Момент истины
Это выражение восходит к роману-эссе Эрнеста Хемингуэя «Смерть после полудня» (1932). Здесь оно появляется при описании боя быков (гл. 7 и 15, перевод И. Судакевича):
Весь бой подводил к одной-единственной точке кульминации: конечному удару шпаги, подлинной стычке человека и зверя, той вещи, которую испанцы именуют «момент истины», и каждое движение на арене служило для подготовки быка к убийству.
Конечной целью и кульминационной точкой всего боя был завершающий удар шпагой, а плащ, по идее, только придатком, который помогал подготовить быка к моменту истины.
В современной же корриде важность плаща несравненно возросла, приемы работы с ним стали куда более опасны, так что момент истины – убийство – превратился в чрезвычайно запутанное дело.
В английском оригинале «момент истины» – «the moment of truth»; соответствующий испанский термин: «la hora de la verdad», букв. «час истины» или «пора истины». Форма «el momento de la verdad», нередкая в неиспаноязычной печати, появилась уже в 1960-е годы в результате обратного перевода с английского.
Итак, у Хемингуэя «момент истины» – кульминационный и самый опасный для матадора момент корриды. В английский и другие языки это выражение вошло в значении: «момент решающего (и нередко опасного) испытания».
«Смерть после полудня», не считая небольшого отрывка, до 2015 года не переводилась на русский. Однако не позднее 1950-х годов «момент истины» проникает в советскую печать.
В романе Георгия Владимова «Три минуты молчания» (1969) это выражение появляется при попытке экипажа спасти тонущее судно:
«– …Я запомню эту минуту, бичи. (…) Тут есть момент истины!
– Чего? (…)
– Как вам объяснить, что такое “момент истины”? Ну, это… когда матадор хорошо убивает быка. Красиво, по всем правилам».
В 1974 году вышел в свет роман Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого». В последующих изданиях он назывался «Момент истины», а прежнее название стало подзаголовком. Роман имел оглушительный успех: в 2001 году он вышел сотым изданием.
В издании 1979 года Богомолов дал определение «момента истины»: «момент получения информации, способствующей установлению истины». В самом романе читаем:
«Безусловно, оптимально перед задержанием прокачать их [вражеских разведчиков] на засаде с подстраховкой, попытаться заставить проявить свою суть – это уже залог или вероятная предпосылка незамедлительного получения момента истины!..»
«– Их же не сумеют взять теплыми! А момент истины?»
В романе Богомолова «момент истины» – это и момент решающего для контрразведчиков испытания, и момент получения информации, от которой зависит судьба большой войсковой операции.
Автор романа сознательно избегал вымышленных реалий и терминов, но «момент истины», как я полагаю, был исключением. Едва ли это выражение действительно существовало в языке контрразведки в 1944 году; Богомолову оно понадобилось как сквозная метафора, проходящая через весь роман.
Богомоловский «момент истины», вероятно, возник в результате контаминации хемингуэевского «момента истины» с более ранним выражением «час правды», означавшим время, когда правда выходит наружу. Например: «Слушай, шах! Час правды настал!» (Влас Дорошевич, «Человек правды (Персидская сказка)», 1902).
В 1992 году «Моментом истины» была названа телепередача, в которой ведущий Андрей Караулов беседовал с каким-либо известным лицом на «острые» темы. Здесь «момент истины» означал уже почти то же самое, что «час правды».
