Часы с кукушкой

Матрос, дежуривший у каюты Трегубова, никак не отреагировал на желание Петра посетить однокурсника, просто посторонился.

Первое, что увидел Петр, войдя в каюту, – ствол «макарова», направленный на него. Прикрыв за собой дверь, он миролюбиво поднял вверх обе руки.

– Стой, где стоишь! – пригвоздил его Михась, сидя на диване метрах в полутора от него. Оружие он держал не прямо, а горизонтально, как киллер со стажем. – Я не убивал конферансье, понял? Я в курсе, что ты спелся с капитаном, и он теперь на твоей стороне. Слушается тебя, как Чебурашка Гену. Чем уж ты ему приглянулся, не знаю. Но я не убивал! За Элку извиняться не буду, так как ты за Лизавету передо мной не извинился, хотя был в курсе… А насчет Элки… Меня Гамаюн подбил на это дело. Ему еще Матарас напел, что она очень гипнабельна, грех этим не воспользоваться.

Петру бросилось в глаза, что пистолет снят с предохранителя.

– Сейчас речь не про Эллу. Допустим, не убивал ты конферансье, – предположил Петр, медленно опуская руки. – Откуда ты знаешь, что он убит? По судовому радио об этом точно не сообщалось.

– Я был в салоне… Раньше вас всех. То, что я увидел, покруче любого фильма ужасов будет. Он лежал ничком, словно наткнулся на кий, и тот застрял у него в глотке, продырявив череп. Причем упирался на руки, глядя на вход… Я чуть не вырубился от страха.

– Это ты потом его уже положил? – прикинул Петр, мысленно отдавая должное Рябухину – труп действительно двигали. – А теперь опусти пистолет, давай поговорим нормально. Допустим, я тебе верю, что ты не убивал.

– На него невозможно было смотреть, – почти захныкал мануальщик, опустив оружие. – Он как будто отжимался на столе, елозя по кию туда-сюда!

– Ладно, а теперь расскажи, что ты хотел ему сказать. Там, в салоне?

– Мы хотели сыграть несколько партий. Это же умом можно двинуться, чтобы сидеть здесь и ждать в каюте! Тоска зеленая!

– Ты же был под стражей, – разыграл удивление Петр, уже предвидя, какой получит ответ. – Как ты мог планировать игру в бильярд?

– Хм! «Стража»! – усмехнулся Михась, повертев пистолетом у виска. – Открыл окно, и ты на палубе. Это сложно, когда серьезный круиз и по палубе полно народу фланирует. А у нас в час дай бог один человек пройдет – и то вряд ли.

– А теперь – главное. Думаю, ты не с пистолетом пришел на вечер встречи выпускников… Но «макаров» – такая штука, с ней так просто не расстаются. Посмотри, какая удобная версия: у тебя пистолет Манекена, а сам Манекен мертв. Как тебе удалось его заполучить в свой арсенал, если хочешь убедить меня, что ты не убийца.

Михась разом потерял всякий интерес к разговору. Повернув голову к иллюминатору, принялся смотреть на проплывающие облака.

– Надо же, конферансье ты зовешь Манекеном…

– Какая разница!

И снова Михась углубился в изучение облаков, потеряв всякий интерес к тому, что происходит в каюте.

После паузы Петр решил рискнуть:

– Уж не то ли самое, что ты прятал рано утром в пожарном кране на шлюпочной палубе? – Уловив едва заметное подергивание губ, Петр понял, что он на правильном пути. – А именно – швейцарские часы, которые тебе удалось свистнуть у Царя во время вашего ночного распития пива под копченую рыбку с картофелем.

Михась снова резко поднял пистолет:

– Заткнись, Пуаро хренов! Сядь в угол, вон туда, – он указал на небольшой табурет в углу каюты. – И не дергайся!

Петр повиновался, прикинув, что выбраться из угла он сможет не сразу. Мешал висящий плащ с одной стороны и шкафчик – с другой.

– Я правильно излагаю? – попытался уточнить Петр, но в следующую секунду пожалел о сказанном.

Михась схватил «ствол» двумя руками, направив однокурснику в голову.

– Заткнись, я сказал, иначе сейчас продырявлю тебе башку, – прошипел он, брызнув слюной. – Одним трупом будет больше, какая разница! Раз пошла такая катавасия… Будут тебе часы с кукушкой на память. И капитан не успеет помочь!

– Хорошо, хорошо, – Петр снова поднял руки, глядя мануальщику в глаза.

– Ишь, залепетал. Что ты понимаешь! Настоящий мужик должен быть всегда вооружен. Так испокон веков повелось. Без оружия ты не мужик!

