший, но по-прежнему поражающий воображение. Справа и слева подбегали улицы, разливавшиеся площадью, а с других сторон были какие-то здания, одно оказалось полностью разрушенным, обломки мраморных колонн выкатились далеко на площадь, другое стояло почти целым.

– Вот там что-то есть, – шёпотом сказал Стан. – Я рисковать не стал, обошёл это место, всё равно прибытка с него никакого.

– Сейчас посмотрим, что там засело, – спокойно произнёс Раллих.

В уцелевшем здании царил относительный порядок. Ряды колонн подпирали потолок, между колонн стояли мраморные болваны, и только хрусткий прах под ногами говорил, что здесь никого не было в течение столетий.

– Что за фигуры? – по-прежнему шёпотом спросил Стан, указывая на статуи.

– Боги. Здешние жители язычниками были и вырезали себе богов из камня. А это их храм, не знаю, главный или нет.

Раллих скинул с плеч мешок, принялся вытаскивать из него кристаллы, намоленные образки, восковые свечи, а под конец – тонкий жезл сандалового дерева с большим сапфиром в навершии – весь арсенал дозволенного белого волшебства.

Стан деликатно отвернулся, не желая мешать.

Было слышно, как Раллих бормочет не то молитвы, не то заклинания. Один из амулетов Стана начал ощутимо покалывать грудь, и Стан отошёл чуть подальше.

Раллих уже в голос выкрикивал свои заклинания, и в ответ под сводами храма раздалось густое гудение, которое всё нарастало.

Стан обернулся и увидел, что разложенные Раллихом талисманы светятся мертвенным иссиним светом, а потолок храма дрожит и ходит волнами, словно живой.

– Назад! – завопил Стан.

Раллих, не обращая внимания, твердил заунывный речитатив. Сапфир в его жезле сиял синим солнцем.

Стан ухватил товарища за одежду, дёрнул на себя и потащил прочь. В следующее мгновение потолок рухнул, похоронив под обломками разложенные предметы.

Раллих продолжал бормотать тайные наговоры, состоящие из бессвязных звуков. Закаченные глаза слепо поблескивали белками.

– Смотреть! – крикнул Стан и хлёстко ударил напарника по щеке: метод старинный, проверенный, но абсолютно недопустимый по отношению к знатному дворянину.

Средство подействовало, лицо приняло осмысленное выражение.

– Какая силища! – выдохнул он наконец. – И главное, я никого там не увидел. Тот, кто был в куполе, сумел закрыться и не выдать себя.

– Там никого не было.

– Как никого? Кто тогда ударил?

– Остатки древней магии. Я так понимаю, что когда неведомая сила рушила город, она била сверху по тем зданиям, где больше людей. Удар по крыше пришёлся, а выхода колдовской силе не было, вот она там и завязла. Клубилась себе чуть заметно, пока вы её не освободили.

– И остался, можно сказать, безоружным. Всё под завалом погибло. – Раллих уныло осмотрел тросточку с сапфиром, которую продолжал сжимать в кулаке.

– Руки целы, меч при себе, а амулетов новых нажить можно. В болотах, говорят, хрустальная икра встречается. Один я бы туда и соваться не стал, а вдвоём можно попытаться добыть.

– Что за икра? Никогда не слышал.

– О ней никто не слышал, кроме меня. А видеть и мне не доводилось. Но рассказывают, что если взять самый завалящий амулетишко и прокипятить с хрустальной икрой, то в нём обретётся невиданная сила.

– Кто рассказывает?

– Я узнал об этом от гнилого карлика. Понять, что он бормочет, тяжело, он и свистит, и шипит, и всё время норовит ядом плюнуть. Если попадёт, то всё – ты пропал. Опять же в карликовом обличии он ожерелками увешан, и сила в них огромная. Но для человека эти вещицы бесполезны, работать не станут, ничего кроме вреда от них не получишь.

– Когда он перекидывается, куда амулеты деваются?

– Под шкуру уходят. Потому у них шкурка немалой силой обладает.

– Тоже, небось, с живого шкуру сдирал?

– Как же без этого… Поймал, так сдирай с живого.

– Дорого такая шкура на рынке стоит?

– Я их не продаю. На гнилых карликов охотиться… как бы они с тебя шкуру не сняли. Нет уж, одну шкурку для себя добыл – и хватит. Ежели такое на рынок вынести… не знаю, сколько стоить будет. Со всего королевства деньги собирать придётся.

– А что эта шкурка даёт? Если секрет, можешь не отвечать.

– Секрет, но я отвечу. Раз уж мы идём вместе, то тайн у нас друг от друга быть не должно. К тому же я знаю, что вы чужие секреты разносить не станете. Видите, у меня куртка с меховой опушкой. А что за мех?

– Я не скорняк.

– Опытный скорняк скажет, что выдра, но это гнилой карлик. От него я и узнал о хрустальной икре.

– Сдирал с живого кожу и расспрашивал, что творится на болотах?

– Нет. Шкуру я снимал с выдры. В зверином обличии он говорить не может. А пока не перекинулся, он у меня висел вниз башкой, плевался ядом и непрерывно бормотал. А я слушал и на ус мотал.

– Он не наврал, случаем?

– Оборотни не умеют лгать. В этом смысле они лучше людей, обманывают своим обликом, но не речами.

– И что твоя меховая опушка делать умеет?

– Я рассказывал, что, когда я с добычей возвращаюсь, перекупщики меня на дороге встречают… А уж грабить меня пытаются каждый раз, как я к людям выхожу. Не было такого случая, чтобы какой разбойничек счастья не попытал. Но ни один на мне не нажился, а всё благодаря этой шкурке. Биться она не помогает, но об опасности предупреждает заранее. Недобрый человек обо мне ещё думать не начал, а я уже знаю: кто, когда, где и каким образом меня ущучить попытается. Ясно дело, ничего у них не выходит.

– Могучая вещь, – протянул Раллих. – Коронованные особы за такую чего только не отдадут. Ведь тогда все заговоры у них как на ладони будут.

– То-то и оно. А теперь прикиньте: если у заговорщика есть такая же шкурка. Несусветная веселуха получится, сама Белая Дама не разберётся. Нет уж, пусть кацавеечка у одного меня будет. Я, во всяком случае, в политику не лезу.

Костёр, разведённый прямо на площади, быстро прогорел, редкие кусты, обжившие развалины, не позволили набрать достаточно хвороста. Воды в округе тоже не нашлось, прежние источники, видимо, пересохли, колодцы обвалились. На первое время доставало воды во флягах, но с утра предстояло искать родник.

Прежде чем укладываться на покой, Раллих спросил:

– Какие планы на будущее?

– Сначала – вода, а там можно двояко поступить. Идти к Сторожу, поговорить, глянуть издали на особняк и возвращаться восвояси. Или можно развернуться к болотам. Схрумкают нас гнилые карлики, так и дело с концом. А разживёмся хрустальной икрой, то посмотрим, какая в ней сила, и поступим, смотря по обстоятельствам. Возможно, Сторож и его невеста нам не интересны станут. Как говорится: кто выживет, тот узнает.

* * *

На следующее утро, покинув развалины Пернбора, они направились к болотам, обжитым гнилыми карликами. По дороге Стан собирал травы, о которых Раллих и не слыхивал, копал корешки, рвал грибы.

Высокоучёные столичные маги травознатцев презирали, так что Раллих, зря тративший время и деньги в магической академии, чувствовал себя полным профаном.

– Это же поганки, зачем они тебе?

– Чтобы запах отбить. Гнилые карлики слеповаты, видят плохо, а нюх имеют замечательный.

– Не пойму, мы за карликами идём или за хрустальной икрой?

– За чем бы ни шли, карликов нам не миновать. Это их вотчина.

На последней стоянке Стан устроил адскую кухню, наварил полный котелок густой субстанции самого скверного вида.

