Книга: Как стереотипы заставляют мозг тупеть
Назад: 10
Дальше: 2

Глава 10
Расстояние между нами: роль угрозы идентичности

1

В своей вдохновляющей книге «Неудачи интеграции» Шерил Кашин делится семейной шуткой, которую она и ее муж (оба афроамериканцы) придумали о рейсах компании «Саутвест Эйрлайнс», разрешающей пассажирам садиться на борт в порядке живой очереди. Если они приходят поздно, они надеются на то, что называли «Саутвест Эйрлайнс первый класс». Они надеются, что молодой афроамериканец сядет поближе к носу самолета и займет одно из удобных для выхода мест при посадке. Кашин говорит: «По крайней мере четыре из пяти раз мы можем рассчитывать на места рядом с этим чернокожим человеком, даже если он в передних рядах на самых «сладких» местах. Я всегда рада занять удобное место, чувствуя благодарность за дискомфорт других, и наслаждаться преимуществом, если они охотно готовы отказаться от мест из-за своих социальных ограничений. Я тепло улыбаюсь моему чернокожему брату и сажусь рядом с ним».
Что приводит к появлению «Саутвест Эйрлайнс первый класс»? Это полностью связано с предрассудками белокожих пассажиров, расовым отвращением, возможно, к тому факту, что ты сидишь рядом с черным пассажиром? Или это частично вызвано затруднительным положением идентичности, которое находится в центре книги, – то же самое затруднительное положение, которое я предположил у Теда в его классе по афроамериканской политологии? Возможные причины «Саутвест Эйрлайнс первый класс» разные, с разными значениями того, что нужно сделать для уменьшения напряжения и расстояния между группами.
Для объяснения угрозы идентификации не приходится искать предрассудков у белокожих пассажиров. Все, что нужно предположить, так это то, что у них есть беспокойство, как у Теда: риск сказать, сделать или даже подумать что-то, что заставило бы их чувствовать себя расистами или рассматриваться как расисты во взаимодействии с чернокожим пассажиром. Объяснение принимает точку зрения человека, чьи действия нам необходимо понять – женщины или члена меньшинства, сдающих тест по математике, а в данном случае это угол зрения белых пассажиров, проходящих мимо места, расположенного рядом с черным пассажиром. В свете современных норм вежливости предполагается, что большинство из этих пассажиров стараются не казаться расистами. Далее предполагается, что их старания, по иронии судьбы, могут привести их к избеганию ситуаций, таких, как место рядом с черным пассажиром или, что более важно в свете вопросов, поднятых в последней главе, избегание преподавания в школе для меньшинств или наставничества у ученика из меньшинств. Держа американцев порознь, давление идентичности может сделать людей менее заинтересованными в описанных в последней главе стратегиях вмешательства, не говоря уже о попытке применить их в реальности, и ставит другой практический вопрос, который давно вынашивал Филипп Гофф, яркий и энергичный новый аспирант в моей лаборатории. Он направил и меня. Нашей целью было узнать, была ли угроза подтверждения стереотипа в дополнение к влиянию на успеваемость, общей причиной напряженности между людьми из разных групп общества, той напряженности, которая предположительно может разъединить американцев.
Но американцы все еще разъединены? Когда думаешь о факторах, которые традиционно изолировали американцев друг от друга, многие из них кажутся сегодня менее выраженными, чем в былые времена. Американские расовые установки, например, последовательно становились более приемлемыми на протяжении всей эпохи после Второй мировой войны. Участие меньшинств практически во всех аспектах американской жизни в тот же период последовательно стало более разнообразным – от мира спорта и развлечений до высокопоставленных руководителей, и, конечно, совсем недавно пост президента Соединенных Штатов впервые был занят афроамериканцем. Америка в описании СМИ довольно разнообразна. Так разве американцы до сих пор разъединены? Когда мы с Филиппом прощупывали почву для более весомых доказательств по этому вопросу, картинка межгрупповой гармонии начала рушиться, в ней появились даже глубокие трещины. И трещины были выражены не по расовому признаку.
