6. Пробуждение капитана фон Касселя

Я видел сны. Очень разные сны. Я был снова ребёнком на родной планете, на всех картах она называлась Женева. Но, очень часто колонисты, живущие на нашей планете, звали её Генуя, или Дженова, часто просто Генф. Колонисты прибыли, когда-то, на планету из очень разных частей Старой Земли и, наряду с Высоким Имперским наречием, вовсю использовали свои родные языки. Мне это очень нравилось. Она была такая красивая, моя родная планета.

Море около города называлось Лигурийским. На нём было много островов, искусственных и естественных. Искусственные острова геологи-терраформеры создали неотличимыми от тех, что возникли на планете в результате вулканической деятельности. Наша звезда, Регина была чересчур жаркой, и на орбите планеты постоянно находились десятки тысяч управляемых отражателей, контролировавших излучение. Зрелище с поверхности планеты было величественным, похожим на «короны» Венеры и Марса.

Снились мой отец и мама, потом кадетский корпус в Риге, куда я попал, когда вырос.

Родную планету покидать не хотелось. Было так хорошо и спокойно дома. У отца был прекрасный катер, с опцией подводного погружения, и мы часто ходили на нём, к одному или другому острову, разглядывая невероятно богатую подводную фауну Женевы. Океан на планете изобиловал осьминогами, каракатицами и прочими похожими существами, причудливо менявшими цвет. Существа эти меняли свою окраску в зависимости от места, где их находили. Но иногда мне казалось, что цвет они меняли от простых чувств, переполнявших вдруг этих моллюсков, чем-то напоминавших мне людей. А ещё, мы много плавали в прозрачной, тёплой, солёной на вкус воде и загорали.

Когда катер подходил к берегу, я знал, что сейчас начнётся самое интересное. Я садился где-то на краю пляжа и строил замки из песка. Мой отец садился рядом, помогая строить башни и стены. Мы были черны от загара, пропитаны и промыты солью. Но самое главное, что я ожидал, были его чудесные рассказы и сказки, которые он выдумывал на ходу, а я был в них главным героем.

Сказочные события переносили меня, чаще всего, на Старую Землю ещё той, первой эпохи человечества, неразделённого на сапиенс и претерис. Я сам уносился, в этих сказках, на ту самую Землю, которая и сейчас мчалась, вращаясь, по своей орбите, вокруг звезды по имени Солнце, в сотне световых лет от нас. А мы с отцом всё сидели на берегу моря, и строили замки из песка, как наши предки в то время, когда Земля была их единственным домом и говорили, говорили… Жизнь казалась прекрасной и бесконечной.

Но больше всего, я любил отцовские рассказы о далёких русских пространствах. Там, по словам моего отца, жили люди, чьё прошлое и будущее было всегда неразрывно связано с нашим. Герои таких историй, русоволосые гиганты, терраформирующие негостеприимные планеты, капитаны, открывающие новые планеты и преследующие пиратов, со временем стали мне как друзья. Я представлял себе их лица, манеры, голоса. Даже лицо на скульптуре Навигатора Андреаса, которая стояла на одной из центральных площадей Женевы, казалось мне похожим на лицо первого в мире пилота, вышедшего в космос. Его звали Гагарин. Юрий Гагарин, его имя было русским вариантом Всадника Йорга — идеального прототипа имперского офицера.

Часто героями отцовских сказок были кавказские сепаратисты, жители системы, граничащей с зоной космоса, где количество точек перехода резко сокращалась и начинались переселённые планеты, говорившие на энглезе, — варианте Имперского английского, но со своими особенностями. В историях отца жители систем «Большого Кавказа» были стражами врат в ту часть космоса, за которым начиналось неизведанное… Капитанов кораблей и их экипажи поджидали представители неизвестных цивилизаций и отклонения от законов физики, известных нам. Стражи врат то бунтовали, то приходили на помощь русским братьям, когда помощи, казалось, ждать было неоткуда. Сказки всегда хорошо заканчивались. Приходил я и всех спасал.