– Одежды у нас защитной нет, да и запасной тоже. Придётся мазать единственную смену, а потом как-то отмываться.

– Для чего такие предосторожности?

– Гнилые карлики плюются ядом. Здорово плюются, далеко, особенно если через тростинку. Попадёт на открытую кожу – смерть, неторопливая и очень мучительная.

– Тебе и об этом рассказывали?

– Я это видел сам. Я же не всегда ходил один, когда-то был у меня хозяин, и он меня сюда водил, не спрашивая, хочу я или нет. В самые гиблые места посылал и сам тоже рисковал, за моей спиной не отсиживался. Учил всему, а когда у меня что-то не получалось, лупил нещадно.

– И ты бежать не пытался?

– От него не сбежишь. Он был могучим чародеем. Может быть, вы слышали его имя: Местор.

– Ещё бы! – воскликнул Раллих. – Это самый страшный некромант, какого знало магическое сообщество. Он исчез лет тридцать назад, но мудрецы опасаются, что он жив и втайне готовит нечто ужасное. Инквизиция неустанно ищет его.

– Пусть ищет, дело полезное. Не то разленятся и начнут простых людей хватать. Но на самом деле Местора давно нет в живых. А погиб он из-за пустого плевка. Что-то ему захотелось внимательно рассмотреть, и он маску с лица сдвинул. Тут ему один из карликов и попал прямо в глаз. Я его вытащил, не оставил на пожрание. Карлики гнаться пытались, но я их всех пожёг искряком, хозяина на сухое вытащил, только он всё равно через день помер. А уж натерпелся за это время – я и не знал, что такая боль бывает.

– Откуда тебе знать, какая там боль?

– Учитель колдуном был. Он излечиться пытался, свою боль на меня перекидывал: я по земле катался, визжал недорезанной свиньёй, а когда в чувство пришёл, учитель холодный лежал. Раздуло его, и почернел весь. Я его сжёг и пепел развеял, а то, говорят, некромант из могилы встать может.

– Хороший, однако, у тебя учитель был.

– Да уж какой есть. Я его не выбирал. Но научил меня многому, в том числе как от яда беречься.

На следующее утро Стан принялся готовить себя и Раллиха к путешествию по болотам. Одежду подобрал так, чтобы нигде не виднелось ни единого клочка незащищённой кожи. Головы замотали платками, а глаза прикрыли лоскутами змеиной кожи, до прозрачности натёртой жиром. Поверх всего Стан густо нанёс слой мази, застывшей в котелке. Говорить да и слушать в защитном костюме стало почти невозможно, но на выручку должна была прийти система условных знаков. Успех предприятия зависел от того, кто первым заметит противника.

Повезло людям, ведь именно они шли на охоту, а карлики мнили себя в полной безопасности.

Стан резко остановился, предостерегающе поднял руку. Раллих почти ничего не видел через полупрозрачную кожу, но тоже остановился и изготовил к стрельбе лук. Стан сторожко двинулся вперёд, где он что-то заметил. Раллих, вопреки строгому запрету, сдвинул в сторону самодельные очки и различил две фигуры, копошащиеся среди жирной болотной травы. Что-то они собирали или рыли, короче, предавались неаппетитному, но мирному занятию.

Сливающийся с травой Стан рванулся на добычу, один из карликов забился в петле, и в то же мгновение свистнула стрела, насквозь просадившая второго уродца. Стан вскочил. Теперь было видно, что в руке у него толстая палка, на конце которой навязана петля. Это нехитрое приспособление позволяло держать пленника на отлёте. Свободной рукой Стан ухватил стрелу, на которой был насажен второй карлик, и торопливо заковылял прочь. Раллих, не дожидаясь напоминания, побежал на сухое, где был подготовлен костёр. Сожалея о растраченном искряке, торопливо застучал кресалом, а когда растопка загорелась, придвинул поближе кучу заранее наготовленного смердючего плауна. Повалил густой, тошнотворный дым. Он был способен замаскировать любой запах и отпугнуть всякое существо.

Припозднившийся Стан бросил на землю убитого карлика и занялся пленником. Петлю зацепил за ветку ели, в пастишку карлику вбил маленькую распялку, выстроганную накануне. Руки стянул, загнув вокруг дерева, а всю нижнюю часть тела обмотал плохо выделанным куском шкуры и тоже закрепил на еловом стволе.

– Зачем это? – прогудел из-под маски Раллих, стараясь найти заветренное место, где бы не так мучил смрад.

– Если он бзданёт жидким калом? Моча у него, кстати, тоже ядовитая. Пусть повисит, поостынет малость, а мы пока его приятелем займёмся. Нечего трупы по лесу разбрасывать.

Стан выдернул стрелу, осмотрел.

– Хорошая стрелка, но её уже не отмоешь. Только в костёр.

Раллих кивнул согласно. Потом склонился над трупиком.

– Я же стрелял наугад. Думал, что по живому, а он издох уже две недели как. А быть может, и больше.

– Не забывайте, что это гнилой карлик. Они разлагаются мгновенно, а минуту назад он был живёхонек.

– А как мы с пленником говорить будем? У него же распялка в пасти.

– Придёт время – разговорится. А пока…

Стан вытащил нож и одним движением вспорол раздувшееся брюхо мертвеца. Раздался треск, в стороны брызнула жижа. Клещами, не иначе как теми, которыми драл клыки вервольфам, Стан выдернул на свет сморщенный чёрный мешочек.

– Вот она, желчь. Осторожней, может брызнуть.

Угли, на которые попала желчь, затрещали, полыхнуло и опало зелёное пламя. Стан ухватил клещами распотрошённого карлика и отправил в костёр следом за желчным пузырём. Затем, поигрывая ножом, подошёл к пленнику, указал на костёр, где дымился его подельник.

– Хочешь так? Правильно, что не хочешь. Тогда слушай внимательно и отвечай. Про хрустальную икру знаешь?

– Про неё все знают, – ответил карлик. Вернее, он вообще ничего не сказал, из глотки вырывалось неясное сипение, но непонятным образом складывалось в слова.

– Ты можешь пойти и взять целую кладку хрустальной икры?

– Хрустальную икру могут есть только самые могучие воины.

– Я спросил: ты можешь это делать? – голос Стана доносился из-под повязок глухо и неразборчиво, но карлик, очевидно, прекрасно понимал сказанное.

– Я могу есть икру, сколько захочу, – родилось из натужного сипения.

– Ты пойдёшь, принесёшь целую кладку хрустальной икры, а я за это не стану тебя убивать.

– Я убью тебя и сожру твою печень!

– Тогда я убью тебя и сожгу на этом костре. Хочешь?

– Не хочу.

– Дай слово, что немедленно принесёшь целую кладку хрустальной икры и отдашь её мне так, что я смогу её взять. А я даю слово, что, получив икру, не стану ни убивать тебя, ни бросать в костёр, ни вырывать твою печень, ни протыкать стрелой. Я обещаю отпустить тебя целым и невредимым. Теперь решай. Только быстро.

– Согласен, – горлом просипел гнилой карлик. – Я принесу и отдам тебе хрустальную икру, всё равно она невкусная. Обещаю. Но потом я обязательно убью тебя и сожру твою печень.

– Договорились, – прогудел из-под повязок Стан. – Идём, я отнесу тебя туда, где поймал, и там выпущу.

Обратный путь к краю топи занял пять минут. Карлик смирно висел и не пытался ни дёргаться, ни плеваться. Стан опустил карлика на землю, снял с шеи петлю, развязал руки.

– Дальше выпутаешься сам, а я буду ждать тебя возле вон того дерева.

