29
До родов оставались считаные дни.
Проскочили, как не было вовсе, новогодние праздники, и все вернулось на круги своя, с еще большим напряженным ожиданием.
Обретя свободное время, Галина усилила контроль над жизнью растущей дочери.
Как вскоре выяснилось, девочка умудрилась получить тройку в полугодии, оказалась распущенной на язык, а также скверно питалась.
Всякий раз, когда Галина выходила из себя и кричала на дочь, мать, бабуля и даже Мигель становились Катюшиными адвокатами.
«Галя, не стоит так утрировать!», «Дорогая, в этом возрасте и у тебя были капризы в выборе еды!» – и особенно резкое, как-то раз от матери: «Об этой не думала, так хоть о малыше сейчас подумай, истеричка!»
Такой одинокой в своей семье Галина не ощущала себя никогда.
Она все чаще думала о своей младшей сестренке, которая дерзнула и разом обменяла всю эту тоскливую бытовуху на личную свободу.
Февраль уже скребся в окно, неся в заплечном мешке еще один месяц без солнца, со склизкой либо с подмерзшей кашей под ногами.
Пришла пора явиться на плановый осмотр.
Еще с вечера, когда она смотрела на усталого Мигеля, который норовил побыстрее доесть ужин и проскользнуть в душ, в ее голове созрел некий план.
Как бы между прочим она задала Мигелю несколько наводящих вопросов и сказала, что завтра он сможет пользоваться машиной по своему усмотрению, а к доктору и обратно ее свозит школьная подруга.
Никакой подруги вовсе не предполагалось, выйдя из клиники, Галина села в такси.
Метрах в двухстах от клуба она попросила водителя затормозить.
С неба начал падать и тут же, не дотянув до земли, таять под ногами издевательский мелкий снежок. Маленькими шажочками, придерживая рукой огромный живот, Галина, запыхавшись, дошла до клуба.
К лицу Деда Мороза, сделанного в Китае, за те два месяца, что он был вынужден продержаться на улице, успела прилипнуть гримаса умалишенного. Так он мстил за то, что его здесь насильно держали, и никто из служащих клуба до сих пор не удосужился озадачиться его дальнейшей судьбой.
С большим трудом Галина толкнула тяжелую дубовую дверь.
Знакомый, ненавидимый запах, особо резкий на контрасте с морозцем, тут же ударил в лицо.
От духоты Галине пришлось сразу расстегнуть дубленку. На ней было лучшее, свободно сидящее, недавно купленное в связи с ее новым положением красивое трикотажное платье.
На ходу поздоровавшись с охранником и остановившись на безопасном расстоянии от его возможных расспросов, она застыла на месте и прислушалась.
Так и есть.
Из зала доносились обрывки волшебной музыки.
Еще каких-то полгода назад она сама выбирала эту музыку для новой, нацеленной на большой успех постановки.
Стараясь действовать как можно тише, Галина открыла дверь в зал и сразу попала в крошечный, освещенный тусклой лампочкой закуток, отгороженный от основного пространства зала портьерами тяжелого бархата – место билетера, которого отродясь в этом гадюшнике не было.
Спрятавшись за одной из портьер, она напряженно вглядывалась в происходящее на сцене.
Как правильно она рассчитала время!
Репетиция продолжалась.
И сразу, как ладонью наотмашь, безо всякого снисхождения, она увидела то, зачем пришла.
Тонкая, извивающаяся, смуглая танцовщица со сценическим псевдонимом Катрин бесстыже забросила ногу на бедро Мигеля. Вторую она завораживающе красиво оттянула назад и, закинув кудрявую голову, поддерживаемая своим мускулистым партнером, парила в захватывающем дух кружении.
Взвизгивала в конвульсиях скрипка, и если бы не гармошка, которая пыталась ее заземлить, казалось, своей энергией скрипка могла бы пробить стены зала.
Против воли Галина залюбовалась происходящим: так восхитительна была музыка, так совершенны оба танцора.
Но вдруг ударили прощальными аккордами тарелки, и все разом стихло.