От отца пахло морем и чем-то родным. Мы ныряли и плавали, наматывая километры вокруг островов, чувствуя себя дельфинами.

Когда я был ещё совсем маленьким, отец спросил меня, кем я хочу быть? Я посмотрел на море и сказал, что хочу быть дельфином. Мама подхватила эту шутку. Выражение «когда ты станешь дельфином, сынок», стало означать в нашей семье: «когда наш Франц вырастет».

Я не хотел покидать свою планету. Но время пришло. Мать гладила меня по голове, мы сидели в саду нашего дома и слушали что-то из неоклассической музыки.

— Франц, — сказал мне отец, положив свою ладонь на мою. — Я не смогу помочь стать тебе дельфином, — тут он улыбнулся, — но я помогу тебе стать хорошим человеком. Нет выше чести, чем защищать тех, для кого ты единственная надежда. Я хочу, чтобы ты был военным, Франц. Просто верь мне, как ты делал это раньше. Подумай о кадетском корпусе, как о путешествии за счёт Империи.

Я часто приезжал домой в отпуск, рассказывая о своих успехах и неудачах. В таких снах было хорошо и спокойно. Небо сливалось с морем где-то вдали, пока мы с отцом снова плыли в закат. Дома нас ждала мама и ужин.

Иногда сны были тяжёлые. В тяжёлых снах всё тоже было похожим — это была служба у герцога Остзее Фридриха фон Цоллерна. В тяжёлых снах я подробно и часто, снова и снова, дрался с солдатами человеческой расы homo praeteris — «бескрайними», как они себя называли. Я не испытывал к ним прирождённой враждебности — это были люди как мы, просто другие. Другая ветвь, живущая по своим законам и представлениям о том, каким должен быть человек, в век колонизации галактики Млечный Путь. Этот путь оказался разным у sapiens и praeteris. Но пути этих двух видов пересеклись, чтобы вспыхнуть межзёздным конфликтом.

А ещё я капитан. Неплохой капитан. Вот моя «Серебряная тень» торпедирует фрахтер Альянса, подавив сигналы о помощи — а вот абордаж яхты «Светоч» — тот самый, когда бесследно исчез, как очередной духовный лидер фаланги «Совершенства и Равенства», так и его корабль. Вот я отдаю приказ уничтожить его спасательный бот.

В последнее время сны стали повторяться. Пневмолифт. Подземный бункер дворца в Кёнигсберге. Напротив — улыбающаяся красавица. Я всё время хочу прочесть на форменной планке, как её имя, но оно размыто. Я хочу спросить её о чем-то, но почему-то не могу — ни я ни она не слышим моего голоса. И оттого девушка смеётся ещё сильнее. А вот я веду бой в атмосферес двумя «мачете». Сначала хочу, чтобы всё кончилось, а потом очень хочу жить. Дуэль. Меня вызывает на дуэль слишком красивый человек, чтобы им быть. В какую-то минуту я думаю, что мы могли бы быть друзьями… Хотя нет — он превращается в отвратительного монстра, а я достаю спаду. Альбатрос. На нас смотрит удивлённо большая птица. Взлетает.

Я снова вижу, как говорю с отцом в детстве, марширую в кадетском корпусе, Военная Академия, учёба и военные игры. Вот моя новая Родина, Остзее. Служба у герцога. Он путешествует инкогнито в одном из отсталых миров далеко за «Большим Кавказом», в моём сопровождении. Здесь живут люди, которые выбрали путь сапиенс, но их мир деградировал под влиянием Альянса. От планеты к планете, от системы к системе одно и то же. Здесь нет регенераторов. «Миры грёз» и «миры вечного счастья», относительно безопасные для адептов Диониса и Исиды в пространствах Альянса Претерис, не сулят ничего, кроме примитивных болезней и сумасшествия. Нас раскрыли и по нашим следам идут агенты Альянса Свободных Миров и местные фанатики, существующие на деньги террисов. Герцог ранен, у него лихорадка и он тает прямо на глазах. Я прохожу по трупам, чтобы угнать корабль и вернуть герцога домой. На помощь приходят три англичанина-имперца из Лондона. Милые джентельмены, изучающие местные диалекты энглезы. Никогда не видел более «бескрышных» солдат. После помощи нам, вынуждены бежать вместе с нами. Совсем не похоже на отцовские сказки. Хочу обратно в Женеву. Помоги мне, папа.

