Глава 40
Элисон
Май 2017 г.
– Простите за беспокойство, мисс, – сказал охранник, отпирая дверь. У него была свежая, почти детская кожа, которая совершенно не соответствовала роду его деятельности. – Ребята малость, э-э, возбудились от вашего присутствия и взбрыкнули – начали стучать по стенам… Но недоразумение уже улажено.
Он огляделся. Окно было открыто, занавески трепались на ветру.
– У вас все нормально?
– Да, – с трудом проговорила я. – Мне что-то душно.
– Здесь трудно дышится, – согласился он, косясь на окошко. Он не мог не заметить отсутствия решетки, но виду отчего-то не подал. Я спохватилась, что молюсь о том, чтобы ночная темнота скрыла Стефана. Почему я за него переживаю? – Дайте знать, если понадоблюсь. Скоро уже утро.
Когда он снова запер меня в камере, я подошла к окну.
– Вы здесь? – прошептала я.
Ответа не последовало.
Упрекнув себя за глупость, я присела на узкую койку, обдумывая услышанное от Стефана.
Произошла ссора, я ввязался в драку.
Я не хотел, чтобы он умер.
Твоя мама по-прежнему пахнет лавандой?
Девятое декабря. Четырнадцатое июля.
Я анализировала то немногое, что знала от мамы. Папа умер, когда мне было три года, – я его почти не помню, только ту поездку на лавандовое поле. Был ли у него иностранный акцент? Если и был, то я этого не помню. Однажды, несколько лет назад, я пробовала поискать отца в интернете, но ничего не нашла. Но я же искала Стивена Бейкера…
Нет, это безумие. Мой отец умер.
Не пришло ли время откровенно поговорить с мамой? Даже если Стефан наболтал чепухи – а, скорее всего, так оно и есть, – ночной разговор расшевелил во мне давнее желание побольше узнать об отце.
Утром, когда по громкой связи объявили побудку и охранник с нежной кожей отпер мою камеру, я поколебалась, не рассказать ли о случившемся. Но как я объясню, почему я не подняла тревоги, когда ко мне в камеру влезли среди ночи? Мне и самой не давал покоя вопрос, отчего я сразу не сообщила о Стефане.
– Как тихо, – не удержалась я.
Охранник сжал губы.
– Зачинщиков уже увезли. – Он попытался пошутить, чтобы поднять настроение: – А что, мисс, правду говорят, что первая ночь в тюрьме самая трудная?
Еще рано, до начала урока целых полчаса. Заключенные молча стоят в очереди у почтового окошка. Тех, кому еще «пишут», сразу видно по вытянувшимся лицам и делано-беззаботному присвисту спустя несколько секунд.
Старика с палкой нигде не видать.
У меня есть время сходить к машине и проверить мобильник – нить, соединяющую меня с внешним миром. Я начинаю понимать, почему телефоны так высоко ценятся в тюрьме. Мама ответила после первого гудка.
– Элисон? Слава богу! У нас опять кое-что случилось!
Голос срывается, в нем слышатся панические нотки.
Сердце сделало перебой. Неужели Стефан и до нее добрался? Или моя сестра опять беспокоит других обитателей дома инвалидов?
– Китти в больнице с кровотечением!
Когда я вбежала в приемный покой, мать ждала среди других посетителей. Крепко обняв ее, я вдохнула аромат лаванды.
Больницы всякий раз воскрешают во мне воспоминания о несчастном случае.
Недоверие. Ужас. Чувство вины.
– С ней все будет нормально. Потеряла много крови, но угрозы выкидыша нет. – У мамы на щеках выступили красные пятна, как всегда, когда она перенервничает. – Ее сейчас осматривают другие специалисты. Хорошо, что сердцебиение у плода стабильное.
– А отчего началось кровотечение?
Мама шмыгнула носом.
– Никто не знает. Когда у меня был выкидыш, мне сказали – причины естественные, природа знает, что делает, но это меня совершенно не…
– Что? – я схватила ее за локоть. – Когда это у тебя был выкидыш?
Мама покачала головой:
– Зря я сказала… – она обняла меня. – Перед тем, как появилась ты, я потеряла ребенка. Девочку… – Она улыбнулась сквозь слезы. – Вот почему ты всегда была мне так дорога. И вот почему я так радовалась, родив Китти: наконец я смогла подарить тебе сестренку, которую ты заслуживала… – Мама теснее прижала меня к себе. – А теперь у Китти тоже родится маленькая девочка. Вот будет чудесно!
Девочка… Как бы я хотела дочку! Малышку, с которой можно играть, а не вечно надутую сестру. Дочку и нормального для нее отца.
У меня на языке вертелось: «А мой отец…», но в коридор вышла медсестра.
– Хотите увидеть Китти?
Мама так и сорвалась с места – мне пришлось бежать, чтобы ее нагнать.
– А где Джонни и его мать? – запоздало удивилась я.
– Им пришлось нелегко – твоя сестра заигралась. – Мама вздохнула. – Она разбрасывала еду по полу, кричала на Джонни, и, хотя у них есть прислуга, в доме это едва выдерживали. Мама Джонни приедет попозже, сейчас она отдыхает.
Китти сидела в кровати, очень бледная, но закинула голову, как только я вошла, и ее лицо изменилось – она меня узнала. Последовало неразборчивое лопотание, обращенное, судя по всему, ко мне.
– Медсестра говорит, она пытается что-то сказать, – объяснила мама. – Конечно, реабилитолог говорила – в основном улучшения происходят в первый год после травмы, но ведь чудеса случаются?
Я взяла сестру за руку – пухлую, потную.
– Китти, ты что-нибудь понимаешь? – спросила я.
Секунду у нее был такой вид, будто она вот-вот нормально заговорит. Но тут же она бессмысленно рассмеялась. Изо рта полетела слюна. Я встала:
– Мама, прости, я не могу это видеть.
И я вышла из палаты, сознавая, что я не только паршивая дочь, но и никудышная сестра.