В своей недавней книге «На пути в рай» обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Дэвид Брукс обращает наше внимание на основную проблему. Мы, американцы, превращаемся во все более и более мелкие анклавы очень похожих людей, и они формируются вокруг факторов гораздо меньшего значения, чем раса. По большей части они отражают наш образ жизни и политические предпочтения. Брукс берет читателя в поездку, которая начинается в городских кварталах и продвигается сквозь город через пригороды внутреннего кольца, высокодоходные профессиональные кварталы и иммигрантские анклавы, читатель проходит с ним весь путь до «спальных районов» и сельской местности. Он описывает эти сообщества как изолированные культурные зоны. Люди в них мало знают о людях в других зонах, даже когда зоны граничат друг с другом. По его словам, люди способны рисовать удивительно тонкие социальные различия, а затем строить жизнь вокруг них. В Вашингтоне, округ Колумбия, демократические адвокаты, как правило, живут в пригороде Мэриленд, а республиканские адвокаты, как правило, живут в пригороде Вирджиния. Если бы вы попросили адвоката-демократа переехать из ее дома за $ 750 000 в Бетесде, штат Мэриленд, в дом за $ 750 000 [цена осенью 2003 года] в Грейт Фоллс, Вирджиния, она бы посмотрела на вас с таким удивлением, как будто вы только что попросили ее купить пикап с автоматом или запихнуть жевательный табак в рот своему ребенку. В Манхэттене владелец лофта Сохо стоимостью 3 миллиона долларов будет чувствовать себя неприкаянным, переехав в квартиру на Пятой авеню за 3 миллиона долларов.
Брукс далее отмечает, что американцы много передвигаются, то есть мы чаще, чем люди во многих других странах, отрываемся от корней и переезжаем даже в отдаленные общины. Это дает нам много шансов выбрать, где мы будем жить, а еще это дает нам много шансов найти свою собственную культурную зону, которая со временем сделает обе зоны все более самобытными и все более изолированными друг от друга. Таким образом, мы – нация сегрегаторов. И иногда эта сегрегация связана с расой.
Я иногда думаю, что мы, американцы, недостаточно отдаем должное значимости движения за гражданские права – общественной, законной приверженности идеалу расово интегрированного общества в практически всех его аспектах. Я не знаю другого общества с таким явным подтверждение – данной ценности, как главное достижение Браун против Совета по образованию, десегрегационным решением Верховного Суда 1954 года. Но в течение двух лет после Браун другое решение Верховного Суда предоставило школьным округам более мягкий стандарт соответствия. Вместо жестких сроков оно разрешило «предельную скорость». В 1974 году суд вынес решение против планов десегрегации, что охватывало целые мегаполисы как средство интеграции городских и пригородных школ. Для городов с преимуществом меньшинств с, по существу, белыми пригородами это постановление сделало десегрегацию по существу невозможной. Протесты против школьных автобусов и судебные иски продолжаются с 1954 года.
Со временем, как описано в Гарвардском проекте гражданских прав, американские школы были заново сегрегированы. В 185 школьных округах в стране с охватом свыше 25 000 учащихся в 2000 году подавляющее большинство из них было более сегрегировано по расовому признаку, чем в 1986 году. Например, после провала плана десегрегации в Миннеаполисе, средний черный ученик пошел в школу с меньшим числом – 33 % белых учеников в 2000 году. Без планов десегрегации школы становятся сегрегированными, как и окрестности, которые их кормят. И эти кварталы остаются резко сегрегированными, особенно для белых. Перепись в 2000 показала, что средний белый американец живет по соседству с 80 % белых и 7 % чернокожих, а средний черный американец живет в районе, где 33 % белых и 51 % черных. То же самое происходит в пригородах. Если вы хотите перестроить большинство городов США так, чтобы раса не играла никакой роли в том, где живут люди, нужно было бы переселить 85 % чернокожего населения. Наша история все еще с нами.