Девушка спрыгнула, Мигель приобнял красотку за плечи и, как показалось Галине, слишком горячо поцеловал ее в губы.
Под одобрительное улюлюканье танцоров Катрин еще пару раз грациозно крутанулась на сцене и легкой пушинкой улетела за кулисы.
Следом за ней поспешили остальные, включая Мигеля.
Галину овеял ветерок сказочно красивого, глубокого аромата.
Сосредоточившись на танцорах, Галина не заметила, как кто-то проник в закуток. Застигнутая врасплох, она смутилась и прикрыла огромный живот краешком портьеры.
– Ой! Здрасте! Круто как, да?
Обладательница чудесного аромата была так же хороша, как ее духи. Гладкое, фарфоровое, с идеальными чертами личико, длинные темные волосы, собранные в высокий хвост.
– Здравствуйте… А вы кто?
– Я? Да так… – стушевалась девушка. – Я журналистка, Маруся. Мне бы Мигеля найти…
Сердце Галины бешено застучало.
Дышать было нечем.
– Зачем он вам?
– Да понимаете… Я любительница латино-американских танцев, это мое хобби. Так вот, наше танцевальное сообщество хотело бы узнать… Мигель ведь и аргентинское танго преподает, так? Мы хотели подробнее узнать о технике «мертворожденного» болео и прочем…
Перед глазами все поплыло, и Галина вцепилась в портьеру с такой силой, что палка, на которой та висела, крякнула и начала трещать.
– Вам что, плохо? Подождите, давайте вот так, я помогу… Надо отсюда выйти! Ой, господи, да вы же… А я в потемках и не поняла…
Девушка открыла дверь.
– Кто-нибудь! – закричала она в коридор.
Вскоре на пороге показалось бесформенное существо с торчащей из-под мышки шваброй.
«Должно быть, новая уборщица», – подумала Галина, жадно ловя губами прилив гадкого, но такого спасительного сейчас воздуха.
Существо нагнулось и дернуло за шпингалет. Открылась вторая половина двери, в закуток хлынул свет. Темно-синие портьеры сделались бордовыми, а на лице девушки появились морщинки, лишив ее неземного очарования и прибавив десяток лет.
Галина оперлась было на протянутую руку перепуганной журналистки, но тут существо со шваброй расправилось во весь рост и что-то сбивчиво промямлило насчет того, что надо бы вызвать «скорую».
Ноги Галины сделались ватными.
Перед ней стояла бомжиха из кафе.
* * *
Вторые сутки Галина не вставала с постели.
На ее прикроватной тумбочке выстроились, как нарушившие дисциплину солдаты – не по росту и как попало, – разномастные пузыречки и чашки с отварами и микстурами.
Окна в спальне были наглухо зашторены.
Если выбирать из двух зол, то для Галины, когда она не спала, пялиться в цветастую стену с обоями было лучше, чем позволить проникнуть в комнату унылой, намертво застывшей серости февраля.
Несмотря на полный упадок сил, ее внутренний контролер оставался на посту.
Сквозь обрывочный, поверхностный сон Галина слышала все, что происходило в квартире.
Не проработав и недели после очередного больничного, мать взяла отпуск.
Она и бабка уже переночевали здесь ночь и, судя по всему, намеревались остаться надолго.
Сегодня ранним утром Галина слышала, как Катюша, напуганная ее нездоровьем, плакала, ругалась с матерью и не хотела идти в школу. Галина зарылась с головой в подушку.
А мать, до тошноты громко и четко, раза три повторила отменившему уроки Мигелю, что необходимо купить в магазине и аптеке.
После, с перерывами, хлопала входная дверь – это бабуля с очередной чашкой кофе в руке шаркала курить на лестницу.
Мать чаще остальных заглядывала к Галине в спальню, подходила совсем близко и беспардонно, в своей обычной манере, нарушая границы личной территории, подолгу нависала над ней, выжидая. При этом она задавала один и тот же дурацкий вопрос:
– Ну ты как?
