Как и у нас, у вас могут возникнуть вопросы. Могут ли несколько сигналов подорвать чувство принадлежности человека? Люди так сильно настроены на детали их социальной среды? Мы подошли к нашим идеям достаточно разумно, хотя, пока мы держались на расстоянии, наше утверждение о влиянии ситуационных сигналов выглядело сильным. Выдержит оно эмпирический тест?

В разработке этих идей я работал в основном с двумя коллегами – Валери Пюрди-Вонс и Мэри Мерфи. Хотя Валери и Мэри родом из разных стран (Валери, афромериканка из Нью-Йорка, а Мэри, частично латиноамериканка из Техаса) – их различное происхождение, казалось, произвело совокупный талант: обе обладали большой психологической проницательностью, и обе были очарованы тем, как социальная идентичность влияет на повседневный опыт на рабочих местах и в школах. К нам иногда присоединялся Пол Дэвис, проницательный, быстрый аспирант из Университета Ватерлоо в Канаде (в настоящее время он профессор университета Британская Колумбия в Келоуне), и Дженнифер Рэндалл Кросби, еще один, молодой социальный психолог, сильно интересовавшийся, как идентичность формирует образовательный опыт. Наша команда была взбудоражена вопросом, который можно назвать вопросом: «Один в поле не воин?».

Может ли быть оказано влияние на что-то базовое, как наше чувство сопричастности в окружении, случайными сигналами в окружении: велосипедами, свисающими с потолка, сообщениями на телефон от репортеров, пребывание одним из двух белокожих студентов на занятии политологией или проявление этих факторов только двусмысленно сигнализируют об идентификации? Наш внутренний голос говорил, «Да», но мы знали, что разумно предположить, что люди могут легко преодолеть влияние таких сигналов, если они захотят – если, например, для них важно окружение.

Наша интуиция была подкреплена новейшими исследованиями. Майкл Инцлихт и Авив Бен-Зеев провели исследование, в котором женщины решали сложный тест по математике в группах по три тестируемых человека. В группах без мужчин женщины справились с тестом лучше, чем женщины в группах с одним мужчиной, и в группах с одним мужчиной женщины решали задание лучше, чем женщины в группах с двумя мужчинами. Когда число женщин в группах пошло на спад – случайный и неоднозначный сигнал – то же самое произошло с их результатом. Женщины не были «воинами». На них повлиял контекст – фоновый сигнал, который они, возможно, собирались преодолеть.

Наш собственный Пол Дэвис вместе со Стивом Спенсером опубликовали еще одну демонстрацию силы сигналов. У них студентки колледжа посмотрели шесть телевизионных рекламных роликов, которые были представлены якобы как часть медиаисследования. Для половины этих студентов в двух рекламах показывали женщин, изображенных в глупых стереотипных гендерных ситуациях (например, студентка, превозносящая тусовочную жизнь в своем университете) и для другой половины в рекламных роликах не было гендерного содержания. После просмотра рекламных роликов каждый студент переходил через зал якобы для того, чтобы пройти другое исследование, где ему нужно было помочь выпускнику. Они могли работать над столькими словесными и математическими задачами, над таким количеством, скольким они хотели. Результаты были очевидны. Женщины, которые видели стереотипные образы женщин в предыдущих рекламных роликах, выбрали меньше математических задач для работы, выполнили хуже те задачи, которые все-таки выбрали, и сообщили, что менее заинтересованы в математических специальностях колледжей и карьере, нежели те женщины, которые не видели этих роликов. Совершенно случайное проходное использование сигналов, вероятно, вызвавшее образы женщин, которых эти женщины не хотели подтверждать, не только ухудшило их математические результаты, но и снизило их интерес к математике, математическим специальностям и карьере.

Когда я впервые увидел результаты, я подумал, насколько они соотносимы с реальностью. Безусловно, такие проходящие сигналы могли иметь только слабое и временное влияние. Тогда я вспомнил, что в жизненных ситуациях, как было с Сандрой Дэй О‘Коннор до появления Гинзбург в Верховном суде, как было у Теда на занятиях по афроамериканской политологии, как было у женщин в компьютерном классе. Сигналы, которые вызывали такой эффект, не были мимолетными, они являлись сопутствующими ситуации. Таким образом, они имели серьезное и продолжительное влияние. Мы не воины в поле: случайные особенности нашей среды могут повлиять на наши жизненно важные решения и переломные результаты, даже если мы не будем до конца это осознавать.