Перед лицом таких данных мы с Филом чувствовали, что почти ответили на наш вопрос. Сегрегация наряду со многими аспектами человеческих различий остается главной чертой американской жизни. Она включает расовую сегрегацию, телевизионные изображения американского общества и, несмотря ни на что, президентские выборы.
Тем не менее, можно спросить: Ну и что? Зачем беспокоиться о нашей тенденции к сегрегации? Это свободная страна. Если разделение на группы не причиняет вреда, почему бы нам не сделать это, если мы так хотим?
В связи с этим экономист Гленн Лури в недавней книге «Анатомия расового неравенства» отмечает интересный момент. Он говорит, что видит ли человек групповую сегрегацию как проблематичную или нет, зависит от его предположений о природе человека. Одно из мнений заключается в том, что люди, более или менее свободные в выборе, более или менее равнодоступны каждому в обществе. Исходя из этого предположения, сегрегация не должна иметь большого влияния. Жизненные шансы во многом – дело вашего собственного выбора, решительности, таланта и тому подобного. Так зачем беспокоиться о групповой сегрегации? Это может означать, что вы будете немного менее космополитичны, но это не имеет большого отношения к тому, насколько справедливо общество.
Другая точка зрения, особенно в социальных науках, заключается в том, что люди, хотя и способны к независимому выбору, имеют место в обществе; их жизни расположены где-то в своих социальных, хозяйственных и культурных структурах и сетях отношений, которые составляют общество. Родиться в малообеспеченной семье в горах восточного Кентукки – значит, начать жизнь в другой структуре возможностей общества, которая отличается от возможностей высокообеспеченной семьи в северном пригороде Чикаго. Различные локации предоставляют людям разные ресурсы, разный доступ к социальному капиталу навыков, знаний, возможностей и жизненных шансов. Сегрегация влияет на местоположение. Когда люди сгруппированы или сегрегированы на основе таких характеристик как социальный класс, раса или религия, это влияет на имеющиеся ресурсы и социальный капитал, доступные им. Как говорит Лури, возможность путешествует по синапсам этих социальных сетей. Достаточное количество доказательств подтверждает его слова.
Например, в начале 1970-х годов социолог Марк Грановеттер спросил несколько сотен специалистов в Ньютоне, штат Массачусетс, на предмет того, как они получили свою работу. Пятьдесят шесть процентов указали на друга. Только девятнадцать процентов откликнулись на объявление о вакансии, и только двадцать процентов опрошенных получили работу, напрямую подав заявление. Социолог Нэнси Дитомасо недавно расширила это направление расследования. Она опросила 246 человек от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет в Нью-Джерси, Огайо и Теннесси, выяснив, сказал ли им о работе некто, кого они знали, замолвил ли кто-то за них словечко и знали ли они человека, который нанимал их. В среднем она обнаружила, что от 60 до 90 % ее респондентов получили выгоду от той или иной формы «социального капитала», а 98 % ее респондентов воспользовались по крайней мере одним из этих преимуществ на одном из своих рабочих мест. Но респонденты Дитомасо не были осведомлены о своих преимуществах: «Многие из опрошенных сказали, что им никто не помог. Например, мужчина рабочего класса из Нью-Джерси, который вступил в профсоюз через отца, а затем устроился на более стабильную работу благодаря помощи друга, сказал: «Заслужил ли я это? Да, я работал над тем, что получил. Определенно. Никто мне ничего не давал. Ничего». Объясняя нашу удачу, мы можем вспомнить наш тяжкий труд и можем проявить небольшую забывчивость, не думая о преимуществах наших сетей социального капитала.
