Не читал, но осуждаю
Фразу эту обычно относят к 1958 году, когда за границей был опубликован «Доктор Живаго». Согласно одному современному автору, «с этих слов – “Не читал, но осуждаю!” – начиналось большинство выступлений гонителей Пастернака». Но это неверно.
Напомню хронологию событий. 23 октября 1958 года Нобелевский комитет присудил Пастернаку премию по литературе. В тот же день – удивительная оперативность! – президиум ЦК КПСС принял решение организовать кампанию осуждения «писателя-антисоветчика».
Кампания шла по двум направлениям. Сперва дали слово столичным писателям. 27 октября руководители Союза писателей исключили Пастернака из Союза, а 31 октября общемосковское собрание писателей единодушно одобрило это решение, попутно наградив Пастернака едва ли не всеми мыслимыми ругательствами и позорными кличками. Однако – это важно для нашей темы – почти все выступавшие роман читали и осуждали его как эксперты, с «ученым видом знатока».
Единственным исключением оказался Анатолий Софронов, третьеразрядный поэт и драматург, редактор «Огонька» и ярый сталинист. «Я книгу не читал тогда и сейчас не читал», – заявил Софронов, однако в Латинской Америке он услышал от «очень видного перуанского писателя Дельмага», что роман Пастернака «приносит здесь вред и является знаменем антисоветской пропаганды». (Кстати: «видного перуанского писателя Дельмага» мне опознать не удалось, – тут либо ошибка памяти Софронова, либо ошибка стенографа, либо такой писатель в природе не существовал.)
Согласно одной из версий, именно из слов Софронова родилась крылатая фраза. Но это едва ли так. Стенограмма собрания писателей была опубликована гораздо позднее, и выступление Софронова широкой известности не получило.
Вслед за писателями высказались и простые трудящиеся – настолько простые, что даже имя Пастернака было им внове, не то что его запрещенный роман. 1 ноября в «Литгазете» появилась подборка негодующих «читательских писем», которые по стилю и содержанию никак не могли принадлежать подписчикам ЛГ. Сочинение таких писем поручалось обычно специально обученным людям, а подписывали их специально отобранные трудящиеся.
Самым заметным в подборке было письмо под названием «Лягушка в болоте», с подписью, безупречной в смысле классовой принадлежности: «Филипп Васильцев, старший машинист экскаватора (Сталинград)»:
Что за оказия? Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нем до сих пор не знал, никогда его книг не читал. (…) Допустим, лягушка недовольна и еще квакает. А мне, строителю, слушать ее некогда. Мы делом заняты. Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше.
Именно это письмо, а отнюдь не слова Софронова, обычно цитируется в свидетельствах мемуаристов о травле Пастернака. (Хотя, разумеется, нельзя исключить, что письмо о лягушке было сочинено кем-то из порученцев Софронова.)
Сталинградскому экскаваторщику вторил бакинский нефтяник Р. Касимов: «Кто такой Пастернак, что он написал? (…) Имя Пастернака знакомо нам лишь понаслышке»; а далее следовал вывод: «Таким, как он, нет и не может быть места среди советских литераторов!»
Отклики сходного содержания появились затем и в других газетах, но фраза «Я Пастернака не читал, но осуждаю» – не буквальная цитата, а обобщенная формула, передающая логику «писем читателей». По-настоящему крылатой она стала, по-видимому, лишь в перестроечные годы, после публикации романа Пастернака в СССР.
«Простым советским читателем» в некотором роде был и Хрущев. Он тоже романа не читал, а знал о нем по докладным запискам Шелепина, главы КГБ. Тем не менее именно Хрущев, если верить Владимиру Семичастному, тогдашнему руководителю комсомола, лично продиктовал знаменитый пассаж, включенный в речь Семичастного на пленуме ЦК ВЛКСМ 29 октября 1958 года:
– Свинья (…) никогда не гадит там, где кушает. (…) Поэтому, если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал.
Впрочем, сын Н. С. Хрущева Сергей считал это сообщение Семичастного выдумкой.
Любопытно, что формула «не читал, но осуждаю» встречалась в «Литературной газете» почти тридцатью годами раньше, причем при очень сходных обстоятельствах. 2 сентября 1929 года «Литгазета» поместила подборку откликов на роман Бориса Пильняка «Красное дерево», опубликованный за границей. Был здесь и отзыв Владимира Маяковского: «Повесть о “Красном дереве” Бориса Пильняка (так, что ли?), впрочем, и другие повести и его, и многих других не читал», однако «в сегодняшние дни густеющих туч» публикация романа советского писателя за рубежом «равна фронтовой измене».
В феврале 1967 года историк Натан Эйдельман записал в дневнике слова поэта Александра Гладкова:
«О Пастернаке. Естественность П[астернака]: не подписал протест против А. Жида – “Не читал книги”. Возмущение: “Подумаешь, не читал! Я тоже не читал”».
Имелась в виду книга Андре Жида «Возвращение из СССР» с критикой культа Сталина. Книга вышла в конце 1936 года, а в начале следующего года советским писателям предложили ее осудить. В 1937 году (в отличие от 1958-го) это было предложение, от которого нельзя отказаться. На пленуме Союза писателей 26 февраля Пастернак действительно сказал:
– …Я этой книги не читал и ее не знаю.
Однако закончил свое выступление словами:
– Но все-таки я отмежевываюсь.