Сегодня сон был необычный и прервался он в самом начале. Диковинные шмели, большие и весёлые, кружившие вокруг гигантских гиацинтов моей родной планеты вдруг исчезли. Мне стало больно, как будто я тону. Я проснулся, кашель рвал меня на части, зеленый гель биораствора летел из моих легких. Мне холодно. Тихий, похожий на жужжание гулмикропомпы. Я голый. Рука, моя сломанная надвое рука цела, моё тело лежит в зелёном, полупрозрачном желе. Нужно открыть крышку регенератора. Большая панель с кнопками. Крышка моего прозрачного саркофага отошла с характерным шипением вверх. Нужно сесть.

Регенерационная капсула — я жив! Я всё-таки жив. А может, так выглядит жизнь после смерти? В помещении квадратов на 20 нет ничего, кроме самого регенератора, сменного бака с биогелем и дополнительного пульта управления. В нём не только управление регенератором, но и связь с внешним миром. Похоже, мои сны были не просто так, их читали. А вот лежит полотенце и госпитальный комплект одежды из стерильной бактерицидной ткани. Комплект слишком простой. Это тюрьма? Я вытираюсь, чтобы одеться. Координации никакой. Даже натянуть одежду, сейчас для меня проблема. Немного шатает, но чувствую себя свежо. Интересно, сколько дней я провёл в «аквариуме»?

Вот и гости. Точнее гость. Имперская форма, на ней эмблема Ганзы. Кораблик под парусом. Ганзеец. Непонятно, друг или враг. Ганза — она такая. Разная. «Плыви кораблик…».

— Капитан Питер Брюс, — представился он. — Я не совсем юрист, но представляю Ганзейский Союз в Вашем деле.

У вошедшего была ничем не примечательная внешность, кроме того, что взгляд был очень цепкий, даже неприятный, как мне показалось. Хотя нет, непримечательная внешность очень напомнила мне русского президента Андреева. Такой же спокойный взгляд и совершенно военная выправка.

— Вы не родственник русского президента? — попробовал я пошутить, настолько сходство, сразу едва заметное, теперь бросилось мне в глаза.

— Скорее коллега, — ответил шуткой Питер Брюс, — Андреев, как Вы знаете, тоже в некотором роде юрист. Но представляю Ганзу в Вашем деле я, — постарался он ещё раз донести до меня свою мысль.

— В каком деле? — спросил я. — И вообще, где я нахожусь? В пространстве Ганзы? — Я осмотрелся еще раз. Бокс, в котором я оказался, мог быть как палатой военного госпиталя, так и тюремным изолятором. Стерильно, ничего лишнего.

— Как бы сказать, — ответил Питер, — прямо и просто….

— Вы уж потрудитесь, как-то, капитан, — сказал я, присаживаясь на край регенератора и предчувствуя какую-то гадость.

— Вы сейчас в статусе заключённого, — сказал Брюс, глядя на меня и прощупывая своим неприятным взглядом.

— Почему? — наивно удивился я, пытаясь быстро привести в порядок своё всё ещё рассеянное сознание. Как я понял, предчувствия меня не обманули.

— Дело в том, что герцог Остзее Фридрих капитулировал и арестован, — сказал Питер. — За то время, что вы провели здесь, — он указал на регенератор, — поверьте мне, многое изменилось. — И он положил на пульт регенератора голографический проектор. Совсем маленький, чем-то страшно похожий на пульт управления сеткой «Фау-5».