Карлик не ответил, выдирая изо рта деревянную распялку. Через минуту он был свободен и метнулся к топи. Вопреки ожиданиям он не нырнул в тину, а, извиваясь по-змеиному, пополз по тонкому ковру переплётшихся трав, казалось бы, неспособному выдержать и куличка. Через полминуты его было не различить даже без мутных змеиных очков.

Стан отошёл немного назад, присел рядом с Раллихом.

– Сделали, что могли. Теперь остаётся ждать, а получив икру, суметь унести ноги.

– Думаешь, принесёт?

– Раз обещал, то принесёт. Я же говорил, врать они не умеют. Нам тоже трогать его нельзя, незачем обучать их лжи.

Раллих вздохнул и ничего не ответил. Лишь немного погодя спросил:

– Не пойму, как уродец разговаривал с распяленным ртом? Чревовещатель, что ли?

– Может, и так. Но мне кажется, что это просто звучат их мысли. Потому они и врать не могут: самого себя не обманешь.

– Но это телепатия! В столице телепатией владеют только самые знатные маги!

– Здесь не столица. В Вымерте телепатия доступна оборотням и гнилым карликам. Возможно, и ещё кому-нибудь. Но это так, размышлизмы. Из них для нас ничего не следует. Сейчас главное – икру получить. Я пойду поближе к трясине, а вы с луком тут будьте. Если что – прикроете меня. Но в нашего посланника не стрелять ни в коем случае.

– Ещё бы отличить его от остальных и прочих.

– Придётся постараться.

Ждать пришлось около получаса. Карлик возник словно из ниоткуда. В лапках он держал зеленоватую пирамидку, напоминающую небольшую виноградную гроздь.

– Вот икра.

Стан поставил на землю открытую берестяную кубышку, отступил на шаг.

– Положи туда.

Карлик переложил свою ношу в кубышку, проворно отпрыгнул. Стан приблизился, закрыл и поднял кубышку.

– Ты взял? – просипел карлик. Голос его ничуть не отличался от того, что был, когда рот его распирала деревяшка.

– Взял. Ты свободен, можешь идти.

На этот раз карлик не отползал, а головой вперёд нырнул в топь. Гладь не возмутилась, лишь из глубины поднялось несколько пузырей. И в то же мгновение воздух наполнился глухим фырканьем и харкотными звуками плевков. Когда гнилые карлики сумели подкрасться и засесть среди осоки, не определил бы самый опытный следопыт.

Стан бежал, прижимая к груди драгоценную берестянку. Раллих, привстав на одно колено, наугад стрелял по нападавшим. И хотя он никого не видел, ни одна стрела не пропала даром. Есть такое умение у лучших выпускников стрелковой школы.

– Отходим! – крикнул Стан.

Охотники бежали от своей недавней добычи. Остался позади пригорок, где чадили останки убитого карлика, пробежали два других подготовленных, но не пригодившихся для стоянки места. Сложенный сушняк ждал, когда его подпалят, но добытчики не остановились, торопясь к третьему, последнему лагерю.

Там их ожидал сюрприз. Место было удобное, сухое, родник бил неподалёку, и кто-то успел воспользоваться чужими трудами. Горел огонь, куча набранного валежника уже прогорела и рассыпалась жарким углем. Возле огня сидел человек. Его лицо было видно вполоборота: обветренное, с неровно постриженной бородой. Суконная куртка и штаны, какие носят крестьяне и охотники, высокие сапоги с раструбами. Тощая котомка валялась на земле.

Всё в путнике было привычно, ничто не резало глаз, но Стан решительно подал напарнику знак: опасность! Следующий знак был также прост и понятен: стреляй!

К стрельбе Раллих был готов, но стрелять по человеку только потому, что он разжёг чужой костёр и греется у огня, казалось невозможным.

«Стреляй!» – обозначил беззвучный приказ Стан.

Издалека донёсся ставший уже привычным зов готовящихся к превращению оборотней. Мужчина, сидящий у костра, внезапно поднял голову и вплёл свой голос в общий хор. Лицо его оставалось безучастным, только жилы на шее напряглись, выдавая наблюдателям, что вой этот не просто развлечение, а вкладывается в него некий сакральный смысл.

Теперь всё стало ясно, сомнений не оставалось. Раллих натянул лук и, дождавшись, когда смолкнет последнее тремоло, спустил тетиву. Стрела вонзилась в шею, сидящий упал лицом в угли.

Стан подскочил, ухватил упавшего за ноги, волоком оттащил от огня.

– Вервольф? – спросил Раллих.

– Да.

– Почему он одет?

– Разговоры потом. Сейчас быстро кипятить воду в этом котелке, а потом самому мыться в ручье. А я потом – если успею. Через час, а может и раньше, луна войдёт в нужную фазу. За это время надо с хрустальной икрой разобраться и подготовиться к драке с оборотнями.

Раллих подхватил котелок и кинулся к роднику, возле которого была обустроена стоянка. Притащил воды, пристроил котелок прямо на угли, побежал заниматься стиркой и мытьём.

Когда он, посиневший от родниковой воды, вернулся к огню, там вовсю кипела работа. Часть углей Стан отгрёб в сторону, и там горел второй костёр, на котором обугливались вещи Стана: головной платок, очки из змеиной кожи, перчатки.

– Проще сжечь, чем отмыть, – пояснил Стан. – Всё ядом заплёвано. Да ещё и колючки. Они колючками через трубку плевались. Хорошо, ни одна куртки не пробила. Но разукрасили меня, что бешеного ёжика.

Оборотень лежал чуть в стороне от костра. Стрела, пробившая горло, торчала в ране. Куртку и сапоги жертвы Стан уже снял, так что тело лежащего можно было разглядеть в подробностях. Ничего звериного в нём не наблюдалось. Раллих обратил внимание, что руки вервольфа завёрнуты за спину и крепко связаны.

– Зачем это?

– Так он ещё дышит. Живучий, чертяка.

– Добить, и дело с концом.

– Не стоит торопиться, особенно там, где уже ничего не переделаешь. Вам доводилось видеть трансформацию вервольфа? Мне – много раз, но этот случай особенный, ведь человеческая ипостась смертельно ранена. Хватит ли сил на превращение, а появившийся зверь будет ли здоровым или полудохлым? Охотнику надо знать все эти вещи. Но пока моя очередь мыться в ручье, а вы следите за кострами; вода скоро закипит.

От ручья Стан вернулся такой же продрогший, что и Раллих, клещами осторожно поднял свою куртку. Оглядел и отложил в сторону.

– Тоже проще сжечь… И волчью куртку ведь так просто не наденешь: блох в ней, что цыган на рынке. Вот чего в толк не возьму: оборотни – магические существа, а от блох избавиться не могут. Что об этом феномене говорит высокая наука?

– Наука потому и высокая, что низкими проблемами блох не занимается.

– А любой сельский заклинатель на раз блох выводит.

– Это ему жизненно необходимо, а знатокам высокой магии – зачем?

– Нам сейчас это тоже жизненно необходимо, искусают до крови. Хотя куртку в любом случае не стоит напяливать, не проверив хорошенько. Кто скажет, чего она набралась, кроме блох, пока её носил оборотень.

– Всё-таки, – повторил Раллих свой вопрос, – почему оборотень был одет? Откуда у него человеческий наряд?

– Потому что это не простой волколак, а князь-вервольф. Матёрый самец, который не раз забегал в живые земли и заел, по меньшей мере, одного человека. Это одежда его жертвы.

– Куда одежда девается, когда он перекидывается в волка?

– Возможно, уходит под шкуру. Думаю, скоро узнаем точно.

– Вода закипела, – сообщил Раллих, не забывавший о порученном деле.

Стан откупорил берестянку, в которой лежал зеленоватый комок хрустальной икры.

– Сейчас поглядим, зря старались или нет.

– Чья это может быть икра? – спросил Раллих.

