На следующее утро появляется съемочная группа, двое мужчин и женщина, все трое в черных водолазках. Они тащат на себе оборудование, и наши апартаменты в Лейнс-Энд наполняются шумом. Взрослые начинают обсуждать график съемок, фотографируют, и в уютной гостиной мигом закручивается бурный водоворот деловых переговоров.

Джейкоба вся эта кипучая энергия быстро заводит, и он начинает играть в свою любимую игру – ходит по пятам за членами съемочной группы, машет руками у них перед носом и поминутно вставляет реплики в их разговоры.

Чтобы не путаться под ногами, я сижу на диване и полирую линзы своего фотоаппарата, стирая с них капли дождя. Под окном сидит Мрак, и я успеваю запечатлеть, как он зевает, на секунду превратившись в крошечного черного льва.

– Прекрасный аппарат, – говорит женщина из съемочной группы. – Винтажный.

У нее на шее висит ее собственная камера, большая, ультрасовременная, с множеством функций – что называется, навороченная. Женщина замечает Мрака.

– Ого, отлично, это тот самый котик с обложки? – Она встает на колени, чтобы его сфотографировать.

К коту подскакивает Джейкоб и, подмигнув мне, начинает позировать. Мы-то с ним знаем, что его не будет видно на снимках – я уже вижу изображение у нее на экранчике. Но до чего же это весело, знать, что на самом деле в кадре есть то, чего никто никогда не увидит!

Я смотрю на свой фотоаппарат. Снимаю я вслепую и никак не могу увидеть, что получится. А это значит, что, пока я не проявлю пленку, она остается тайной, которую еще предстоит раскрыть.

Появляются мама и папа в таком виде, словно они сошли с обложки одной из своих книжек: папа в твидовом пиджаке и мама с лохматым пучком, из которого торчат ручки. У меня никакой особой роли нет. Наверное, телевизионщики думали, что я внесу «изюминку, милую семейную нотку», но родители решили меня поберечь. И меня это устраивает. Я терпеть не могу выступать и предпочитаю находиться по другую сторону камеры. Так что теперь, сидя на диване в просторном худи и леггинсах, я смотрю, как папе на пиджак цепляют крохотный микрофончик. Женщина прицепляет такой же микрофон маме, которая роется в своих папках.

Мама находит, наконец, лист бумаги, где перечислены места сегодняшней съемки. Их три:

1. ПОДЗЕМЕЛЬЯ ЮЖНОГО МОСТА

2. ТУПИК МЭРИ КИНГ

3. ГОСТИНИЦА «БЕЛЫЙ ОЛЕНЬ»

– Вот, Кэссиди, – и я вскакиваю, потому что папа протягивает мне мобильный телефон. – Это твой мобильник, но интернет здесь не дешевый. Так что это для звонков, смс и непредвиденных случаев. Не для игры в Кэнди Краш!

Я закатываю глаза.

Раздается веселая мелодия рингтона, но не из моего нового телефона. Один из членов съемочной группы сообщает, что внизу ждет Финдли. Оказывается, это наш официальный сопровождающий и гид.

Мы сбегаем вниз по лестнице (вместе с телевизионщиками и Джейкобом, разумеется). Внизу в холле нас дожидается Финдли – могучий, с аккуратно подстриженной бородкой и круглой лысиной, окруженной ярко-рыжими кудрями, так что кажется, будто на голове у него корона. Он немного напоминает Хагрида, только рыжего.

Миссис Уэзершит наливает ему чаю. В его широкой лапе маленькая чашечка тонет, и кажется, что он пьет прямо из ладони.

Увидев нас, Финдли расплывается в приветливой улыбке, в глазах у него вспыхивают искорки.

– Финдли Стюарт, – представляется он. – Я слышал, вы ищете ужасы. Что ж, вы приехали в правильное место.

В его низком, грохочущем голосе слышится отголосок зазывал с Королевской Мили, мимо которых мы вчера проходили с мамой.

Он одним глотком допивает чай и отставляет чашку.

– Готовы?

И мы отправляемся на прогулку. Финдли шагает впереди.

– Не хочется упускать хорошую погодку, – объясняет он. – В этих краях стараешься ухватить солнышко – неизвестно, долго ли оно будет баловать.

Кажется, Финдли понимает «хорошую погоду» так же, как моя мама.