Какое ты мне кино покажешь, ганзеец? — спросил я про себя, ещё раз оглядывая помещение, в котором был, на предмет наличия тяжёлых предметов, пытаясь придумать хоть какой-то способ бежать отсюда. Мой собеседник, кажется, понял мои мысли и, улыбнувшись, положил перед собой парализатор.

— Вы ведь помните некую Элизабет Сугэ, — продолжал он. — В каких Вы были с ней отношениях?

Речь, похоже, шла о той девушке из лифта, что я видел перед вылетом. Основательно эти ребята покопались в моём сознании… Но я сейчас даже её имени не вспомнил бы.

— Пока я был в регенераторе, — ответил я прямо, — всё время пытался вспомнить её имя. Вот Вы и напомнили, капитан. Точно! — я кивнул головой, — именно так и было написано на её форменной планке. А что, преступница? Бабахнула кого-то по кумполу и сделала ноги? Её нужно срочно найти и нужна именно моя помощь?

Конечно, я валял дурака. Если меня захотят убить — убьют. Конечно, я не из тех, кто уповает на «не будут же они…», но время, чтобы попробовать вырваться отсюда, у меня точно есть.

Питер Брюс посмотрел на меня с недоверием: в себе ли я? Мало ли что случается с человеком, у которого наверняка хорошо покопались в памяти, после регенератора, потом спросил:

— Капитан Франц фон Кассель, Вы понимаете, как попали сюда?

— Могу предположить, — ответил я с милейшей улыбкой. — Мой герцог капитулировал, теперь он виноват во всём, что можно на него повесить. Виноват в подлой войне, которая была выгодна только Альянсу, во взрыве любой сверхновой, в некачественном экспорте сырья для культа Диониса. Даже в том, что кого-то в Серапеоне, управляющим Альянсом, девушки не любят. Или кто там у них? Ну а я, командир гвардейского эскорта герцога. Меня, вероятно, осудят вместе с ним. Можно представить как преступную организацию, где всё замышлялось. Альянсу нужен показательный процесс, верно? Ганзейцы-sapiens нужны, чтобы Добро победило Зло. Хорошие сапиенс накажут плохих, перед тем, как избрать правильный путь в свободном мире Альянса Претерис, полном «чаш удовольствий». Я правильно понимаю?

— Нет, Вы не поняли меня, — сказал Брюс. — Здесь, — он указал на голограф, — записи ваших снов. Мы знаем о Вас почти всё. Нужно уточнить только детали. Вы ведь хорошо помните свой последний бой?

Я кивнул.

— У меня вообще хорошая память, капитан Питер Брюс.

— Как Вы попали с места дуэли сюда, в регенератор, представляете?

Этого я себе совершенно не представлял. Последние картинки, которые я ярко помнил, был глупый, возмущённый взгляд, перепуганного альбатроса и прыжок на меня терриса, которого звали Хубертус Кассадор. Всё это наверняка уже «вынули» из моей памяти. Что же они ищут?

— Это вы, ганзейцы, контролировали почти всю планету, — ответил я Брюсу. — Могу только предположить, что патруль Ганзы подобрал меня, — сказал я, — и, конечно, из соображений гуманности привёз сюда и сунул в регенератор. Чтобы я потом выбирал, как человек доброй воли, между инъекцией, как это принято у homo praeteris или прыжком в пламя атмосферного двигателя, как это принято у военных Империи. Бывшей Империи. Кстати, просто ради любопытства, Вы служили Императору? Принимали присягу?

Брюс продолжал спокойно разглядывать меня.

— Спрошу ещё раз, — сказал он, не отвечая мне. — Знакомы ли Вы с лейтенантом Небесной канцелярии Остзее, Элизабет Суге, и оберлейтенантом Адольфом ван Фростеном, забравшим Вас с места дуэли?