– Кто ж его знает?.. Не спросили. Но я подозреваю, эту икру сами гнилые карлики мечут, они к жабам ближе, чем к людям.

– Но этот… наш посланник сказал, что он икру ест!

– И что с того? Окуни собственную икру тоже глотают. А у карликов на пожрание хрустальной икры ограничения наложены. Пожирать икру дозволено только сильным самцам. Да и гадкая она на их вкус. А так, икра как икра, ничего особенного. Если и есть в ней магическая суть, то природная, пока не начнёт себя проявлять – не заметишь. Ну, что, приступим?

Стан осторожно вывалил хрустальную икру в котелок. Вода помутнела.

– Теперь берите ваш жезлик… тот, что с сапфиром, и размешивайте. Ну, как?

– Ничего не чувствую.

– Ещё не время. Пусть проварится как следует, а потом простынет. Как там икра, полностью разошлась?

– Полностью.

– Тогда котелок с огня снимайте, а жезл пусть в вареве остаётся.

– Стан, что это? – выкрикнул Раллих.

Издалека, нарастая волной, катился вой. То было не заунывное пение скучающих оборотней, а знак, сигнал к началу большой охоты. Кончилось время тощей луны, и теперь две недели ничтожное племя будет царить над Вымертом, выбегая в окрестные поля, а спесивые люди станут жаться за грядой частоколов и читать свои немощные заклятья.

Тело, только что казавшееся бездыханным, изогнула судорога, немыслимая для человека, и от костра пополз, скребя задними лапами, матёрый волчина с густой проседью на хребте.

– Не уйдёшь!.. – Стан вцепился зверю в хвост и поволок к огню. Вервольф оскалил клыки, но стрела в горле не дала изогнуться как следует. Свободной рукой Стан ухватил распялку, заранее выложенную на видном месте. То была не деревяшечка, выструганная для охоты на гнилого карлика, а заслуженный инструмент, вымучивший уже несколько оборотней. Белоснежные клыки, начавшие наливаться лунным светом, клацнули, но Стан с лёгкостью отдёрнул руку, а в следующее мгновение вбил распялку в волчью пасть.

Раллих отвернулся.

– Смотреть! – крикнул Стан. – Вам, может, это никогда делать не придётся, но знать надо!

Клещи, которыми Стан извлекал из куртки иглы, лежали на углях. У кузнечных клещей длинные ручки, губки могут быть раскалены докрасна, но взяться за клещи можно голой рукой. Так Стан и поступил: левой рукой ухватил вервольфа за уши, словно заправский зубодёр наложил щипцы, качнул клык пару раз и одним резким движением выдрал его.

Распялка и тяжёлая рана не позволили оборотню ни кричать, ни выть, а лишь натужно стонать, но в хриплом стоне слышалась такая мука, что Раллих схватился руками за горло.

Стан продолжил вивисекцию, и вскоре второй клык был выдран из окровавленной пасти.

– Вот и всё, – произнёс было Стан, но осёкся. С корчащимся вервольфом происходило что-то непонятное. Долгая судорога – и вот перед ошарашенными охотниками лежит человек. Руки стянуты за спиной, лицо искажено страданием, окровавленный рот разодран непомерной для него деревяшкой.

Тягучий задушенный стон, в котором не осталось ничего человеческого или звериного, а одна боль.

Новая судорога скрутила оборотня, на спине прорезалась шерсть, лицо вытянулось мордой, и лишь хриплый стон остался прежним.

– Проклятье! – проскрежетал Стан, бросив в костёр палаческий инструмент. – Плохо прокалил клещи! Яд с них не полностью выгорел…

– Добить? – просипел Раллих, хватаясь за меч.

– Не мечом! Я сейчас! – Стан метнулся к зарослям, там послышалось несколько ударов, и Стан появился, таща срубленное деревце. Взмахами меча Стан обрубил вершинку и ветки, заострил толстый конец. Раллиху, привыкшему, что меч – орудие битвы, было дико наблюдать такую работу.

Дождавшись, когда очередная судорога превратит вервольфа в подобие человека, Стан перевернул тело, что есть силы ударил колом в солнечное сплетение и всей тяжестью навалился на своё варварское орудие, погружая его в плоть. Тело выгнулось в последний раз, изо рта выплеснулся сгусток чёрной крови, задушенный стон смолк. Смерть застала вервольфа на середине превращения: верхняя часть оставалась человеческой, но вместо ног красовались волчьи лапы и хвост.

Чуть в стороне послышался призывный вой.

– Нашли! – с весёлой обречённостью объявил Стан. – Ещё чуток, и они все здесь будут: и вервольфы, и волколаки, и медведи с росомахами, а может, и ещё кто. У них ко мне длинный перечень обид.

– И что теперь делать?

– Можно встать спина к спине и в течение двух недель без минутного перерыва отбивать атаки нечисти. Можно пробиваться к моей ухоронке и отсиживаться там. Только надо водой запастись. Без еды две недели – ничего страшного, а без воды – сгинем. Но прежде всего стоит поглядеть, что у нас в котелке сварилось. Зря, что ли, рисковали?

– Так что с котелком делать?

– С котелком уже ничего. А сапфировый жезл вынуть, обтереть лопушком и посмотреть, какие в нём свойства объявились. Только с ходу колдовать не начинайте, вещица новенькая, неокрепшая. Сломать можно ненароком.

– Что ж ты её взял? Она только и может светить ночью и определять направление магического удара. Ни защиты от неё, ни нападения.

– Другого не осталось. Такая коллекция под завалом погибла – слёзно вспоминать. А у меня амулетов всего два: шкурка гнилого карлика – я её перед тем, как в болота идти, от куртки отпорол, так она сейчас не у дел, и ладанка с клыками вервольфа, вот она, на груди. Её в котелок макать тоже неохота.

– Меч надо было заговаривать, – произнёс Раллих, отчаянно сжимая жезл и пытаясь проникнуть в него внутренним взором. – Вон у тебя меч как искрит, а эта тростинка даже светить, кажется, разучилась.

– На моём мече заклинание хиленькое. Да и не доверяю я мечам-кладенцам. Кстати, мы заболтались, а оборотни уже здесь. Штук шесть, не меньше.

– Больше, – поправил Раллих. – Семь волколаков, двое вервольфов. Ещё трое на подходе.

– Ага, что-то проявилось. Во всяком случае, разведка у нас теперь на уровне. И то хлеб.

В ближайших кустах оформились две тёмные фигуры.

– Надо отходить к моей норе, – решил Стан. – Далеко, но выхода нет.

– Есть, – твёрдо объявил Раллих. – Сейчас они, поджав хвосты, побегут.

– Проснулся жезл?

– Ещё как!

Казалось бы, ничего не произошло, гром не гремел, зарницы не вспыхивали, но оборотни исчезли, словно в них густо полетели стрелы.

* * *

Под утро Раллих увидал, что Стан не разбудил его к концу второй стражи, а бессонно сидит у потухшего костра.

– Не спится, – пояснил Стан. – Я говорил: у меня такой недуг, что порой становится невмоготу жить, и тогда надо забиться в какую ни есть нору и просидеть там в полном одиночестве целую ночь. Без этого меня начинает ломать, что пьяницу с бодуна: память сдаёт, сила и ловкость падают. Я надеялся, что покараулю, пока вы спите, так меня отпустит. Не вышло. Но пока всё нормально, то, что сплю плохо, это мелочь. Неделя ещё в запасе есть. За неделю вы с сапфиром освоитесь, и вас даже без меня никакая тварь не возьмёт. Я тогда запрусь в своей заимке и к утру буду в полном порядке.

Целый день Стан и Раллих не трогались с места. Раллих возился с сапфиром, выискивая и осваивая новые свойства артефакта. Стан загадил нижнее течение ручья, отмывая от яда заплёванные карликами штаны и башмаки. Куртку вервольфа выбил палкой и как следует прожарил у костра. Заглянул в сумку убитого. Она оказалась почти пустой: пяток камушков искряка да кошелёк с горсткой серебряных монет, видимо, принадлежащих ещё прежнему хозяину, загрызенному оборотнем.