Так что теперь у нас есть доказательства, что сигналы и угроза, которую они вызывают, могут снизить производительность и даже сделать человека менее заинтересованным в карьерном пути. Но нам не хватало прямых доказательств того, что случайные сигналы могут заставить людей чувствовать, что они не на своем месте в окружении или что они не могут доверять ему. Так ли это?

Валери Пюрди-Вонс и я придумали простой эксперимент, чтобы это выяснить. Мы выдали черным и белым респондентам реалистичный информационный бюллетень якобы от компании из Силиконовой долины и попросили их (после того, как они прочитают его полностью) оценить, насколько они могли ощутить принадлежность к такой компании, и насколько они бы доверились ей. Чтобы увидеть, будут ли случайные особенности компании, предположительно, сигналы о возможных идентификациях на этом рабочем месте, оказывать влияние на чувство принадлежности и доверия людей, мы составили другие информационные бюллетени – бюллетени, которые включали характеристики компании – и после этого сравнили их влияние на чувство принадлежности и доверия людей.

Некоторые из бюллетеней включали фотографии повседневной жизни – изображали небольшое число меньшинств (чернокожих, латиноамериканцев и азиатов) в компании. В других информационных бюллетенях эти фотографии изображали большее количество меньшинств в компании. Мы также хотели узнать эффект другого сигнала – заявленную политику компании в отношении представленности меньшинств. Некоторые бюллетени включали приметную статью о том, что компания была сильно привержена «политике равного отношения к цвету кожи» – показанная как оказывающая лечение людям и пытающаяся способствовать их благополучию как личностей. И некоторые бюллетени содержали основную статью о том, что компания имеет приверженность «ценностям многообразия» – показанная как ценящая различные взгляды и ресурсы, которые люди из разных слоев общества привносят в работу.

Получилась простая и мобильная процедура. Мы смогли вручить бюллетени различным выборкам черно-белых респондентов – конечно же, студентам в лаборатории колледжа, а также учащимся в кафетерии бизнес-школы, организации чернокожих профессионалов на пятничной вечеринке и совершенно невинным людям в пригородном поезде между Пало Альто и Сан-Франциско. Мы использовали все выборки, и для всех их мы исследовали влияние двух сигналов «критической массы» меньшинств и политики многообразия на то, насколько, по их мнению, респонденты будут ощущать принадлежность компании и доверять ей.

Результаты были очевидны практически для каждой изученной нами выборки. Белые респонденты (изображенные как группа большинства в наших бюллетенях) чувствовали, что они будут испытывать принадлежность компании и доверять компании независимо от того, какие реплики содержал бюллетень – независимо от того, изображено ли небольшое или среднее число меньшинств в компании (самый высокий процент меньшинств составлял 33 % в наших изображениях) и того, имела ли компания политику помощи дальтоникам или проводила политику многообразия. Статус большинства внутри и вне компании допускал чувство принадлежности.

Черные респонденты, однако, вели себя так же, как Артур Эш: они считали. Когда компания была изображена как имеющая среднее количество меньшинств, они доверяли ей и говорили, что они будут чувствовать принадлежность к ней как белые респонденты. И они чувствовали это независимо от политики многообразия компании. Заложенная «критическая масса» успокаивала их бдительность.

Но когда компания была изображена как имеющая низкое число меньшинств, доверие чернокожих и чувство принадлежности компании были более обусловленными. Политика многообразия приобрела решающее значение. Интересно, что политика равного отношения к цвету кожи – возможно, доминирующий подход Америки к этим вопросам – не сработала. Она породила меньше доверия и чувства принадлежности. Как будто негры не могли воспринимать политику равного отношения к цвету кожи за чистую монету, когда число меньшинств в компании было небольшим. Но при этом важно и также интересно, что черные больше доверяли компании, когда она поддерживала политику ценности многообразия. При наличии такой политики они доверяли компании и верили, что могут испытывать в ней чувство принадлежности, даже когда в ней было мало меньшинств. Практический урок здесь заключается в том, что и «критическая масса», и подход, который ценит многообразие, могут способствовать тому, что меньшинства будут чувствовать себя более комфортно в обстановке.