Под ногами сыро, в облаках время от времени появляются небольшие просветы голубого неба, но их быстро заволакивают серые тучи.

Папа поднимает голову, и, как нарочно, на очки ему падает капля дождя. Финдли со смехом хлопает папу по спине, и выходит на дорогу.

Все время, пока мы идем по Старому Городу, Финдли беспечно болтает о бедствиях и убийствах, расхитителях гробниц и трупах, замурованных в стены, как другие болтают о чае с тортом и цветочках.

Папа не закрывает тетрадь и строчит в ней, стараясь не упустить ни одной детали и в то же время не растянуться на булыжной мостовой. Мама захвачена байками Финдли и тянется к нему, как подсолнух к солнцу. По опыту я знаю, что папа берет на себя историческую часть, а дело мамы – расцветить сюжет красочными подробностями, чтобы заставить читателя поверить. Она здорово умеет это делать. Она рассказывала мне на ночь такие яркие сказки, что потом они мне снились. Или такие страшные, что я полночи не могла уснуть.

Выясняется, что Финдли дружил с мистером Уэзерширом. Они вдвоем слонялись по городским пабам, и Финдли помогал собирать все те сюжеты, что записаны в тетради покойного. Судя по всему Финдли есть, что рассказать. Он знает много эдинбургских мифов и легенд.

Это наталкивает меня на мысль.

– Финдли, – спрашиваю я, – а вы знаете историю Женщины-Ворона в Красном?

Финдли задумывается, потирает голову.

– А-а, ну как же, – кивает он наконец. – Давненько я о ней не слышал…

У меня замирает сердце.

– Она же из тех историй, которыми пугают маленьких детишек, – продолжает он, – чтобы ночью лежали тихо в своих кроватках. Дайте-ка вспомнить… Люди по-разному ее рассказывают: одни говорят, что она потеряла ребенка, другие – что она вообще не могла иметь детей, а третьи – что она была ведьмой… Но я расскажу ту версию, которую лучше знаю.

Жила-была женщина, красавица с белоснежной кожей и волосами, как вороново крыло, и был у нее сын, маленький мальчик, который очень любил гулять. Вот как-то лютой зимой вьюга запорошила весь город, мальчик побежал поиграть на улицу и не вернулся. Женщина надела красный плащ, чтобы мальчик увидел ее издалека, и пошла его искать. Она звала, пела, плакала, но он так и не нашелся. Она искала всю ночь и весь день и замерзла – вернее, должна была бы замерзнуть, но вместо этого что-то с ней произошло. Она изменилась, стала заглядываться на других детей, зазывала их, пела им, плакала, и они шли за ней, завороженные ее голосом и ярко-алым плащом.

Бросив взгляд на Джейкоба, я вижу, что он встревожен.

– Всю зиму она крала ребятишек, – продолжает Финдли, – выманивала их из теплых постелек, от родительского очага. А наутро их находили совсем рядом с домом, замерзшими до смерти.

Представив себе это, я вздрагиваю. Ледяная вода в легких. При одном воспоминании об этом меня пробирает озноб. Мороз по коже.

– Но почему ее прозвали Вороном?

Вопрос задает Джейкоб, но я повторяю его для Финдли.

– Ну, – говорит Финдли, – возможно, из-за птиц, которые собираются у нее на могиле, или из-за цвета ее волос. А еще там говорилось, что стоит ей схватить кого-нибудь за руку, как ее пальцы тут же превращаются в птичьи когти, а вместо пения изо рта вырывается хриплое карканье. Ну, а черные волосы становятся крыльями, и она взлетает, унося добычу. Каждую зиму ее призрак наведывается в город, ворует детей и согревается их теплом.

– Как крысолов из Гамельна? – спрашивает мама.

– И да и нет, – отвечает Финдли. – Крысолов – это сказка. А наша Женщина-Ворон – это призрак. Дух реального человека. Она была повешена за свои преступления и зарыта неподалеку, на кладбище Грейфрайерс Кирк. Молодые матери приносят ей на могилу колокольчики и разные безделушки, – добавляет он. – Вроде как святому покровителю, но молятся, чтобы она держалась подальше. – Тут наш гид добродушно улыбается. – Но в это время года вам нечего бояться. Она появляется только с наступлением холодов.

Почему же тогда я видела ее на кладбище? Чего она от меня хотела?

Папа поправляет очки на носу.

– Так вы, значит, верите в призраков, мистер Стюарт?