– Говорят, оборотни серебра не выносят, – сказал Стан, продемонстрировав кошель. – Выносят, и ещё как! Не удивлюсь, если наш знакомец до самой столицы доходил, номер в гостинице снимал.

Искряк путешественники поделили, а от монет Раллих отказался в пользу Стана.

На следующий день отправились дальше. Дело близилось к полнолунию, но оборотни выли в стороне, не осмеливаясь приблизиться.

Развалины города на этот раз не вызвали у Раллиха энтузиазма, новым своим зрением он видел: активной магии в них не больше, чем жизни на неостывшем пожарище. Из разведанных Станом мест оставались жилище Сторожа и усадьба, где якобы живёт его невеста.

Лес там стоял широколиственный, какого не сыскать в северных краях. Липы, дубы, ясени… те деревья, что в жилых местах встретишь только в дворцовых парках. И башенка, в которой, по словам Стана, ютился единственный житель Вымерта, смотрелась не древней развалиной, а искусственной руиной, что архитекторы нарочно сооружают в загородных ансамблях.

Раллих долго проверял местность сапфировым жезлом, наконец, сдался.

– Ничего не чувствую. Он там вообще есть?

– Три года назад был, а с тех пор, может, помер. Опять же если он магии не проявляет, ничего не колдует, то и мы его не заметим.

– А он дома? Вдруг убрёл куда…

– Время не то. Сидит в своей ухоронке, носа не кажет. У него сапфирового жезла нет, ему оборотней беречься надо.

– Постучимся к нему?

– Можно. Но если не откроет, то ломиться не следует.

На стук в тяжеленную дубовую дверь долго никто не откликался, потом раздалось лёгкое шебуршание.

– Хозяин, отвори! – позвал Стан.

За дверью по-прежнему было тихо, но затем она заскрипела и открылась. Хозяин вышел наружу и прикрыл дверь за спиной.

– Не вовремя вы в гости заявились. Луна нехороша.

– У нас от оборотней средство есть.

– Это добро.

Был обитатель Вымерта невысок ростом и, кажется, худ. Во всяком случае, лицо у него было морщинистым и худым. Остатки седых волос кустились за ушами. Тело было скрыто широкой монашеской сутаной, спускающейся до самой земли. В руке зажат посох: высокий и вычурный – не чета простецким палкам, что выстругивал Стан.

– Поговорить пришли, – сказал Стан.

Старик кивнул и уселся на обрубок бревна, валявшийся неподалёку от двери.

– Говорите.

– Это Раллих Гранк, он хочет расспросить о жизни в Вымерте.

На этот раз отклика не последовало, и Раллих сам начал спрашивать:

– Как тебя зовут?

– Слишком давно никто не называл меня по имени, и я забыл его. Вы можете звать меня Сторож.

– Кого ты сторожишь?

– Я охраняю усадьбу.

– От кого? Ты же сидишь, запершись в своей сторожке.

– От людей, которые могут туда ворваться. Оборотни и прочая нечисть для усадьбы не опасны, а люди в эту пору не ходят, и я могу отсыпаться.

– Что хранится в усадьбе, раз её требуется охранять?

– Там живёт моя невеста.

– Какая невеста? Ты же монах.

– Я не монах. Сутану ношу потому, что это удобно, а клятвы целибата не давал.

– Что ж вы с ней тогда не женитесь?

– Она не хочет.

– Какая же она после этого невеста?

– У меня другой нет, – отрезал Сторож. – Заставлять её не могу и не хочу. Надеюсь, что придёт время и она изменит свои мысли. До той поры буду жить рядом и охранять её покой.

– А если люди захотят увидеть твою невесту, что станешь делать?

– Зачем вам чужая невеста? К тому же вы не пройдёте. Там со всех сторон живая изгородь с ядовитыми колючками, а я, если угодно, садовник. Я не позволю вырубать плоды своих трудов.

– Любопытно посмотреть, как это можно сделать.

Стан досадливо морщился, слыша, как беседа приобретает агрессивную окраску.

– Впрочем, сейчас разговор о другом, – продолжал Раллих. – Вот мы, два человека, пришедшие из тех краёв, где почти нет нежити. Мы хотим повидаться с твоей подругой и говорить с ней. Почему ты не желаешь нас пропустить и как сможешь помешать?

– Про живую изгородь с ядовитыми колючками я уже сказал. Кроме того, есть и другие способы вас остановить.

Раллих, стоявший в вольной позе, резко выпрямился и выхватил меч. Сапфировый жезл в левой руке мрачно засветился.

– Вот ты и выдал себя, чародей! Ты ловко скрывал свою магию, но сейчас она выплеснулась наружу, и я увидел её. На колени, тварь!

Сторож медленно поднялся с бревна, на котором сидел. Ничто в его лице не изменилось.

– Я ни перед кем не стоял на коленях. Не буду и сейчас. Вы ничего здесь не получите. Уходите.

В ответ Раллих ударил. Недавно отточенный клинок должен был разрубить пополам тщедушную фигуру, но Сторож вскинул руку, и меч скрежетнул о посох, словно тот был отлит из чугуна. Без малейшего перерыва посох описал размытый круг, но был отражён синим лучом, сорвавшимся с верхушки жезла.

Несколько секунд продолжался обмен ударами, затем Сторож совершенно спокойно, словно продолжал сидеть на своём брёвнышке, произнёс:

– Тебе меня не победить. Беги, и останешься жив.

– Нет! – выкрикнул Раллих, делая очередной безуспешный выпад.

В этот миг за спиной Сторожа возник Стан. Мелькнул нож, Сторож, охнув, осел на землю. Несокрушимый посох упал и рассыпался пеплом.

– Я же говорил: в спину надо бить, – произнёс Стан, вытирая нож о сутану убитого.

– Спасибо.

– Не за что. Зря мы его убили. Жил себе человек, никакого вреда от него не было, а мы его убили, и теперь неясно, что случится дальше.

– Зачем тогда бил? – с обидой спросил Раллих.

– Вы заставили его проявить силу, причём против вас. Здесь полно спящей магии, и она не опасна, если её не касаться. Но вы её пробудили, а оставлять такое за спиной – нельзя. Сторож сказал, что отпустит вас, но боюсь, его магия могла оказаться сильней, чем он сам. Теперь уже ничего не поделаешь; идём смотреть его келью.

В башенке, где ютился Сторож, ничего интересного не обнаружилось. Запас вяленого мяса да сушёной рыбы, прикрытая крышкой кадка воды – всё для того, чтобы переждать две лунные недели. На стенах развешаны силки и верши, в углу сложен кой-какой инструмент. Единственная странность: в келье не было ничего, напоминающего постель.

Из всей небогатой добычи Стан отобрал лопату и котелок взамен испорченного при варке хрустальной икры.

– Лопата зачем? – спросил Раллих.

– Не дело за собой трупы бросать. Неважно, был Сторож чародеем или нет, но похоронить его надо по-человечески.

Быстро вырыли яму, опустили в неё тело. Без напутствий закидали землёй, сверху уложили известковую глыбу, на которой виднелись остатки старинного барельефа.

– Куда теперь? – спросил Раллих.

– К усадьбе, больше некуда. Пока там не знают, что Сторож погиб, и не успели ничего предпринять. Посмотрим, что за невесту в особняке прячут.

– Да уж, красотка, наверное, хоть куда… столько лет в заточении.

Тонкая башенка усадьбы высоко вздымалась над лесными кронами. А подойти вплотную и впрямь оказалось непросто. Лес, пощажённый Ворочуном, сменился зарослями шиповника и тёрна.