Вот. Уже интересно. Ван Фростен забрал меня с места дуэли. Скорее всего он и грохнул этого терриса, Хубертуса Кассадора, прыгнувшего на меня. Какого чёрта он взял с собой эту девчонку, было совершенно непонятно. Я её видел в первый раз. Но ван Фростен тоже пользовался приличным успехом у женщин. Может, завёл роман с канцеляристкой. Хотя, это было не в его правилах.

— О, — ответил я на поставленный мне вопрос, — конечно, я знаю оберлейтенанта Адольфа ван Фростена, это мой друг и мой офицер. Когда-то я сам подобрал парня на одной из планет серой зоны. Можете записать куда-то, что да, знаю. Я почти его второй папа и воспитатель, хоть мы и ровесники. А что? — тут я проявил наигранную заинтересованность, — он тоже натворил что-то?

Питер Брюс спокойно слушал всё, что я говорил. Терпеливо слушал. Но я заметил, что ему совершенно не интересно то, что он слышит от меня.

— Что Вам известно о лейтенанте «Небесной канцелярии», которую зовут Элизабет Сугэ? — настойчиво повторил он.

У меня появилось ощущение какого-то нелепого театра. Это не был допрос. Так не допрашивают, когда информации из подсознания не хватает. Да если бы они как следует поковырялись в моём сознании, когда я был в регенераторе, то я бы сидел сейчас, как овощ, пускал слюни. Вместо этого меня допрашивают, как в кинофильме трехсотлетней давности. А я даю простые ответы на вопросы, не имеющие никакой ценности. Значит, информацию пытаются передать мне?

Что ж, прозондируем этого Питера Брюса. Если не прореагирует, — значит мой допрос формальность, и есть надежда на то, что среди моих тюремщиков есть друзья. Или наоборот, решение о том, чтобы меня убить, уже принято, а допрос — просто штатная процедура. Сейчас я попробую послать этого капитана Брюса ко всем чертям.

— Что Вам известно о лейтенанте «Небесной канцелярии», которую зовут Элизабет Сугэ? — настойчиво повторил Питер Брюс.

— Что касается офицера Элизабет Суге, — сказал я, переходя на категоричный тон, — и прочей бесполезной болтовни, я скажу Вам вот что, господин дознаватель: учитывая неизбежность моей дальнейшей судьбы, и особенно наличия там, — я кивнул на голограф, — моих снов, идите— ка Вы к черту.

Я встал, показывая, что разговор окончен. Ну, ганзеец, как прореагируешь?

— Секунду, — тяжело вздохнул Брюс и включил голограф.

Я сел. Беспомощно и растерянно.

Я увидел отца и маму. Звука не было, отец бодро подмигнул мне и махнул рукой. Мама тоже помахала рукой и послала воздушный поцелуй. Было похоже на связь. Какой же мерзкий шантаж! Настолько отвратительный и простой, что застал меня совершенно врасплох.

Я сдался. Или почти сдался.

— Можно поговорить? — спросил я.

Брюс посмотрел на меня внимательно, мне показалось, что в его взгляде промелькнула нотка сочувствия.

— К сожалению, это только запись, капитан, — сказал он. — Вчера ваши родители были похищены из их дома в Женеве, на берегу Лигурийского моря. Во время похищения было убито несколько ганзейских стражей. Апартаменты в самом городе оказались пусты, без следов проникновения посторонних. К нам попала запись без звука. Можете что-то сообщить по этому поводу?

Изображение шло дальше, отец что-то весело рассказывал мне. Моя красивая мама смеялась, поглядывая то на отца, то на меня, в камеру передачи сигнала.

— Вы же знаете, сказал я, — что я только что из регенератора. Я действительно не могу что-то знать. Что с моими родителями? Они тоже были под стражей? Я чувствовал, как начинаю выходить из себя.

— Похитители почти не оставили следов, — сказал Брюс. — Поиск идёт, данных, что они покинули планету, нет. Могу даже сказать, по секрету, что планету они точно не покидали. Есть ли связь между Вами и их похищением, вот в чём вопрос.

