XIV. О чём с вами говорить?
– Сегодня у нас в гостях известный писатель, историк, блогер и режиссер Евгений Николаевич Опанасенко. Те, кто следит за медийным пространством, знает его по выступлениям в эфире одной популярной радиостанции. В своих книгах Евгений Николаевич приводит альтернативный взгляд на войну с Наполеоном. Мы с вами привыкли к иному толкованию этих событий, но давайте не будем забывать, что современный человек должен иметь и собственное мнение. И не страшно, если оно будет противоречить так называемым «прописным истинам», верно?
Собравшиеся – в зале сидели, по большей части, ученики девятого-десятого классов, но были и ребята помладше, – заученно закивали. Было ясно, что Маркуша произносит эти слова не в первый раз.
– Что ж, послушаем господина Опанасенко, а когда он закончит, обсудим! Просим, Евгений Николаевич!
Зал нестройно зааплодировал. Гость занял место на кафедре, улыбнулся профессиональной улыбкой опытного шоумена.
– Сегодня мы поговорим о войне 1812-го года. Её, как вы, конечно, знаете из учебников, называют «Первой Отечественной». Скажу сразу – редко какое из исторических событий обросло таким количеством легенд и лжи. Кому же понадобился этот двухсотлетний фарс?
Витька слушал. Перед его глазами проплывало поле, затянутое дымами, суровые лица русских солдат, щетины штыков, колышущиеся над киверами. Вот проносятся на карьере польские уланы, преследующие мальчишку-павлоградца, вот скрипят колёса телег, на которых везут в тыл раненых солдат…
Господин на трибуне говорил – гладко, без единой запинки. Ясно было, что речь эта произносится не в первый раз: каждое слово в ней давным-давно выверено:
– …люди несведущие вправе спросить: получается, русские проиграли? Да, отвечу я, причём проиграли позорно: имея перевес и в солдатах и в пушках, стоя на укреплённой позиции, к тому же сражаясь за «святую Русь»!
Докладчик не позволил себе модного жеста, «кавычек» – но Витька уловил, как непроизвольно дёрнулись вверх кисти рук.
– …Кутузов даже театрально пронес икону Богородицы перед строем, но, как оказалась, и это не помогло! А вот у французов не было молебнов и попов, зато сражаться они умели. И, главное, хотели, чего никак не скажешь о так называемом «православном воинстве»! Исторические документы, которые я привожу в своей книге – их, кстати, власти скрывали все эти двести лет! – неопровержимо свидетельствуют: русские проиграли Бородинскую битву и оставили Москву не только потому, что офицеры и генералы плохо знали военное дело. Нет, ещё и потому что простые солдаты вовсе не рвались сражаться за «отечество»!
…стреляющий угольями костёр, вокруг него – солдаты прапорщика Яковлева. Из темноты раздаётся жизнерадостное «Ступай к чарке!», но седой егерь отвечает за всех: «Спасибо за честь! Не к тому изготовились, не такой завтра день…»
…десятки рук, вскинувшихся в крестных знамениях, и беззвучные молитвы: «Помоги, дай сил постоять за землю своя…»
К горлу снова, как тогда, у костра, подкатил тугой комок. Витька непроизвольно сжал кулаки.
– …скажите, как могли бы полторы сотни оголодавших, заморенных европейцев, все эти изнеженные французы, поляки, итальянцы, одолеть русскую армию, свежую, получавшую подкрепления, стоящую на своей земле, будь у русских солдат хоть малейшее желание драться?
…кирасиры шли на редут волнами, щедро устилая землю своими трупами. И картечь, бьющая в упор, не могла хотя бы притормозить натиск этой лучшей тяжёлой кавалерии Европы. Какими же воистину былинными богатырями, подумал мальчик, какими, без всякого преувеличения, героями были наши предки, если смогли остановить этих великолепных «железных людей» – храбрых, сильных, умелых, готовых без счёта платить своей и чужой кровью за каждый метр изрытого ядрами гласиса?
– …А разгадка проста: с одной стороны, солдаты – между прочим, вчерашние крестьяне, – никакого патриотизма не испытывали и сражаться за то, чтобы их и далее пороли на конюшне, не желали. А с другой – русские генералы заметно уступали в умении европейским!
Витя оглянулся. В зале недоумённо перешёптывались; кто-то наоборот замер, ловя каждое слово. Нескладный, длинный десятиклассник, сидящий в их ряду, старательно тянул руку; другой он придерживал на коленях толстенный том «Военные кампании Наполеона». Витька хмыкнул – не они одни готовились, есть ещё энтузиасты!
– …имея больше артиллерии, русские разместили ее, так сказать, веером, их пушки стреляли по березам. – продолжал гость. По одной его интонации у слушателей должны были попасть всякие иллюзии насчёт военных талантов русских.
– …а Наполеон применил страшную военную хитрость – направил стволы только туда, где видел неприятельских солдат. И как это ему только в голову пришло? Одно слово – военный гений!
И сделал паузу, давая слушателям возможность оценить иронию. Те не подвели – по залу прокатились смешки.
Длинный десятиклассник не выдержал и вскочил.
– Скажите пожалуйста, можно я…
Мар куша встрепенулась:
– Сядь, Малков, все вопросы потом!
– Нет, почему же? – добродушно отозвался докладчик. – Я вижу, молодой человек давно тянет руку. Что у вас за вопрос?
Десятиклассник смутился, но быстро взял себя в руки.
– Вы только что сказали насчёт пушек. Но ведь шквальный огонь и массирование батарей – это нововведения, благодаря которым Наполеон всегда побеждал. А в других европейских армиях пушки распределяли равномерно, по боевым порядкам. Русские военачальники сделали так, как требовала тогдашняя военная наука!
