Глава 20

Кристофер задохнулся, сердце пропустило удар. Сознание на мгновение потеряло связь с реальностью, столкнувшись с чудовищным абсурдом происходящего, и зависло в блаженной пустоте, где не было ни мыслей, ни боли, в преддверии безумия, избавляющего от земных бед. Еще немного, и Кристофер переступил бы порог и остался там навсегда, но прийти в себя ему помог опыт военного репортера, не раз сталкивавшегося с насилием. И еще у него был Симон, которого он обязался защищать.

Кристофер посмотрел на отца – тот сидел, гордо подняв подбородок; взгляд его блуждал в пространстве, при этом на лице не отражалось никаких эмоций, кроме ужасающей решимости человека, готового принять любые страдания, но выполнить свой долг до конца.

– Вижу, ты не изменился, Натаниэл, – вздохнул Лазарь. – Научное знание и долг для тебя по-прежнему превыше гуманности. Ладно… Мне жаль, что до этого дошло, Натаниэл, но, возможно, сын тебе дороже супруги?

Сергей устремил тяжелый взгляд из-под густых бровей на Кристофера и шагнул к нему, поднимая пистолет, забрызганный кровью Маргариты.

У Кристофера так отчаянно заколотилось сердце, что казалось, будто от этого сотрясается все тело.

– Послушайте, – пробормотал он, – должно же быть какое-то разумное решение… Может, мы… – Он замолчал, почувствовав, как в висок уперлась холодная сталь.

В этот момент Эдвард впервые повернул голову в сторону сына.

– Не делай этого, Лазарь, – процедил он сквозь зубы, к удивлению Кристофера. – Или, поверь мне, ты горько пожалеешь.

– О чем мне жалеть, Натаниэл? – хмыкнул динамик телефона. – Я умру через несколько дней.

– Тем более. Потрать оставшееся время на покаяние в грехах. Последуй моему совету, Лазарь, и поверь, ты скажешь мне спасибо.

– Хватит нести чушь, Натаниэл.

– Поверь мне раз в жизни, Лазарь. Не трогай моего сына, иначе, обещаю, ты дорого заплатишь, очень дорого.

Лазарь молчал, как будто обдумывал угрозу.

У Кристофера свело шею от напряжения, но дуло глушителя сильнее вдавилось в висок, заставив его наклонить голову. Он покосился на Симона – мальчик по-прежнему был без сознания.

– Если не хочешь ему ответить ради меня, сделай это ради Симона, папа. Я ведь знаю, что ты его любишь.

– Я больше не могу терять время, – нетерпеливо сказал Лазарь. – Сергей, убей мальчишку, если Натаниэл не ответит.

– Что?! – всполошился Кристофер. – Нет, нет, нет! Прошу вас! Вы не можете! Только не ребенка! – и расширенными от ужаса глазами уставился на отца: – Папа!!!

Убийца поднес оружие к поникшей голове бесчувственного Симона, и у Кристофера от ярости из глаз брызнули слезы.

– Нет!

– Повторяю, – произнес Лазарь, напрягая усталый голос. – Что вы искали, проводя эксперименты над пациентами Четыре-Восемь-Восемь, и что вам удалось найти? Я хочу знать об этом все, Натаниэл. Все! Раз…

Кристофер задергался на стуле, сражаясь с путами, как обезумевший зверь; веревки врезались в кожу, пережимая сосуды, мускулы напряглись так, что казалось, сейчас лопнут.

– Даже если у тебя есть причины молчать, ничто, ничто не стоит жизни Симона! – заорал он.

Отец наконец осмелился взглянуть сыну в лицо. У него по щекам тоже текли слезы. Еще пару часов назад он читал внуку сказки о рыцарях и драконах, в лицах разыгрывая сценки, а до этого играл с ним в пинг-понг.

– Два! – громко, со злостью сказал Лазарь.

– Стойте! – крикнул Кристофер.

– Пусть ответит.

Эдвард все еще смотрел на сына – тот рыдал, напрягшись всем телом и натянув веревки, будто хотел броситься между Симоном и пистолетом в руке бандита.

– Последнее предупреждение, Натаниэл.

– Как же твоя вера, папа? – всхлипнул Кристофер. – Как ты мог заставлять нас молиться и позволить убить свою жену? Ты не можешь молчать! Ты обязан спасти Симона!

Теперь Эдвард снова смотрел в пустоту.

