Глава 50
Элисон
Май 2017 г.
В последний раз я видела столько крови, когда Ванесса лебедем взлетела в воздух и упала на асфальт.
Раздался странный клокочущий звук, будто Стефан пытался что-то сказать. Вырвавшись, я снова опустилась на колени рядом с раненым. Стефан пристально глядел мне в глаза. В его горле снова заклокотало, и я разобрала «Эли». Потом его веки медленно закрылись.
– Наденьте наручники на этого мерзавца! – крикнул охранник.
Сперва мне показалось, что он говорит о Стефане, но тут же я увидела, как Мартин вырывается из рук двоих охранников.
– Это она виновата! – орал он, указывая на меня головой.
Ко мне вдруг вернулся дар речи:
– Я не знаю, о чем говорит этот человек!
– Не верьте этой суке! Это из-за нее я загремел за решетку!
Мне вдруг стало все равно. Больше всего мне хотелось, чтобы Стефан выжил. Я собиралась поговорить с матерью о его притязаниях и отложила разговор не из-за случившегося у Китти кровотечения, а потому, что боялась услышать – это правда. Но ведь этого не может быть! Дни рождения-то не совпадают! Может, он просто был знаком с моей матерью?
Если Стефан умрет, я этого никогда не узнаю.
Вбежали люди. Я узнала медсестру, с которой несколько раз общалась в столовой. Ахнув при виде располосованного горла, она взяла Стефана за запястье и через секунду покачала головой:
– Мертв.
Наступила тишина. Даже охранник замолк. Мне бы хотелось тут написать, что от шока я не могла мыслить связно, но я могла. Еще как.
– Это не первый человек, которого она убила, – прошипел Мартин. – Да, Эли?
Все поглядели на меня, и я вдруг поняла, что спрятаться больше негде.
– Разве ты не…
Нужно заставить негодяя замолчать, иначе его слова могут решить мою судьбу.
И я закричала. В этом вопле вырвалась вся моя ненависть к себе, которая копилась много лет и которую я наконец позволила себе высказать.
Когда в тюрьме кто-то умирает, заключенных спешно разводят по камерам. Никто не может войти или выйти из тюрьмы, пока не закончится поверка, чтобы не воспользовались суматохой для побега.
Затем каждый, будь то заключенный или сотрудник тюрьмы, обязан ответить на вопросы дознавателей. На это уходит несколько часов.
Медсестра дала мне чистую одежду («Я всегда имею запасной комплект, дорогая, на случай, если на меня кого вытошнит») и напоила сладким чаем. Обычно я не кладу сахар в чашку, но на этот раз жадно и благодарно выхлебала все до дна. И тут же мне стало плохо.
Рвотные позывы еще не совсем прошли, когда меня допрашивали. Сотруднице полиции я рассказала, что сегодня на занятия явился только Мартин и вел себя как обычно, никаких угроз не делал. Нет, я понятия не имею, как Стефану удалось попасть в учебный корпус. Входную дверь я заперла, согласно инструкции, дверь класса тоже была на замке, поэтому я искренне удивляюсь, как Стефан умудрился это сделать.
– Удивляетесь?
Я кивнула, понимая, что слово прозвучало неубедительно.
– Почему, по-вашему, Стефан попытался вас защитить?
– Не знаю. Может, шел мимо и услышал мои крики… – у меня вырвался всхлип. – Или у них с Мартином были трения, – нашлась я. – В тюрьмах любая мелочь приобретает гигантское значение…
Здесь я заговорила жестче (нападение – лучшая защита в споре. Это я усвоила за много лет общения со своей сестрой):
– Слава богу, что хоть кто-то пришел мне на помощь! Охраны поблизости не случилось, мне остался только свисток, но Мартин пригрозил, что я покойница, если свистну…
Женщина все это записала.
– Откуда у Стефана осколок стекла?
– Не знаю.
От лжи во рту остался противный привкус, но что еще я могла сказать?
– Вы знали Стефана до того, как пришли сюда работать?
– Нет, никогда.
Ну, хоть это я могу ответить честно.
– А Мартина Райта знали?
Только как Криспина. Поэтому мое «нет» не стало ложью.
Дознавательница отложила ручку:
– Вы в этом уверены?
Я кивнула, сжав под столом кулаки.
– Потому что Мартин Райт – Криспин Мартин Райт, если официально, – уже сделал заявление, – сказала женщина, пристально глядя на меня. – Он утверждает, что вы присутствовали на месте его преступления. Мы проверили – это правда, вы там действительно были. Он находился в машине, которая сбила вашу сестру Китти и лишила жизни ее подругу Ванессу и мать самого Криспина Райта. Все это произошло на ваших глазах.
Я выкручусь, если тщательно подбирать слова.
– Вы уверены, что это тот самый Райт? – требовательно спросила я. – Он совершенно не похож на Криспина Райта. Правда, я не видела Криспина больше пятнадцати лет…
Сотрудница полиции все это записала с недоверчивой миной. Ее коллега перед началом допроса упомянул, что наш диалог записывается.
– Вы же знаете инструкцию, – в голосе женщины появились предупреждающие нотки. – Любой сотрудник, встретив заключенного, с которым он лично знаком, обязан немедленно доложить об этом начальнику тюрьмы.
– Я знаю, – шепотом вырвалось у меня.
– Есть и еще кое-что, Элисон. Мартин сказал, что в учебном корпусе он заставил вас написать все, что произошло непосредственно перед трагедией. Он утверждает, что вы признали себя виновной в случившемся.
– Каким образом? За рулем-то был он!
– Значит, вы его все-таки узнали?