Результаты также показывают нечто более общее: когда люди оценивают угрозу идентичности, один сигнал может сформировать интерпретацию другого. Политика, которая явно ценит многообразие, привела чернокожих респондентов к тому, чтобы не обращать внимания на низкое число меньшинств в компании, сигнал, который в противном случае беспокоил их значительно. И изображение большого количества меньшинств в компании заставило их упустить из виду тревоги, которые они в противном случае имели бы относительно политики равного отношения к цвету кожи. Тогда значение одного сигнала зависело от того, какой другой сигнал также присутствовал.

Здесь может лежать принцип лекарства: если достаточно сигналов в обстановке могут привести членов группы к ощущению «безопасности идентичности», это может нейтрализовать влияние других сигналов в настройках, которые могли бы в противном случае угрожать им. Как только судья Гинзбург пришла в Верховный Суд, многие из сигналов в этой обстановке, которые заставили судью О’Коннор чувствовать угрозу идентичности, все еще присутствовали: такие сигналы, как доминируемая мужская культура и деликатность суда, история суда, в котором все судьи были мужчинами, культурные подозрения о способности женщины быть хорошей судьей и так далее. Но с появлением Гинзбург в суде, О’Коннор хватило безопасности идентичности – достаточно было изменить критическую личную идентификацию – чтобы другие сигналы не беспокоили ее так сильно. Она знала, что была в большей безопасности.

Исследования, которые мы с Валери делали, открыли возможность: чтобы сделать обстановку безопасной для идентичности, возможно, вам не нужно менять все, например, искоренять все возможные угрозы для личности. Возможно, вы могли бы обойтись парой серьезных изменений, которые внося значительную степень безопасности личности, могли бы уменьшить угрозу значения других сигналов. К этому мы вернемся в следующей главе.

Но прежде чем исследовать эту идею, Мэри Мерфи хотела глубже взглянуть на влияние сигналов. Она присоединилась к нашей лаборатории, испытывая интерес к отношениям между разумом и телом, связи между психологическим и физиологическим функционированием. Ее вопрос был похож на вопрос Джона Генри: какова физиологическая стоимость угрозы идентичности? Сандра Дэй О’Коннор и Тед Макдугал заплатили физическую цену за то, что выдержали угрозы, спровоцированные сигналами, с которыми они столкнулись? Могут ли случайные ситуационные сигналы подобные тем сигналам, что попали в эксперименты, которые Валери и я проводили, иметь физиологические эффекты – вызывать учащенное сердцебиение, повышенное артериальное давление, повышенную потливость как признаки стресса? Мы знали к тому времени (см. главу 8), что ощущение угрозы подтверждения стереотипа во время прохождения теста имело такие последствия. Но решение теста вызывает напряжение. Вопрос Мэри был о физиологической стоимости угрозы идентичности в обыденной, повседневной ситуации. Если бы я действительно начал работать в Силиконовой долине в стартапе, велосипеды, свисающие с потолка, повлияли бы на меня физиологически? У Теда Макдугала была физиологическая реакция на занятие по афроамериканской политологии?

Нам нужна была помощь с этим исследованием. Мэри поднялась в наше здание и попросила у Джеймса Гросса, одного из ведущих национальных исследователей в области психологии и физиологии человеческих эмоций, разрешения присоединиться к проекту. Он очень занятой человек, но он любезно согласился. Наша маленькая команда начала действовать, обращаясь к основному вопросу: случайные ситуационные сигналы, которые могут говорить об угрозе личной идентификации, но которые полностью случайны в обстановке – способны ли влиять на людей физиологически? К этому вопросу мы добавили еще один: делают ли эти сигналы людей более бдительными в окружающей среде, заставляют ли они их больше ожидать неприятностей? Мы могли проверить их бдительность в обстановке, тестируя их память на случайные особенности – например, количество женщин и мужчин там, где они сидели, где была дверь, и так далее. Чем более бдительными они были, тем больше таких особенностей они должны помнить.

Мы привели мужчин и женщин, специализирующихся в математике и естественных науках в Стэнфорде, в лабораторию по одному. Нашей заявленной для них целью было попросить их оценить видео, которое рекламировало математическую, научную и техническую лидерскую конференцию (МНТ) в Стэнфорде следующим летом. Мы объяснили, что мы также были заинтересованы в их физиологических реакциях на видео, и спросили их разрешения прикрепить физиологические сенсоры к их запястьям на время просмотра. На видео представлены фотографии, якобы сделанные на предыдущей летней конференции. Некоторые участники увидели «сбалансированное видео», в котором каждая фотография содержала изображения мужчины и женщины. Другие увидели «несбалансированное видео», в котором каждое фото включало в себя трех мужчин на каждую женщину, сигнал, который, по нашему мнению, мог вызвать угрозу идентичности у женщин-зрителей. После показа видео мы с помощью анкеты проверили память всех участников на случайные черты, содержавшиеся на видео и черты экспериментальной комнаты в конце эксперимента.