Финдли чешет бороду.

– Я вам скажу, во что я верю, мистер Блейк. Я верю в историю. – Папа одобрительно улыбается. Правильный ответ, думаю я. А Финдли продолжает: – У Эдинбурга чертовски долгая история, и не все в ней радостно и весело. Мой город навидался всякого, и это не могло не оставить отпечатка. Не могу сказать, в чем причина – в могильных плитах или в привидениях, а только вам придется потрудиться, чтобы найти тут человека, который ни разу не ощутил потустороннего присутствия или не видел бы чего-то, чему трудно найти объяснение.

Мы сворачиваем на широкую улицу, которая называется Южный Мост: первый пункт в расписании съемочного дня.

Вокруг – кофейни, книжные магазины и другие самые обычные вещи, так что я начинаю успокаиваться. Я чувствую Вуаль, но она не так уж настойчива и не стучит меня по плечу. Наоборот, я ощущаю, что она мягко стелется у моих ног, как дуновение ветерка.

Телевизионщики проверяют оборудование и начинают снимать, а родители приступают к рассказу.

– Южный Мост может показаться обычной улицей, – начинает мама, – но под ней находятся подземелья, в которых множество привидений.

Ой, да ладно, думаю я, глядя вниз.

– Не-а, вот и нетушки, – вторит Джейкоб.

– Девятнадцать подземелий, если быть точным, – вступает папа и добавляет: – А здесь в самом деле был мост. До того, как город разросся.

– Поговаривают, будто Южный Мост с самого начала был проклятым местом, – подхватывает мама. – Когда его строительство завершилось, честь первой пройти по нему была предложена супруге судьи. Но она умерла за несколько дней до церемонии… – Мама делает выразительную паузу. – Городские власти не знали, как поступить, разрываясь между суевериями и своими планами, и наконец решили отметить открытие моста, пронеся по нему ее гроб.

– Снято, – объявляет оператор. – Отлично.

– Разрешение на съемку у нас оформлено на завтра, – говорит его коллега, – так что в подземелья пока спускаться не будем.

Мы с Джейкобом вздыхаем с облегчением.

Свернув за угол, мы оказываемся на Королевской Миле с ее уличными зазывалами и экскурсоводами в старинной одежде.

На улице снимают то, что Финдли назвал «подводками»: как мама и папа идут по улице среди прохожих, а вокруг величественные старинные здания. Потом Финдли приводит нас к зданию с небольшой дверью. Вывеска гласит: «НАСТОЯЩИЙ ТУПИК МЭРИ КИНГ».

– Почему эта Мэри попала в тупик? – спрашиваю я.

– Тупик сначала был обычной улицей, – объясняет папа. – Здесь жили и работали люди. Но город разрастался, и часть улицы была разрушена, а часть ушла под землю. Ее использовали в качестве фундаментов, строя поверх новые здания. А недавно во время раскопок нашли то, что оказалось под землей.

– Звучит вдохновляюще, – мрачно замечает Джейкоб, когда мы входим внутрь.

К своему удивлению я вижу там сувенирный магазин.

На высоких решетчатых стойках разложены сувениры и буклеты, на стенах висят увеличенные фотографии. Рядом стойка, где можно купить билеты в музей. Все это выглядит совсем не страшно.

– А вот и телевидение, – говорит женщина за стойкой.

– Мы вас ждем, – радостно добавляет мужчина, ее коллега.

Выйдя из-за стойки, женщина указывает нам на внутренние двери.

– У вас есть час. – С этими словами она отпирает двери.

Из проема сразу начинает тянуть сквозняк, и у меня сжимается сердце от недобрых предчувствий.

Мама озабоченно смотрит на меня.

– Детка, – говорит она, – тебе не обязательно спускаться туда с нами, если не хочешь.

– Слышишь? – радуется Джейкоб. – Мы можем просто побыть здесь. Тут так мило, и духов не так много.

Но именно сейчас – тук-тук-тук – я снова ощущаю это. Потребность приподнять завесу и войти туда.

Я распрямляю плечи.

– Нет, – отвечаю я маме. – Я иду с вами.

Джейкоб стонет, а Финдли улыбается.

– Наш человек, – замечает он.

Члены съемочной группы раздают «факелы» – оказывается, здесь так называют фонарики. В их тусклом электрическом свете мы спускаемся в темноту.