– Смерть внука будет на твоей совести, – сказал Лазарь. Бандит отступил назад и прицелился в затылок мальчика.

Кристофер дернулся с такой силой, что веревки содрали кожу на руках.

– Три, – проронил Лазарь.

– Стой, – произнес Эдвард ровным голосом.

Кристофер видел, как палец бородатого бандита замер за секунду до того, как коснулся спускового крючка.

– Я тебя слушаю, Натаниэл.

– Все ответы в папке с документами, которую я храню здесь, в этом доме.

– Где именно?

– В комоде у меня за спиной.

– Сергей, посмотри, – приказал Лазарь.

– Он не сможет открыть сейф, – возразил Эдвард. – Там сканер отпечатка пальца. А на случай, если тебе придет в голову мысль отрезать мне палец по старой привычке – ты ведь часто так делал, когда работал в советской разведке? – имей в виду, что сканер реагирует еще и на пульс.

– Сергей, развяжи его, пусть откроет сейф. Только будь осторожен.

Убийца подошел к Эдварду и, одной рукой держа пистолет возле его головы, другой разрезал ножом веревки.

– Не шали, – предупредил он, – а то первым я пристрелю пацаненка.

Эдвард медленно встал со стула, приблизился к комоду из красного дерева, на котором стояла статуэтка, знакомая Кристоферу с детства, – чайка, расправившая крылья. Отец, присев на корточки, открыл дверцы, достал с полки коробки с бокалами и поставил их на пол рядом с собой. Затем приставил большой палец к маленькому экрану в глубине комода – панель с экраном отъехала в сторону, открыв металлическую дверцу сейфа. Эдвард набрал код из четырех цифр и, осторожно достав из сейфа серую картонную папку, тяжело поднялся на ноги.

– Отпустите Симона и моего сына, – потребовал он, держа папку перед собой кончиками пальцев.

Но Сергей, не дожидаясь решения начальника, вырвал папку у него из рук.

– Документы у тебя? – забеспокоился Лазарь.

– Да, – отозвался бородатый. – Целая папка.

– Открой ее.

Бандит попятился, не спуская глаз с Эдварда, и откинул картонную обложку.

– Здесь конверт.

– Что в нем? – нетерпеливо спросил Лазарь.

Убийца, отбросив папку, принялся вскрывать конверт, и Кристофер заметил, что отец пристально следит за каждым его движением. В тот самый момент, когда крафт-бумага надорвалась, бандит вдруг вскрикнул и попятился, выронив конверт и оружие. Кристофер, находившийся довольно далеко от него, почувствовал исходивший из конверта резкий запах. И прежде, чем он понял, что происходит, Эдвард метнулся к пистолету, упавшему на пол. Однако Сергей очухался раньше, чем ожидалось, и ударил его ногой по руке. Старик отпрянул, выпустив оружие, а его противник, страшно закашлявшись, согнулся, прижимая ладони к глазам, пошатнулся и, чтобы не упасть, с размаху оперся рукой на низкий столик – тот опрокинулся, по полу разлетелись безделушки, зазвенели фарфоровые осколки статуэток.

Эдвард тем временем бросился к двери, ведущей в сад за домом. По пути он сорвал халат – подозрение Кристофера подтвердилось, на отце действительно была уличная одежда. Открывая дверь, он обернулся, кинув взгляд через плечо, и, выбежав в сад, поспешил к лесу.

– Сергей! – надрывался динамик телефона. – Сергей, что у вас там происходит?!

Бандит с трудом встал на четвереньки, его вырвало, после этого он хрипло проговорил, задыхаясь:

– Натаниэл сбежал… Конверт… ловушка… ядовитый порошок…

– Догони его! – рявкнул Лазарь.

Сергей попытался подняться, но его не держали ноги.

– Не… не могу.

Последовало молчание, затем снова раздался скрипучий требовательный голос:

– Кристофер Кларенс, догоните отца и верните его в дом. Или Симон присоединится к бабуле на том свете.

Убийца на коленях дополз до Кристофера, достал из кармана нож и разрезал веревки, удерживавшие его на стуле. Вскочив, журналист на секунду замер, обдумывая, каковы шансы обезвредить бандита, надышавшегося ядом, но прямо на него смотрело дуло пистолета, и он решил, что риск слишком велик.

– Поторопитесь, – велел Лазарь, – если не хотите, чтобы я сдержал обещание.