– Всё как в сказке, – процедил Стан. – Ненавижу!

– Кусты как кусты… – Раллих пожал плечами. – Прорубимся. – Он повёл сапфиром и добавил: – Живые правда, как то дерево, из которого моя палка выстрогана. Но всё равно прорубимся.

– Кто бы сомневался. Прорубаться будем без волшебства, чтобы ещё чего ненароком не разбудить. Я иду первым, у меня меч длиннее, а вы следом. Срубленные ветки стаскивать в костёр и сжигать, чтобы они случаем назад не приросли. Костёр заранее запалим, но вы, бережения ради, возьмите себе камушки искряка, сколько их есть. Всё понятно? Тогда за дело!

Просеку Стан прорубал широкую, так что извивающиеся побеги не могли достать идущих. Позади дымили уже три костра, в которых погибали хищные ветки.

Изгородь кончилась неожиданно: смертоносные заросли шиповника сменились колючими, но мирными розами, а следом открылась лужайка, какие бывают, если траву старательно подстригать.

– Дошли, – выдохнул Стан. – Что-то нас ждёт здесь? Сам по себе чудесный сад не вырастет, так что жезла из рук не выпускайте, поглядывайте внимательно, какая магия здесь царит.

– Никакой не чувствую, – растерянно ответил Раллих.

– Значит, здесь магия естественная, она сама по себе зла не несёт. Кто-то давно наложил мощные, но безвредные заклинания, и они до сих пор работают, обеспечивая праздную жизнь обитателям особняка. А вот и хозяйка или кто-то на неё похожий.

Девушка шла к ним танцующей походкой, как не ходят знатные дамы и подавно не умеют ходить простолюдинки. Драгоценная диадема сияла в волосах, но сами волосы не подняты в причёску, а свободно ниспадают на плечи. Платье голубого атласа, что не по карману большинству столичных модниц, но при этом не видно и следа портновских ухищрений: ни рюш, ни оборок, ни кружев – ничего! Непредставимая смесь стоимости и простоты.

Девушка шла навстречу охотникам и улыбалась.

– Считайте меня суевером, – прошептал Стан, – но я рад, что платье у неё голубое.

– Здесь нет магии, кроме той, которой околдовывают прекрасные женщины.

Взгляд девушки был устремлён на Раллиха, и улыбка предназначалась ему.

– Здравствуйте, принц. Наконец я дождалась вас.

Раллих поклонился. Его мучила мысль, что вместо подобающего дворянину наряда на нём охотничья одежда, потрёпанная и перемазанная донельзя.

– Моё имя – Раллих Гранк. Род мой богат и знатен, но, к сожалению, титула, достойного коронованной особы, у меня нет, так что я не принц.

– Это неважно. Вы сумели пробиться сюда, и, значит, вы принц, которого я так долго ждала.

– Помилуйте, сколько же времени вы здесь в заточении?

– Что вы, я не в заточении. В любую минуту я могу выйти отсюда, но это значит принять предложение моего жениха. А я не хочу выходить за него и буду прятаться здесь, пока ему не надоест ждать и он не уйдёт искать себе другую невесту.

– Царевна, я должен сообщить, что ваш жених умер.

Девушка улыбнулась чуть растерянно.

– Нехорошо радоваться чужой гибели, но я радуюсь не смерти, а тому, что мне не придётся больше отказывать этому человеку.

– И всё-таки, – подал голос Стан, – как давно вы скрываетесь здесь?

– Не знаю… – улыбка погасла, но растерянность в голосе осталась. – Здесь нет времени. Когда я попала сюда, мне было семнадцать. Сейчас мне тоже семнадцать, а сколько лет прошло во внешнем мире, мне неизвестно. Семьсот… Восемьсот… Может – больше. Когда ничего не происходит, некуда торопиться. Последний раз здесь что-то происходило, – улыбка, несколько язвительная, на этот раз была адресована Стану, – когда вы, сударь, приходили к моему дому и пытались войти. Правда, тогда у вас был другой господин. Не знаю, что с ним стало.

– Он умер.

– Сколько тягостных новостей! Надеюсь, он погиб не от побоев?

– Нет, от яда гнилого карлика.

– Тогда я спокойна. Мне не хочется быть причастной к гибели человека, даже такого, как ваш прежний хозяин.

Стан промолчал. В чащобах Вымерта они с Раллихом были на равных, а порой Стан, как более опытный охотник, командовал своим товарищем. Но теперь они попали в приличное общество, и Стана считают слугой, в крайнем случае, оруженосцем знатного господина. Таков закон, перед которым пасует любая магия.

– Что ж мы стоим на улице? – спохватилась красавица. – Пожалуйте в дом. Думаю, обед уже подан. Так необычно быть хозяйкой в собственном доме, распоряжаться, зная, что постылый жених не попеняет мне за самоуправство.

– Нам он назвался Сторожем, – с ноткой злорадства заметил Раллих.

– Я тоже буду его так называть. Представляете, выйти замуж за сторожа? Никогда!

Внутри особняк поражал чистотой, тишиной и безлюдьем. Таинственные слуги, сервировавшие обед, в присутствии людей ничем себе не проявляли. Стол был накрыт на десять персон, хотя кресел поставлено всего два. Очевидно, хозяйка полагала, что Стан, как положено слуге, будет стоять за спиной господина.

– Я хотел бы представить вам моего друга Стана, – произнёс опомнившийся Раллих. – Его род не знатен, но Стан свободный человек и верный товарищ. Без него я вряд ли смог добраться сюда.

– Прошу меня извинить, сударь, но когда вы приходили к моему дому в прошлый раз, вы были слугой. Во всяком случае, так мне сказал… э… Сторож.

– Так и было, – согласился Стан. – Но прошло больше двадцати лет, и многое изменилось.

– Двадцать лет… – протянула красавица. – Надо же… Вы неплохо сохранились.

– Вы тоже.

По счастью, Раллих не слышал этой пикировки, поскольку с поспешностью, неприличной для дворянина, пошёл за стулом для своего товарища.

После вымертских чащоб и походной жизни странно было очутиться на парадном обеде. Приглушённый разговор, позвякивание старинного серебра с вензелями, которые даже поднаторевший в геральдике Раллих разобрать не мог. Музыки не было, поэтому беседу, как и полагается в таких случаях, вела хозяйка.

– Вы, должно быть, удивлены, как я здесь живу, а я не представляю иной жизни. О своём детстве почти ничего не помню. Мы жили в большом доме, в этом или в другом, не могу сказать. У меня был строгий отец, братья, а матери я не знаю. Наверное, были слуги; вряд ли всё происходило само собой, как здесь. А потом появился этот человек… Сторож. Он просил у отца моей руки и получил согласие, когда приближалось моё семнадцатилетие. Меня никто не спрашивал, но я сопротивлялась, как только могла. Хотя что я могла? Отец объявил, что свадьба будет в мой день рождения. Пернбур в тот день праздновал начало нового года… последний праздник в моей жизни. Я точно знала, что умру, как только этот человек коснётся меня. Но отец объявил своё решение, и даже богов я не смела молить о помощи.

Девушка вздохнула, с удивлением взглянула на кушанья, к которым не притронулась, и произнесла другим тоном:

– Простите, принц. Наверное, вам тягостно слушать мою исповедь.

– Что вы, царевна! Пытка молчанием ужасна, мы никогда не посмели бы подвергнуть вас таким мукам. Вам нужно выговориться, так говорите, мы внимаем!