Это частности. – мгновенно отреагировал Евгений Николаевич. – И потом, что мешало всем этим Кутузовым, Багратионам, не раз, кстати, битым французами, учиться у победителей? Нет, они расставили пушки как попало, и те не причиняли французам никакого вреда!
…под перекрёстным огнём полутора сотен французских орудий Курганная батарея превратилась в огненный ад. Но этот ад продолжал изрыгать ядра, гранаты, выплёвывал снопы картечи, прорубавшие в рядах атакующих кровавые просеки. Нет, эти пушки стреляли не по берёзам, и доказательством тому были тела, кирасы, кивера, каски, сплошным ковром устилавшие подходы к редуту.
– И напоследок… – Евгений Николаевич сделал глоток из пластикового стаканчика минералки, деликатно кашлянул и продолжил:
– …и напоследок я развенчаю главный миф. Это, конечно, так называемое народное ополчение. Где же тот «русский дух», который все побеждает? А нигде! Крестьяне, боясь, что их упекут в рекруты, скрывались в лесу. В итоге, сразу дезертировало почти семьдесят процентов!
…брадобрей купил на Сретенке пистолет на свои, не такие уж великие доходы. Приказчик-охотнорядец, не имея и того, засунул за пояс безмен, готовясь приветить с французами так же, как привечал полуночных татей залезших в лабаз. Они делали то, что было велено – по-мужицки добросовестно, обстоятельно. С шуточками и зубоскальством, или в угрюмом молчании, как тот крестьянин-цветовод из подмосковного имения. Они не прятались по лесам: пришли своей охотой, сетуя, что их, вооружённых топорами да рогатинами, с одним ружьём на пятерых, поберегли, приставили к мужицкой работе, а не бросили в самое пекло битвы.
– Что он несёт? – сдавленно прошипел Мишка. – Это же… всё же не так совсем, мы сами видели! Чего молчишь, скажи!
Витька разжал пальцы. На коже отпечатались красные следы от ногтей.
– Незачем, Мих. Ну о чём с ним говорить? Сам видишь, он все вывернет по-своему. Или предлагаешь устроить скандал?
– Нет, я… – Мишка растерялся. – Но нельзя же это так оставить? Вон сколько народу слушает, и верит, между прочим!
Витя встал. Он обращался к Мишке, а не к докладчику – но не шёпотом, во весь голос, будто забыв о стоящем на трибуне.
– Верить можно любой ерунде. Но, если не хочешь, чтобы тебе вбивали в голову всяческий вздор – надо думать самому. И не слушать, кого попало.
В зале повисла гробовая тишина. Кто-то охнул, с заднего ряда раздалось «во даёт!»
– Ты что себе позволяешь, Серёжин? Немедленно сядь, мы с тобой после заседания побеседуем!
А, ладно, решил Витька. Будь что будет. В крайнем случае, попрошу родителей перевести меня в другую школу.
– Не буду я садиться, Татьяна Марковна. Я лучше пойду, хватит с меня этой альтернативной истории. Хороший жанр, не спорю, фантастика – это вообще интересно. Только надо честно предупреждать, о чём пойдёт речь, чтобы люди даром время не теряли.
Зал загудел. Несколько человек вскочили с мест, кто-то даже захлопал.
– Ты что, Серёжин, белены объелся? Ты соображаешь…
Витька не выдержал:
– Я-то соображаю! А вот этот… господин Опанасенко, или как там его – он понимает, что наговорил?
Евгений Николаевич постучал ручкой по краю кафедры, все взоры тут же обратились к нему. Он был опытен в словесных баталиях, и не потерял самообладания – по прежнему отечески, мудро улыбался бестолковому школьнику. Разве что, улыбка стал чуть натянутой.
– Я вас понимаю, молодой человек. Не каждому дано выйти за рамки косных теорий. Но давайте подумаем вместе – кому выгодно загонять вас в эти рамки? И тогда…
– …и тогда я с вами соглашусь? Не дождётесь. – отрезал Витя. Он будто вырвался на свободу из клейкой паутины. Тело стало лёгким, будто шарик, наполненный гелием.
– Как грустно, Татьяна Марковна, что ваши ученики мыслят столь… – господин тщательно выбирал слова, – …столь узко. Я полагал, что такой педагог как вы, способен привить широкий взгляд на историю.
Мар кушу будто по липу ударили. Витя увидел, как в глазах исторички сверкнула самая натуральная злость.
– Вообще-то я только неделю здесь учусь. И Татьяна Марковна ещё не успела привить мне эту вашу… широту. Не повезло, понимаете ли…
В зале захихикали. Маркушино лицо пошло красными пятнами.
– Ты, кажется, куда-то собирался, Серёжин? – сказала она почти спокойно. – Мы тебя не задерживаем, можешь идти!
– Ну что вы, коллега, зачем же так! – господин всё ещё пытался демонстрировать аудитории свою толерантность. – Я уверен, мы с молодым человеком сумеем найти общий язык.
– Не найдём мы с вами общего языка. – пообещал Витька. – Да и вообще, о чём нам с вами говорить?
И пошёл к двери. Мишка тоже поднялся, неуверенно озираясь. – А ты куда, Сугорин? – жалобно спросила Маркуша. Это прозвучало как «И ты, Брут!»
– Я, Татьяна Марковна… – ему на секунду стало жаль классную. Но за её спиной маячил на кафедре прилизанный господин, и Мишка решился: – Вы простите, но Серёжин прав, не о чем тут говорить!
Уже захлопывая дверь, Витька успел заметить, как поднимаются другие. Первым к выходу заторопился долговязый десятиклассник.
– Всё правильно – билось в голове. – Пусть сами думают, что мы им, няньки?