– Но если этот ваш мерзавец хоть пальцем тронет мальчика, – процедил Кристофер, – вы никогда не получите ответов, пусть даже мне придется удавить отца голыми руками. Поверьте, я это сделаю, – и бросился к двери в сад.

За деревьями он увидел силуэт Эдварда, который тяжело бежал к калитке, той самой, к которой им с братом в детстве строго-настрого запрещалось приближаться – отец говорил, что в лесу опасно, они могут заблудиться.

Кристофер промчался по саду во все лопатки, но в лесу продвижение сильно замедлилось – было слишком темно, приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о корни. В десятке метров впереди шелестела опавшая листва и хрустели ветки под ногами отца.

Эдвард пробирался среди деревьев довольно шустро, как будто видел в темноте или хорошо знал дорогу. Кристофер отставал, порой в последний миг уклоняясь от веток и перескакивая через кочки и ямы; наконец он выбежал на опушку – отец был уже на другом краю поляны, залитой бледным лунным светом; он направлялся к видневшемуся за кустами строению, похожему на маленький садовый сарай.

Глаза Кристофера немного привыкли к сумраку, он кинулся следом по открытому пространству, почти догнал, но Эдвард уже захлопнул за собой дверь сарайчика. Кристофер ворвался туда спустя каких-то полминуты – внутри было пусто. Четыре дощатых стены, какие-то садовые инструменты, и никого. Задыхаясь, он ступил на старенький зеленый ковер, протертый в некоторых местах до дыр, осмотрелся, заглянул за пустой жестяной бак, поднял зачем-то пластиковый контейнер для мусора и наконец вынужден был признать очевидное: отец исчез. Тогда он выскочил наружу и обежал сарайчик в поисках скрытой двери, но ничего не нашел. Вернулся обратно, уставился на зеленый ковер и, осененный догадкой, откинул его в сторону. В деревянном настиле был люк. Кристофер опустился на колени, приник ухом к крышке, сколоченной из досок, и услышал приглушенный отцовский голос:

– Нет, я ничего не сказал… Да, все будет уничтожено.

Кристофер затаил дыхание, чтобы не упустить ни слова.

– Нет… Сын не уцелеет. Но должен предупредить – вам тоже придется принять меры, поскольку Паркерен мне сообщил, что какая-то норвежка, инспектор полиции Осло, заинтересовалась Адамом, а значит, и смертью пациента Четыре-Восемь-Восемь. А на острове… там остались документы и аппаратура. Мы ведь уезжали в спешке и… Да, месье, да, мне очень жаль, я должен был все уничтожить, но поймите, мы столько времени и сил потратили, чтобы там все построить и оборудовать, а я рассчитывал вернуться… Да, месье, виноват. Весьма сожалею… Я постараюсь вырваться из Франции… Хорошо, месье… Да, до свидания, месье.

Кристофер рывком откинул крышку люка. Отец успел поднять голову и встретиться взглядом с сыном, перед тем как тот спрыгнул в проем и приземлился на нижние ступеньки деревянной лестницы, чудом удержав равновесие. Эдвард от неожиданности попятился к столику из красного дерева. Еще в маленьком погребе стояли пустой письменный стол с тумбочкой и кресло; к стене были приколоты фотографии каких-то людей и зданий.

– Да кто же ты такой?! – выдохнул Кристофер.

Отец молча смотрел на него.

– А впрочем, мне плевать. Сейчас ты вернешься со мной в дом и скажешь тому человеку все, что он хочет знать. – Кристофер шагнул к нему и взял за плечо.

– Отпусти меня! – рявкнул Эдвард, резко дернувшись.

Тогда сын схватил его за воротник и рывком притянул к себе:

– Мерзавец, вот кто ты такой! Сволочь, которая считает себя умнее всех! Ты не ученый, ты просто псих! Чокнутый садист! – Он с силой толкнул отца к лестнице: – Поднимайся!

Эдвард не пошевелился.

– Поднимайся по этой чертовой лестнице!

Отец отвернулся, и Кристофер, шагнув к нему, занес кулак:

– Ты позволил застрелить свою жену – тебе этого мало? Хочешь, чтобы и внука убили? Да?! А ну лезь наверх!

– Думаешь, я всю жизнь хранил тайну, чтобы сейчас ее выдать?

Даже не дослушав до конца, Кристофер с размаху ударил отца в солнечное сплетение, и тот согнулся пополам.

– Поднимайся по лестнице, – холодно повторил Кристофер.