– Последний праздник в моей жизни… О, как было весело! Музыка всюду, люди в масках танцуют на площадях, и я с ними выплясывала разнузданные танцы, приличные только плебеям. Я знала, что слуги, посланные отцом, следят за каждым моим шагом, но мне не хотелось об этом думать. А потом… я не помню, что было дальше, но я очутилась здесь. Я даже не вспомнила, это мой прежний дом или иное место. Не было ни отца, ни братьев, ни прислуги, всё, что нужно, делалось само по себе. За окном виднелся бескрайний лес, а вдалеке – зарево пожара. Но вскоре там всё успокоилось… И тогда к дверям дома пришёл мой бывший жених. Он просил о свадьбе, но я прогнала его, и он сказал, что будет ждать. С тех пор я живу здесь, а Сторож приходит время от времени и спрашивает, не передумала ли я. Получив очередной отказ, он повторяет, что будет ждать, и уходит.

– Больше он не будет вас домогаться, – твёрдо сказал Раллих.

– Благодарю вас, принц.

– Скажите, – произнёс Стан, – а в вашем гардеробе есть белое платье?

– У меня есть любые наряды. Но белое… – ведь это свадебное платье. Надеть его – значит согласиться на предложение Сторожа. Если бы моя рука потянулась к белому платью, я бы отрубила её! – хозяйка энергично взмахнула серебряным фруктовым ножиком. – Но, господа, вы, наверное, устали. Позвольте проводить вас в гостевые покои. Всё это время они пустовали, но я знала, что гости придут и одиночество кончится.

Гостевые опочивальни содержались в порядке: две большие комнаты на втором этаже бокового флигеля, штофные обои, балки морёного дуба под потолком, ставни с бронзовыми задвижками, двери, какие разве что арсеналу приличны, а не гостевым апартаментам.

В помещениях стояли широченные кровати с горами подушек и перин, мягкие кресла, резные столики, в каждой комнате имелся ореховый гардероб. В углу за плотным пологом скрывались мраморные ванны, умывальники и по две большущие бадьи, одна с кипятком, вторая с холодной водой. Раллих, за дни путешествия по вымертским лесам исстрадавшийся по человеческому мытью, с восторгом плескался в горячей воде, а потом волей-неволей напялил несвежую рубаху, которая последний раз встречалась с водой после столкновения с гнилыми карликами.

В дверь постучали.

– Не заперто! – крикнул Раллих.

Вошёл Стан, по-прежнему в походной одежде и даже при оружии.

– У меня к вам просьба. Не могли бы вы эту ночь не спать, а покараулить, чтобы всё было тихо?

– Ты что, предполагаешь засаду? Думаешь, хозяйка готовит предательство? – в голосе Раллиха звучал неподдельный гнев.

– Нет! – Стан расшнуровал куртку, распустил шнурок на кожаном мешочке, висящем на груди, и вытащил оттуда редкостный амулет: скованные серебряной цепочкой два волчьих зуба, ярко светящихся в надвигающихся сумерках. – Смотрите, эта висюлька немногим слабее вашего жезла, так она говорит, что здесь, в особняке царствует природная магия и нет даже намёка на желание творить зло.

– Тогда в чём дело?

– Прежде всего меня тревожит дом. Он слишком хорош, слишком приветлив. Он похож на сказочный замок, а я не верю сказкам. Волшебные сказки полны сладкого обмана. Я не говорю о нашей хозяйке, она ничего не умышляет против вас; шкурка гнилого карлика предупредила бы меня. Ко мне она относится с недоверием, я был здесь когда-то со своим учителем. Не знаю, что Местор надеялся обрести тут, в свои планы он меня не посвящал, но, по счастью, он не сумел пройти живую изгородь. Зато дыму и грому напустил и, полагаю, напугал прелестную хозяйку до икоты. Она это помнит, и хотя боится меня, но нападать всё равно не собирается. Так что дело не в хозяйке и не в доме, а во мне. Я говорил вам о своей болезни. Вообще, я мог бы продержаться ещё дня три, но потом всё равно придётся проводить ночь взаперти. Возвращаться к моей заимке – далеко, я подумал и решил ночевать здесь. Стены прочные, на двери засов. Помещение великовато, ну да это не важно. Запрусь и переночую. Но вы знайте, что всю ночь я совершенно беспомощен и не выйду из спальни, даже если случится пожар. Поэтому я прошу вас не спать и караулить эту ночь.

– Такие долгие объяснения ради такой простой просьбы. Иди и спи спокойно; я покараулю.

Стан ушёл. Глухо стукнула соседняя дверь, лязгнул хорошо смазанный засов. Раллих остался один. Прошёлся по комнате, выглянул в сердечко ставни.

Лес в близящихся сумерках потерял цвет, но отдельные деревья были покуда различимы. Колючая изгородь выделялась сплошной полосой, просека, прорубленная путниками, казалась неестественно ровным росчерком. Смутное движение почудилось в лесной дали. Раллих прищурил глаза и не разобрал, а скорей угадал: к усадьбе, кряхтя и похрустывая, приближался Ворочун. Чудовище целеустремлённо двигалось к просеке. Оно и понятно: прежде в парк пройти не удавалось, а там привольно росли тысячелетние платаны, ясени, вязы… – всё, что просто так в лесу встречалось редко. Изломать такую рощу – сущее удовольствие.

Громилу надо остановить, но как? Огнём?.. У Раллиха оставалось всего два камушка искряка. Плюс ко всему, очень не вовремя вспомнились слова Стана: «Даже если случится пожар»… Вот ведь напророчил…

В дверь постучали.

– Да не заперто же! – крикнул Раллих.

В дверном проёме стояла юная хозяйка. Судя по всему, она готовилась ко сну: волосы распущены, на плечи накинут розовый пеньюар.

– Сударыня! Чудовище не пройдёт к вашему дому! Сейчас я выйду ему навстречу.

– Чудовище? – удивлённо воскликнула красавица. – Где?

Раллих распахнул ставни и указал на приближающегося Ворочуна.

– О, я первый раз вижу его так близко! Но принц, подождите немного. Может быть, он уйдёт сам, и вы сможете сразиться с ним в лесу. Ведь если битва состоится прямо под окнами, великан перепортит весь сад.

Уходить Ворочун не собирался. Потрескивая и похрустывая, он приблизился к старому ясеню и одним движением переломил узловатый ствол. Хозяйка, наблюдавшая из окна, ахнула, не то восхищённо, не то испуганно. Ворочун шагнул к древнему платану. То был гигант, выделявшийся даже среди деревьев сада. Неохватный ствол в лохмах облезшей коры, могучие ветви, любая из которых была достойна отдельного дерева. Никакой ураган не мог бы поколебать могучее растение, но когда Ворочун протянул лапы, чтобы обхватить ствол, тот легко изогнулся, ударив врага. Треск, гром… что там ломается, было не понять. Ворочун, сбитый с ног, медленно поднялся и вновь приступил к платану.

На этот раз тяжкие ветви опутали его и вздёрнули на воздух. Древолом размахивал лапами, но не мог достать не только ствола, но и малой веточки, когтям не за что было зацепиться, и Ворочун впустую барахтался, словно жук, влипший в паутину.

– Так ему и надо! – вынесла приговор хозяйка. – Не будет сад портить.

Она повернулась к Раллиху и произнесла иным тоном:

– Но принц, я пришла к вам не из-за этого дурня. Я должна предупредить об иной, куда большей опасности. Оставьте меч, он сейчас не понадобится, и идём. Вы должны видеть, а как поступить, решить потом.

Идти пришлось три шага. Девушка остановилась у соседней двери, провела ладошкой по гладкой дубовой поверхности. По ту сторону дверей мягко скользнул, отворяя проход, хорошо смазанный засов. Вздев светящийся жезл, Раллих шагнул в комнату своего напарника.

Стан висел под потолком. Струнно-натянутая верёвка обхватывала балку, спускаясь вниз. Было не понять, как и кто навязал её там. Отброшенное кресло валялось в стороне.