Осторожно. Нужно прикрыть себя.
– Слушайте, – сказала я, в отчаянии заламывая пальцы. – Я решила, передо мной сумасшедший, каким-то образом узнавший о давней трагедии. Он заставил меня записать фантасмагорию, в противном случае угрожая убийством! Я подчинилась из страха за свою жизнь!
Дознавательница сидела с бесстрастным лицом. Она мне верит? Доказательств у полиции нет, в этом я уверена.
Когда Мартин полоснул Стефана по горлу, у меня хватило самообладания схватить листок с признанием и затолкать в карман. Переодевшись в одежду медсестры, я разорвала бумагу на мелкие клочки, завернула в обертку от прокладки и выбросила в урну в женском туалете. Легкость, с которой я все это проделала, ошеломила меня саму.
– Мартин сказал, что покойный назвал вас своей дочерью.
Я невесело усмехнулась:
– Сперва меня обвиняют в том, что я якобы не узнала человека, насмерть сбившего одиннадцатилетнюю девочку и сделавшего инвалидом мою сестру. А теперь у меня в этой тюрьме еще и отец нашелся! Не многовато ли совпадений, как вам кажется?
Женщина записывала, не поднимая головы, но я чувствовала, что мои слова попали в точку.
– Стефан был пожилой человек, – продолжала я уже смелее. – Он в силу возраста мог совершить что-то неожиданное, охрана может подтвердить. Я не отвечаю за его безумные речи.
Во мне разгорался гнев:
– В этой тюрьме полно психопатов – некоторые из моих учеников якобы слышат голоса! Откуда узнаешь, кто здесь говорит правду?.. А теперь можно мне уйти? Я должна съездить к сестре, которая не может ходить и говорить из-за этого Криспина Райта, или как он себя теперь называет!
На лице женщины-полицейского мелькнуло сочувствие.
– Прочтите и подпишите, – мягче сказала она. Но от ее последней фразы во мне шевельнулась тревога: – Телефон не отключайте. Возможно, нам нужно будет задать вам еще несколько вопросов.
Перед уходом я зашла к начальнику тюрьмы. Он сразу перешел к делу: от работы я отстранена.
– Как вам известно, никто не может работать с заключенными при наличии личного знакомства сейчас или в прошлом. Мы не можем позволить вам работать у нас, пока заявление мистера Райта не будет рассмотрено. Это займет некоторое время…
– Я его не узнала, – отрезала я. – Я никого не собиралась обманывать.
Начальник покачал головой.
– Большинство людей приходят сюда просто работать, Элисон. Но достаточно оступиться… – Он поглядел в окно. По двору шли два человека в оранжевых костюмах – значит, работают в саду. Наверное, оказались за решеткой за должностное или экономическое преступление… Или же это насильники, педофилы или убийцы, у которых срок подходит к концу…
– За что был осужден Стефан? – вдруг спросила я.
Голос начальника тюрьмы прозвучал сухо и бесстрастно:
– За убийство.
Значит, Стефан сказал мне правду.
– Он защищался? – с надеждой спросила я. На тот невероятный случай, если Стефан все-таки окажется моим отцом, мне хотелось найти ему оправдание.
У начальника чуть сузились глаза.
– Боюсь, его жертвы возражали бы против такой трактовки.
Жертвы? Убитых что, было несколько?!
– Стефан сказал… перед смертью… что ему все равно недолго осталось.
Начальник вздохнул. Мне пришло в голову, что на этой должности приходится держать эмоции в узде, но это не всегда удается.
– У него был запущенный рак. Лечение ему не помогло. Врачи больше ничего не смогли сделать.
Стало быть, он действительно был безнадежно болен! Ну почему так трудно отличить правду от лжи?
– А не могли бы вы дать мне еще шанс? Ошиблись же вы насчет незапертого шкафа.
Но мой собеседник сразу снова стал жестким начальником тюрьмы.
– На этот раз ситуация гораздо серьезнее. Должен напомнить, за вами числятся и другие проступки. Например, прогулы между Рождеством и Новым годом.
– У меня же грипп был! Я не могла встать с кровати, даже маме позвонить не могла!
Начальник покачал головой:
– Оправдания всегда найдутся. Поверьте, я слышал самые невероятные…
– Еще одно, – перебила я. – Что теперь будет с Криспином?
– Его уже перевели отсюда. Наверное, добавят срок за Стефана…
– И меня, – не смолчала я. – Он пытался меня задушить.
Начальник согласно наклонил голову.
– Мистер Райт не выйдет на свободу еще очень долго. До свидания, Элисон. Желаю вам удачи.
Несколько ошеломленная быстротой развития событий, я побрела к воротам, расписалась и сдала ключи. Я несла коробку с личными вещами, и на меня глазели попадавшиеся навстречу охранники и заключенные, которые шли пить чай. Наверное, и Анджела испытала то же, когда ей предложили уволиться… Поразительно, как тюрьма меняет мировоззрение и смещает векторы допустимого и недопустимого, вызывая в душе сочувствие к тем, кто совершил чудовищное преступление.
Я позвонила матери. Она оказалась дома.
– Мне нужно тебя увидеть, – сказала я.
– Что-нибудь случилось?
– Расскажу, когда приеду.
Я вела машину, не включая радио: в голове крутилась одна и та же фраза. Не знаю, откуда взялась мелодия, но слова были такими четкими, будто давно знакомыми:
«Дурная кровь проявится, проявится, проявится…»
Яблочко от яблони. Дочка вся в папашу.
Стефан не ушел от расплаты за свои преступления.
А что будет со мной?