Эдвард, отдышавшись, взглянул на него снизу вверх с насмешливым любопытством:

– Вот видишь, ты тоже прибегаешь к насилию, чтобы добиться своего. Но не добьешься. – Он устало осел на пол.

Тогда Кристофер, обезумев от ярости, взвалил его себе на спину и попытался втащить по ступенькам, но отец был слишком тяжелым, к тому же сопротивлялся из последних сил, и Кристофер, пошатнувшись, не удержал его. Раздался отвратительный хруст и сдавленный вскрик – Эдвард, упав, сломал бедро.

Кристофер на пределе нервов и сил опустился на ступеньку. Губы дрожали, глаза щипало от слез.

– Почему?.. Почему ты это делаешь? – с отчаянием спросил он, тяжело дыша.

Приподнявшись на локте и кривясь от боли, Эдвард на боку дополз до стены и с трудом сел, привалившись к ней спиной. Пока он полз, рубашка задралась и стало видно, что под ней что-то спрятано. Не дав отцу времени отреагировать, Кристофер подскочил к нему и вырвал из-под ремня стопку бумажных листов.

– Что это?

Эдвард отвел взгляд. Кристофер лихорадочно просмотрел документы – в них часто мелькали слово «пациент» и цифры «488», были еще какие-то числа в колонках с примечаниями, написанными от руки. Вверху каждой страницы стояли даты; все начиналось с 1980 года и заканчивалось текущим февралем. Кроме того, нашлась фотография рисунков, которые Кристофер уже видел – ему их показывала Сара на экране телефона. Только на фотографии они были увеличены и четко различимы: рыбу, дерево и языки огня кто-то заштриховал на фотобумаге разными цветами.

– Что это такое?!

Эдвард вздохнул.

– Говори, или, клянусь, боль от перелома, которую ты испытываешь сейчас, потом покажется тебе даже приятной, – пообещал Кристофер, занося ногу над бедром отца.

Старик поморщился и поднял руку в успокаивающем жесте:

– Ладно, ладно… У тебя за спиной большой стол. Открой тумбочку под ним.

Кристофер покосился на стол через плечо.

– А в тумбочке конверт с ядом, да?

– Нет. Здесь я гостей не ждал.

Кристофер осторожно открыл тумбочку – внутри обнаружились только бутылка виски, стакан и коробка с сигарами.

– Ты издеваешься?! – обернулся он к отцу.

– Дай мне виски и сигары.

– Сначала ты мне все расскажешь.

– Кристофер, – вздохнул отец, – ты не специалист по допросам с пристрастием, у тебя нет ни навыков, ни способностей палача. А я жил в эпоху, когда все мы были готовы хранить секреты при любых обстоятельствах. Так что дай мне бутылку и коробку, а потом поговорим.

У Кристофера в голове безжалостно тикал секундомер, отмеряя время, проведенное вдали от Симона, который остался наедине с убийцей. Делать было нечего – он плеснул виски в стакан и поставил его на пол рядом с отцом. Тот, подняв стакан дрожащей рукой, неспешно сделал глоток янтарной жидкости. Сын наблюдал за ним, сгорая от нетерпения.

– Сигару получишь, когда расскажешь, – презрительно бросил он.

Отец опустил стакан на пол и с облегчением перевел дух. – Документы, которые ты у меня забрал, – это отчеты о физическом и психическом состоянии пациента Четыре-Восемь-Восемь из «Гёустада» начиная с января тысяча девятьсот восьмидесятого года. Ежемесячные анализы крови, ежедневные записи о поведении и его собственные рисунки.

– Значит, это ты руководил проектом?

– Да.

– Зачем? Что вы исследовали? Говори быстрей!

– Наши исследования и полученные результаты перевернут твое мировоззрение, Кристофер, – неспешно начал Эдвард, будто намеренно испытывая терпение сына. – Ты даже не представляешь, что за открытие мы совершили. И оно заслуживает любых жертв.

– Какое, черт возьми, открытие заслуживает, чтобы ради него убили твою жену и внука?!

– Дай мне сигару.

– Отвечай!

Эдвард молча отвернулся, и тогда Кристофер пнул его ногой в сломанное бедро. Отец взвыл, застонал, а когда стоны затихли, снова крепко стиснул челюсти. После этого Кристофер сдался – достал из коробки сигару и позолоченную зажигалку, бросил их в сторону Эдварда. Тот дотянулся до зажигалки, сунул в рот сигару и медленно раскурил ее. Изо рта вместе со вздохом вырвалось облачко дыма.