Хватаясь за несуществующий меч, Раллих шагнул вперёд, но тут же понял, что обрубать верёвку не имеет смысла. Стан был мёртв давно и безнадёжно. В столице возле королевского дворца Раллиху приходилось видеть удавленников, провисевших в петле неделю и больше. Они выглядели так же. Чёрное распухшее лицо, залитые гноем глаза, страшно вытянутое тело, которое не поддерживают затронутые разложением мышцы.

– Снять… – выдохнул Раллих.

– Нет, – сдавленно возразила хозяйка. – Тогда он может пойти, и его уже не остановишь.

Она проскользнула мимо замершего Раллиха, сдёрнула с пеньюара шёлковый поясок и стянула за спиной руки удавленника. Вытолкала безвольного Раллиха из спальни, вышла сама и захлопнула дверь. По ту сторону дубовых створок клацнул засов.

– Принц, кого вы привели в мой дом?

– Я же не знал!

Красавица всхлипнула и прижалась к его груди. Пеньюар, потерявший пояс, распахнулся.

– Принц, заберите меня отсюда…

* * *

Самая длинная ночь рано или поздно кончается. В окно, так и оставшееся с вечера распахнутым, проникли солнечные лучи. Первый день осени, обычно он не отличим от лета. Раллих, обещавший бодрствовать всю ночь, открыл глаза и встретил лучистый взгляд девушки.

– Мой принц!

– Моя королева!

Она легко вскочила с постели, подошла к окну.

– Смотри, вчерашний дуболом всё ещё висит на дереве и сучит лапами.

Раллих подошёл, обнял красавицу за плечи, прижал к себе.

– Пусть висит. Если его отпустить, он перепортит половину сада.

– Как странно, случайности любят происходить парами. Вчера ещё ничего не было, а сегодня в парке подвешен лесной урод, а в соседнем покое твой бывший попутчик.

– Его надо снять и похоронить. Нехорошо, когда в доме удавленник.

– Как скажешь. Идём.

– Сперва одеться надо.

– Принц, ты ревнуешь? Здесь никого нет. Но, если хочешь, я оденусь.

Халатик был накинут на обнажённое тело. Подчиняясь хозяйской ладони, засов запертой двери отъехал в сторону. Дверь распахнулась. Раллих шагнул вперёд и замер.

Стан был жив. Он бился в петле, дёргал руки, стянутые за спиной. Лицо, налитое венозной кровью, было тем не менее живым, выкаченные глаза видели. Если бы не шёлковый поясок, не дающий воли рукам, Стан, наверно, сумел бы подтянуться на верёвке и освободиться от удавки, но розовая ленточка пресекала все его попытки.

– Что это?

– Ты сам видишь. Твой спутник не человек, а полудохлик. Может быть, ты не знаешь, но когда-то он был в услужении у самого страшного некроманта, каких знал мир.

– Знаю. Он рассказывал. Но он сказал, что Местору был нужен живой слуга, мертвецов у него хватало.

– Совершенно верно. Но живой слуга старится и умирает, а нового обучать долго и скучно. А некромант властен не только над смертью, но иногда и над жизнью. Он не позволял своему слуге умереть. Полудохлик ходит, думает, говорит, но постепенно жить ему становится невмоготу, ведь срок его жизни давно истёк. И тогда он вешается, а наутро восстаёт к жизни. Поступает так два или три раза в год, точно не знаю. Как видишь, никто твоего приятеля не вешал, он всё сделал сам.

– А ты откуда это знаешь?

– Сторож рассказал. То, что я отказывала ему, вовсе не означает, что с ним нельзя поговорить. Других развлечений у меня не было. Некромант со своим слугой однажды явился к усадьбе и попытался выжечь проход в живой изгороди. А Сторож его не пустил. Некромант что-то колдовал, так что земля тряслась, а Сторож бил палкой. Он всегда ходил с вычурной палкой вроде посоха. Некромант бежал что есть мочи, а Сторож гнался за ним и лупил палкой. Я чуть не умерла со смеху.

– А слуга?

– Слугу он не тронул, ведь тот не лез, куда не просят. Сторож не нападал первым и никогда никого не убивал. Наверное, он был хорошим человеком, но я рада, что его больше здесь нет.

Хозяйка говорила, не торопясь, а Стан бился и хрипел неразборчиво. Чудилось, он силится произнести одно слово: «помоги!»

– Что с ним будем делать? – спросил Раллих, стараясь не вспоминать, как они вдвоём шли через Вымерт, ели из одного котелка, охраняли друг друга ночью, отбивались от всякой нежити. А теперь оказывается, что напарник его такая же нечисть, как и прочие вымертские твари. – Я думаю, надо его добить и похоронить по-человечески.

– Если бы он был человеком, я бы сказала, что так и надо сделать. Но он по самое горло налит магией покойного некроманта. Я не знаю, что случится, когда она выплеснется из мёртвого тела.

– Нельзя же заставлять его мучиться…

– Почему? Сколько он повесил оборотней? И зубы драл у живых, не ради идеи, а на продажу. Есть высшая справедливость, что сейчас повешен он.

Стараясь не глядеть на бывшего товарища, Раллих вышел из комнаты и плотно прикрыл дверь.

– Больше мы не будем говорить о плохом, ведь сегодня день нашей свадьбы. У всех сначала бывает свадьба, а потом первая брачная ночь, а у нас получилось наоборот, но я ничуть не жалею. Сейчас у нас лёгкий завтрак для двоих, а вечером – бал.

– Боюсь, мой наряд не слишком подходит для бала. За время путешествия он малость поистрепался.

– В моём доме всё готово для свадьбы. Не хватало только жениха. Теперь ты пришёл, а за нарядом дело не станет. Идём, я покажу покои, достойные принца.

В пиршественный зал Раллих спустился другим человеком. Одежда, обувь – всё было достойно королевского бала. Вместо погрызенного искряком меча в потёртых ножнах на боку висела шпага с бриллиантами.

В зале, где ещё вчера царила тишина, теперь звучала музыка: лютня, две виолы и тамбурин. Где скрываются музыканты и есть ли они вообще, Раллих понять не мог.

Юная красавица вышла ему навстречу в подвенечном платье. Жемчужная диадема в волосах, фата из тончайшей кисеи спускается до пола. Белоснежное платье: волны виссона и батиста, кружева, при виде которых умрёт от зависти любая модница.

– Ты мой принц!

– Ты моя королева!

Лёгкий завтрак был забыт, и тем более забыты тёмные утренние события.

– Идём, я покажу тебе мир.

Тонкая башенка над особняком не была слишком высокой, поднимаясь едва на четыре этажа, но со смотровой площадки были видны просторы поистине безбрежные. Чащобы Вымерта казались шкурой небывалого князь-вервольфа, за ними виднелись поля, горы и морские глади. Замки вздымали к небу донжоны, города, опоясанные стенами, угрожали врагу твердынями башен.

– Смотри, отсюда видны все царства земные, и все их я дарю тебе! Вон там, вдалеке красуется столица Серебряной Марки, её ещё иногда называют Серебристой Маркой. Сегодня первое сентября, в Серебряной Марке празднуют Новый год. Видишь людей на улицах, слышишь, как они веселятся? – смех красавицы слился с дальним смехом людей. – Там мы устроим бал в честь нашей свадьбы. Никто не останется в стороне! Летим туда, скорей!

Белая невеста уже не говорила, она кричала, захлёбываясь смехом. Могучий порыв поднял её в воздух, кинул в запредельную даль. Волны радостного смеха, жгучего огня и молний пали на столицу Серебряной Марки, обращая город и его жителей в пепел…

– Летим, милый!

Не колеблясь ни секунды, Раллих Гранк последовал за госпожой.

Назад: Юрий Бурносов Где бродят лишь дикие звери

Дальше: Виктор Точинов Собака мясника

Святослав Логинов Вымертский тракт

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Святослав Логинов
Вымертский тракт