И, конечно, не все сети созданы равными. Никого не удивит, что люди в богатых местах и сетях получают более легкий доступ к лучшему образованию, работе, здравоохранению, которого нет у людей в менее богатых местах и сетях. Подумайте о человеке, которого я упоминал ранее, который родился в малообеспеченной семье в восточном Кентукки при сравнении с человеком, родившимся в семье с высоким доходом в богатом пригороде Чикаго. Подумайте об Анатоле Бройярде, когда он был чернокожим, а потом белым. Единственное, чем отличаются местоположения этих людей, – это сети, которые там предлагают, сети, которые различаются по возможностям, доступу к навыкам и знаниям, имеющие решающее значение для успеха в обществе, доступу к людям в нужных местах. Это объясняет, каким образом, казалось бы, обычные ассоциативные предпочтения могут иметь большие последствия. Они влияют на то, кто получает доступ к преимуществам сетей, а кто – нет.
Таковы рассуждения Гленна Лури. Они привели его к удивительному утверждению: повседневные ассоциативные предпочтения, которые способствуют расово организованным сетям и локациям в американской жизни – то есть расово организованные жилые комплексы, школьное образование, дружба и другие факторы – теперь могут быть более важными причинами расового неравенства, чем прямая дискриминация чернокожих. Он не заявляет о прекращении расовой дискриминации. Он просто подчеркивает важность предпочтений, которые отделяют чернокожих от сетей и мест, где они могли бы улучшить свои результаты.
Он приводит примеры таких предпочтений.
Среди людей в браке в возрасте 25–34 лет в 1990, около 70 % азиатских женщин, 39 % испаноязычных женщин, но только 2 % чернокожих женщин имели белых английских мужей. […] Расово смешанные церковные собрания достаточно редки, чтобы попасть на первую полосу газет. Черные подростки, живущие в гетто, так культурно изолированы, что ученые находят конвергенцию в их речевых особенностях на больших географических расстояниях, что возникший диалект все больше отличается от речи бедных белых, живущих в нескольких милях отсюда. Бездетные белые пары едут в Колумбию и Китай в поисках младенцев для усыновления, в то время как сироты из гетто остаются без родителей.
В качестве дальнейшего примера я не могу не вспомнить результаты опроса, которые я описал во второй главе. Согласно этому опросу черный студент в кампусе Мичиганского университета в начале 1990-х годов имел соотношение белых друзей к черным как 2/3 к 6 – в то время как число черных друзей у белых студентов было еще меньше. Ассоциации в Соединенных Штатах явно имеют расовую структуру.
Вспомните исследования о минимальной группе, описанные в четвертой главе, когда все группы выразили внутригрупповые ассоциативные предпочтения: как менее сильные и без права голоса, так и более сильные и предоставляющие право голоса. Таким образом, при попадании в более выгодные сети общения, которые потребуют отношений с людьми из группы (в этом случае менее успешным членам, возможно, придется развивать отношения с более успешными людьми, не состоящими в их группе) такие групповые предпочтения могут мешать. Тем не менее предпочтения людей, уже находящихся в привилегированных сетях, будут играть большую роль в определении, кто в них попадет.
Пока мы с Филом разбирались в этом материале, наши подозрения, что групповые предрассудки не были единственной причиной групповых ассоциативных предпочтений, окрепли. Мы задавались вопросом, не играет ли угроза идентичности большую роль в отдалении американцев друг от друга – например, как было в первом классе «Саутвест Эйрлайнз».
Тем не менее мы также знали, что межрасовые взаимодействия часто были довольно комфортными. Глядя в окно моего кабинета, мы видели сменявшиеся группки студентов, они часто были межрасовыми, и их взаимодействие проходило легко. Возможно, имела значение тема разговора. Можно обсудить много вещей, чтобы позволить белым чувствовать небольшой риск подтверждения расового стереотипа – судьбу школьной баскетбольной команды, например. Прочие темы не будут гарантировать такую безопасность, как например, роль полиции, останавливающей черных студентов в городе, или неудачи студента в обучении ученика из младшего школьного меньшинства. И здесь может возникнуть угроза идентичности, добавляя реальную напряженность к взаимодействию.
Назад: 10
Дальше: 2