– Теперь говори, – потребовал Кристофер. – О каком открытии хочет знать Лазарь?

Теперь уже целое облако сигарного дыма на несколько мгновений скрыло лицо Эдварда, а когда дым рассеялся, выражение его глаз уже было совсем другим.

– В процессе тех экспериментов я увидел и понял такое… что теперь уже не могу смотреть на людей как прежде. Вот оно, открытие, главный результат наших исследований. Каждый раз, глядя на кого-нибудь, я думаю: если бы он только знал…

Кристофер, в свою очередь, впервые видел своего отца таким: бесстрастное лицо Эдварда Кларенса вдруг оживилось, в глазах полыхнула страсть, присущая истинным ученым, странный огонь, который он столько лет скрывал под маской суровости или равнодушия. У Кристофера проснулась надежда, что ему все же удастся получить у отца ответы для Лазаря – нужно просто заставить его разговориться, потерять над собой контроль.

– Если бы знал что?..

Эдвард еще раз затянулся сигарой, проигнорировав вопрос сына, и тот, на сей раз спокойно, продолжил:

– Ты сказал «наши исследования». Я думал, ты работал один.

Эдвард невольно бросил взгляд на стену с фотографиями и тут же опустил глаза, но профессиональный журналист, привыкший следить за реакцией тех, у кого он брал интервью, не мог этого не заметить – он сразу повернулся к снимкам, которые раньше успел осмотреть лишь мельком, когда спустился в погреб.

На фотографиях были древние архитектурные сооружения – греческие, азиатские, египетские – и доисторические наскальные рисунки. Рядом висела карта звездного неба. Еще были снимки людей – лица, как для паспорта, а одна черно-белая фотография, отличавшаяся от других, висела чуть в стороне. На нее-то и смотрел отец. Кристофер подошел ближе. Трое мужчин в белых халатах и в очках с толстой оправой, модной в шестидесятых, улыбались в объектив. В центре он узнал молодого Эдварда.

– Где сделана эта фотография? Кто на ней рядом с тобой? Отец устремил на сына непроницаемый взгляд:

– Дай мне всю бутылку. Нога болит.

Кристофер пропустил просьбу мимо ушей.

– Ты разговаривал по телефону с кем-то из этих двоих, когда я тебя здесь нашел? А что за остров ты упомянул? Сказал, там остались материалы исследований…

Эдвард, болезненно кривясь, пощупал бедро.

– А ты, оказывается, такой же сообразительный, как твой покойный брат. Имей в виду, для тебя это тоже может плохо закончиться.

– Тоже?! – У Кристофера вдруг закружилась голова, и он так крепко сжал кулаки, что ногти впились в ладони.

– Да, ты правильно понял. Но у меня не было выбора. – Эдвард печально взглянул сыну в глаза. – Все из-за вашей матери…

– Что?!.

– Когда Адам потерял работу, мать за него ужасно беспокоилась и плешь мне проела – мол, помоги ему, найди хорошее место… Капала на мозги каждый день. В конце концов мне это надоело, и я сделал глупость – устроил Адама в «Жантикс». Это была единственная контора, где у меня оставались подходящие связи. Куда еще я мог пристроить экономиста? Адам, конечно, ни о чем не знал, но это я попросил Паркерена взять его на работу. Чудовищная ошибка… Я и представить себе не мог, что случится дальше…

– А дальше Адам выяснил, что фирма «Жантикс» подпольно производит запрещенный препарат ЛС-34 и поставляет его в норвежскую психиатрическую больницу, – тихо проговорил Кристофер.

– Именно так. Узнав, что твой брат затеял самочинное расследование, я пытался его остановить, несколько раз подбрасывал анонимные предупреждения, но на него это не действовало. Даже угрозы Натали и Симону не заставили его отступиться…

Кристофер слушал отца, холодея от ужаса, но молчал – пусть признается в своих преступлениях, может быть, под конец проболтается о результатах исследований, о том, что хочет знать Лазарь.

– Адам не должен был погибнуть, – раздраженно сказал отец, глядя в бокал, на отблески света в янтарной жидкости. – Аварию никто не планировал. В тот вечер я просто хотел дать понять твоему брату, насколько уязвимы близкие ему люди. После анонимных угроз он получил известие о том, что у его сына началась рвота непонятно отчего, и запаниковал.