Ну да, «по секрету». Добрый следователь. Я почти не слушал то, что говорил этот ганзеец. Сейчас я хотел, больше всего, чтобы отец и мать были живы. Я смотрел на видео, шедшее без звука, понимая, что возможно, я никогда больше не услышу голосов самых близких мне людей…

Видео кончилось. На экране на какое-то мгновение застыл крупный план моего отца, махнувшего мне рукой. Потом экран погас.

— Это всё? — спросил я хрипло. Почти потерял самообладание. Хороший ход с их стороны. Простой, бесчестный, но чего ждать от союзников террисов?

— Нет, — ответил Питер Брюс. — Пока непонятно, что делать с Вами. С одной стороны, Вы военный преступник, и сподвижник герцога Фридриха фон Цоллерна. В то же время, возможно, Вы пока ценный свидетель. Но завтра Вы предстанете перед трибуналом.

— К чему формальности, — спросил я, — может убить меня просто так?

— Вы знаете, что это невозможно, — ответил Питер Брюс казённой фразой. — Вы предстанете завтра перед трибуналом и понесёте наказание, согласно тяжести Ваших преступлений, если Вы их совершали.

— Невозможно? — не выдержал я, — Вы хотите рассказать мне, что все те транспорты с сапиенс, шедшие на Марс к регенераторам, которые мне лично приходилось отбивать у террисов и пиратов, были по закону?

— Хочу предупредить Вас, — холодно сказал Питер Брюс, — что наша беседа фиксируется. Любые Ваши слова могут свидетельствовать против Вас.

— Да плевать я хотел, на всё, что будет свидетельствовать против меня, — ответил я ему, — Я жил, как считал должным и правильным. Спасал и защищал тех, кто в этом нуждался. Жил в мире, который не разделял людей на лучших и худших. И да, мне жаль, что так всё быстро кончилось. Если бы всё повторилось, я выбрал бы снова эту же сторону. Сторону мира, где нет низов общества. Где отбросы, несчастных глупцов, считающих себя элитой, не пережигают в низших кастах, как мусор, «слуги народа». Где мир не замыкается в трех планетах и одном языке, обглоданном его создателями ради удобства примитивных особей, живущих в мире примитивных же инстинктов, угнетающих их сознание так, что суффикс или префикс слова кажется излишней подробностью. Умение видеть подробности и детали вывело нас к звёздам. Та отрава, которою ваши хозяева называют «чашами удовольствий» приковала террисов и их мир к трём планетам и заставила жадно ждать момента развязать войну, чтобы прийти на готовое, украсть чужие изобретения и достижения, выдавая их за свои. Только кончится это, всё равно, деградацией потому, что кража — будь это кража изобретения или имущества — обесценивает творца. Вы все подохнете, как примитивные рабы своих отупевших хозяев. Хотите получить точки перехода? Чтож, они дадут Вам отсрочку. Только отсрочку. Потому, что у вас никогда не появится желания создавать что-то самим, а значит, никогда не появится свой Вильгельм фон Цоллерн. Инженер, ставший императором благодаря своему стремлению к созиданию.

Ого, как меня занесло. Зачем это всё? Вроде я не замечал за собой раньше такой особенности — толкать пламенные речи.

— И последний вопрос, — сказал Питер Брюс, игнорируя мои эмоции, и, конечно, не обращая внимания на содержание моего пламенного спича, — Вы знаете, что случилось с «Серебряной тенью»?

Я допустил ошибку. Он всё-таки вывел меня из себя ещё больше.

Это действительно будет последний вопрос, и знаешь, что, ганзеец? — сказал я, думая об отце с матерью. — Пошёл вон. Желаю тебе долго гнить в наркотрипе касты Диониса, или стать послушницей в касте Исиды у твоих новых друзей. Там ты получишь всё, за что боролся. Пошёл вон, мразь.

Он ничего не ответил, посмотрел на меня ещё раз внимательным, ничего не выражающим взглядом, аккуратно выключил и положил в карман голограф. Сухо кивнул головой, прощаясь, и вышел.