Михась не опускал пистолета. Петру никогда не доводилось находиться под дулом, рубашка давно прилипла к спине, а сердце бабахало в обоих висках. Однако в мозгу странным образом зацепилась фраза про часы с кукушкой. Словно в этих часах был тайный смысл, проливающий свет. Но – на что?

Размышлять под дулом пистолета – не самое легкое из занятий. Михась всегда был темной лошадкой, никогда Петр достоверно не знал, что у него на уме. Вот нажмет сейчас на спусковой крючок – и поминай как звали. Правда, он не знал, заряжен ли пистолет, но все равно лучше не дергаться.

Однако язык его словно был от другого организма – болтал и болтал, не прекращая:

– Так что мешает? Купи оружие, зарегистрируй должным образом, оформи документы. И владей на здоровье, чувствуй себя мужчиной! А-а-а… зарплата мануальщика в санатории не позволяет накопить на такое удовольствие. И шабашки не спасают. А тут появилась потрясающая возможность – ворованные швейцарские часы… На которые положил глаз Манекен, так?

Краем глаза Петр увидел в иллюминатор капитана. Тот испуганно смотрел на его поднятые руки и мог все испортить. Как подать ему знак, что все под контролем?

Михась тем временем продолжал:

– Надо же, какой проницательный! Недаром тебя Пуаро зовут, – несколько успокоившись, он криво усмехнулся. – Короче, когда я вернулся ночью в каюту к Царю, он выходил из гальюна. Вроде как отливал. Потом долго оправдывался, дескать, много пива выпил, мочегонное, то да се… А мне все это стало подозрительным. Ну, сходил и сходил, что трепаться-то! К тому же я вспомнил, что, когда пошел искать хлеб, он тоже отправился в гальюн.

Петр смотрел на мануальщика и думал: куда подевались его вчерашние спесь и бравада? Даже татуировки выглядели не так – обычная мазня на теле. Или вчера он был для праздников, а сегодня – для повседневности? Вчера – подкрашенная размалеванная липа, а сегодня – невзрачная правда жизни? Сегодня из него словно выпустили воздух.

– Слышь, Миш, ты позволишь руки опустить? – как можно доверительней спросил Петр, указывая на иллюминатор, – а то меня увидят, разволнуются, сам посуди, могут ОМОН на пристань вызвать сдуру. А мы еще главного убийцу не нашли.

Фраза произвела на Трегубова отрезвляющее воздействие. Он знаком показал, что руки можно опустить. И – продолжил сбивчивый рассказ:

– Не с первого раза, но нашел я его тайничок в гальюне. Часики за бачком, те, что у гинеколога на руке вчера красовались. Дорогие, это сразу видно. И появилась у меня мысль обменять их на «макарова».

– Эта мысль стоила жизни Манекену. Он ведь не знал, что часики ворованные, что принадлежат Сержу, надел их гордо на руку, начал сверкать направо-налево. Ты его не предупредил?

– Если бы предупредил, никакого обмена бы не состоялось.

– А ты не подумал, как эти часики попали к Царю? Он точно не вор, получил их у Гамаюна вполне легальным путем. Правда, не смог воспользоваться. Самоуверенность погубила. Кстати, если тебе интересно, в его предсмертной записке значилось «Меня отравил сука Михась».

– Что? – оторопел мануальщик, отложив пистолет в сторону. – Я его отравил?

Петр порылся в карманах, достал записку. На лице Михася после прочтения отразилось такое, что Петр пожалел об отсутствии видеокамеры. Впрочем, прочитай он такое про себя – еще не известно, как бы возмутился.

– Не, ты глянь, как тля подзаборная косит… Это борзость голимая! Это Серега, что ли? Ну, дает! Офонареть!

– Итак, обменял ты сворованные у Царя часики на пистоль, – решил подвести черту Петр. – А патронов сколько к этому пистолю прилагалось? Обойма?

Сам от себя не ожидая такой прыти, Петр дотянулся до «макарова», схватил его, поставил на предохранитель, разрядил. Возмущавшийся мануальщик глазом не успел моргнуть, как был обезоружен.

Когда понял, что проиграл, дергаться было поздно.

– Ну, так оно…

Петр понял, что закрепить успех следует немедленно.

– Я осторожно каюту покидаю, – с этими словами он положил заряженную обойму и «макарова» себе в карман. – Ты остаешься, сидишь как мышь. И ждешь своей участи. Понял? Возле окна также выставят часового. А я постараюсь как-то замять это дело, чтоб шкуру твою спасти.