– Ты отравил Симона, чтобы напугать Адама?!

С каждым признанием отца Кристофер все больше ужасался его злодейскому образу мыслей.

– Я подсы́пал ему в сок безобидное рвотное, которое действует всего пару часов, – сердито отмахнулся Эдвард. – Твой брат сам виноват, что гнал машину на бешеной скорости по мокрой дороге. Очень спешил вернуться из гостей. Он один в ответе за собственную смерть и гибель жены. Это Адам сделал Симона сиротой, а не я!

Кристофер едва сдерживался, чтобы не наброситься на отца с кулаками, но спасти Симона было важнее, чем отомстить убийце его родителей.

– Почему ваши эксперименты держались в строжайшей тайне? И почему эту тайну нужно было сохранить ценой стольких жизней?

– Потому что результаты наших экспериментов, преданные огласке, стали бы причиной еще большего количества смертей… И потому что я поклялся в верности тем, кто нас финансировал.

– В рамках программы «МК-Ультра»?

– Я хочу пить. Дай мне бутылку.

– Сначала ответь.

Эдвард презрительно пожал плечами.

– Папа, ты продолжаешь хранить верность тем, кому она уже не нужна, – покачал головой Кристофер. – Мне понадобилось всего два дня, чтобы выяснить, что проект «Четыре-Восемь-Восемь» входил в программу «МК-Ультра», которая финансировалась ЦРУ. Если бы американцы хотели и дальше хранить эту тайну, они бы получше позаботились о ее неприкосновенности. Ты сражаешься за дело, которое давно закрыто и положено на полку. И за людей, которым на тебя наплевать.

Эдвард невозмутимо затянулся сигарным дымом и выдохнул бело-сизое облачко.

– Дай мне бутылку виски или больше ничего не узнаешь. Кристофер с видом побежденного поднялся, поставил бутылку на пол рядом с ним и отошел к стене. Привалившись к доскам спиной, он подумал, что уже не знает, как заставить этого человека спасти жизнь родному внуку. Чем пробить панцирь равнодушия, чтобы добраться до сердца безжалостного старика, который, несмотря ни на что, остается его отцом?

– Ты столько лет провел рядом с нами, папа… носил на руках меня и Адама, когда мы были маленькими… хотя я уверен, что в глубине души ты нас не любил. По крайней мере, не так, как свою работу, эти чертовы научные исследования… Знаешь что? Я на тебя не обижаюсь за несчастливое детство. Но ты виноват в смерти Адама и позволил убить маму. Вот это простить нельзя. Почему ты не вспомнил про свой конверт с ядом, когда бандит приставил к ее голове пистолет? Почему дал этому ублюдку выстрелить в нее и прицелиться в Симона?

– Потому что, даже если бы нам удалось скрутить бандита, твоя мать стала бы угрозой конфиденциальности моих исследований. Я позволил Лазарю сделать то, что иначе мне пришлось бы сделать самому.

Кристоферу показалось, что его только что изо всех сил ударили в живот, выбив из легких весь воздух.

– Но ты все же попытался спасти Симона, – выдавил он наконец сквозь сжавшееся горло. – И спасешь его, ведь так? Я знаю, ты относишься к нему совсем по-другому… И я знаю, Симон всегда это чувствовал, он тоже тебя любит. После смерти Адама и Натали ты дал ему то, что не успел дать отец, а я просто не смог бы… Возможно, твоя жизнь когда-то была посвящена только науке, но сейчас Симон – единственный, кто придает ей смысл. Симон и ваша с ним привязанность друг к другу… – Кристофер замолчал, в его глазах стояли слезы.

В полной тишине Эдвард наклонился вперед и вытащил из-под рубашки еще несколько документов, которые раньше не заметил сын.

– Человечеству нужны такие люди, как мы, чтобы двигаться вперед, – проговорил он, раскладывая листы вокруг себя. – Люди, которые ставят научное знание выше собственных чувств и привязанностей.

– Что в этих документах?

Отец взял бутылку и вылил виски на бумагу и себе на ноги. До Кристофера слишком поздно дошло, что происходит: отец во время всего разговора целенаправленно загонял его в ловушку. Молниеносным жестом схватив зажигалку, от которой прикуривал сигару, Эдвард поджег одежду и листы бумаги, пропитанные алкоголем. В мгновение ока ноги старика охватил огонь, как будто в него швырнули «коктейль Молотова».