Что случилось? Почти ничего не изменилось для мужчин, специализирующихся в математике и науке. Их физиологические реакции не были затронуты соотношением полов на видео. Они были спокойны в течение всего времени. Их память на случайные черты видео и окружения была одинаково плоха. Совсем иначе было для женщин, специализирующихся в математике и естественных науках, которые смотрели видео «три к одному». По сравнению с женщинами, которые смотрели видео «один к одному», и с мужчинами, у этих женщин была отмечена повышенная частота сердечных сокращений, кровяное давление и потоотделение, и они помнили больше случайных особенностей как на видео, так и в экспериментальной комнате. Они были возбуждены и уделили больше внимания, предположительно, выискивая сигналы идентификации в «лидерской конференции». Простое увеличение доли мужчин среди женщин достаточно сильно влияло на их физиологические реакции, их бдительность в окружении и, в конечном счете, их память.

Сандра Дэй О’Коннор и Рут Бейдер Гинзбург, возможно, не понимали этого, но во время своих одиночных периодов в Верховном Суде, они несли дополнительную физиологическую нагрузку, невидимую стоимость их дополнительной бдительности, которую им приходилось чувствовать. Мэри и я обнаружили, что вызвать подобную реакцию достаточно легко. Она происходит при самых обычных обстоятельствах. Разница между видео «три к одному» и «один к одному», если вы не женщина в этой экспериментальной ситуации, вряд ли заметна. Тем не менее, видео «три к одному» было достаточно, чтобы ускорить пульс, повысить кровяное давление и увеличить стресс женщин-участниц, а также заставить их рассматривать видео и экспериментальную комнату в поисках подсказок о вещах, с которыми им, возможно, придется иметь дело как женщинам из мире математики, науки и техники.

Мы с Мэри проводили другие подобные эксперименты. Они также показали силу случайных привычных сигналов и то, как они способны вызывать угрозу идентичности. И они показали, что сигналы делали это, заставляя людей беспокоиться о плохих вещах, с которыми они могут иметь дело в ситуации на основании того, кто они есть. Что важно, эти эксперименты воспроизвели обнадеживающее нас открытие, которое Валери и я делали ранее: сигналы, которые демонстрировали безопасность идентичности, часто подавляли угрозу идентичности участников, даже когда другие сигналы в обстановке все еще представляли ее.

Мы начали исследование (Валери, Мэри и я) в поисках того, от чего зависит сила угрозы идентичности. Я думаю, мы нашли ответ. Это сигналы и особенности обстановки демонстрируют плохие личные идентификации. Чем больше таких сигналов, тем хуже угрозы они предвещают. Тем больше шансов у угроз, чем больше мы чувствуем угрозу своей идентичности. Речи Сандры Дей О’Коннор в первые дни работы в Верховном Суде были наполнены сигналами – не ненависть, не явное предубеждение со стороны коллег, а просто обычные черты суда и его контекста, которые демонстрировали идентификации, основанные на ее поле – от малочисленности женских туалетов до стереотипных вопросов от репортеров.

Итак, у нас был рабочий ответ, который мне нравился потому, что было ясно: сигналы и идентификации, по крайней мере на некоторое время, вы можете изменить. Вы можете взяться за них, и вы можете формировать то, что люди думают об этих сигналах. Если угроза идентичности коренится во внутренней психологической особенности, некой уязвимости, тогда ее будет труднее излечить. Хватит ли для этого лекарей? Но окружающая среда (по крайней мере на некоторое время) может измениться. И степень, в которой она воспринимается как угрожающая, также может измениться. Мне понравился ответ, который мы получили. Он предложил понимание того, как угроза идентичности и ее пагубные последствия в важных местах, возможно, сократятся. Ответ дал нам подсказку, как подумать о лекарстве. Он поставил акцент на окружении – его значимых особенностях и договоренностях, его «неудобствах», как Берт Уильямс постановил, и на том, как они воспринимаются.

С этим пониманием я чувствовал, что у нас есть что-то, что может улучшить опыт интеграции идентичности в реальных условиях. Я надеялся, что это так потому, что в этот раз мы бросили сами себе этот вызов.