На сей раз Галина не выдержала и сорвалась:
– Мама, да оставьте вы меня в покое! Твари вы бесчувственные, эгоисты!
– Галя, деточка, что ты… Уж так-то зачем? Все-все, ухожу! Если тебе что-нибудь нужно…
– Мне ничего не нужно!
Мать, прикрыв дверь, еще долго о чем-то тревожно шепталась в коридоре с бабкой, как заговор плела.
Когда шум в квартире стих и остался лишь в равномерном дыхании воды, текущей по батареям, да в отдаленных, почти неразличимых голосах из телевизора в соседней комнате, веки Галины снова стали слипаться.
Грезилось ей, будто птицы за окном запели.
В их едва слышной, кружевной, но слаженной песне задрожали недавние образы.
Вот проступили капельки пота на лбу у мальчика-бога, во влажной каннской ночи мелькнули смуглые руки, хрустнули крахмалом простыни, почернела бесконечность моря, а еще, совсем немного, добавилось, как в самолете, головокружения, и быстро растворилось в соленых волнах неба…
И вдруг, будто чашка вдребезги разбилась, раздался звонок в дверь.
В коридоре началось движение.
– Не знаю кто… Может, забыл чего амиго наш…
– Так у него ключи есть! Знает же, что Галка спит…
– Так ты в глазок посмотри.
– Там женщина стоит.
– Что ей нужно?
– Откуда мне знать? Стоит и молчит. Странная какая-то.
– Сейчас жуликов полным-полно по квартирам шляется, пенсионеров обманывают, только и пишут об этом.
Птицы исчезли.
Галина подскочила.
Бросилась босая, расхристанная, задевая за углы, в коридор.
– Не открывать!
– Ой, Галя, детка, зачем же ты встала? – закудахтала мать.
– Мам, кто там? – зашептала Галина и, поймав на лету бабулину руку, судорожно вцепилась в нее.
– Женщина какая-то.
– Потише говорите…
– Галя, ты иди ложись, мы сами разберемся.
Галину трясло.
Она хотела было оттолкнуть прилипшую к двери, возбужденную от переполнявшего ее любопытства мать, но вместо этого зашептала:
– Мам, как она выглядит?
– Ну как… Обычная, зачуханная такая, типа бомжихи, – бросила через плечо мать.
– Не открывать!
Живот Галины, похожий на большой резиновый мяч, завибрировал кругами, щеки стали белее мела.
Бабуля встревожилась:
– Пойдем, я тебя провожу…
– Не открывать дверь, не открывать! – на одной ноте отстукивала Галина.
– Мы не откроем… Пойдем, милая, в комнату.
Через час, когда Галина уже была накачана изрядной порцией успокоительной микстуры, из магазина вернулся Мигель.
Она слышала, как всполошенная мать внушала ему, что необходимо как можно скорее связаться с врачом.
Дверь в спальню приоткрылась.
Мигель загнул простыню и присел на кровать.
– Галя…
Она открыла глаза.
Увидев совсем близко измученное бессонницей и ставшее уже ко всему безразличным лицо, она снова залилась тихими, бессмысленными слезами.
Ей хотелось спросить, осталось ли в нем еще хоть что-то от страсти и нежности, которые вознесли ее и позволили забыть все, что с ней было.
Куда исчезла музыка, которую он играл для нее в этой постели?
Кто ее украл?
Где она теперь рвется, стонет и воскресает?
Но вместо этого она прошептала:
– Давно ты знаком с этой Марусей?
– О господи, Галя… Я же говорил тебе позавчера и вчера. Она взяла у кого-то мой номер… Я никогда ее раньше не видел!
– Да?
– Да.
Он тяжело вздохнул, поглаживая ее разметавшиеся по подушке, слипшиеся от пота волосы.
Галина поймала его руку, приоткрыла рот и стала один за другим захватывать губами и покусывать пальцы любовника.
Но это пространство было ничье.
Уже не ее, еще не другой.
Через несколько минут она наконец сдалась и уснула.
