4. Адмирал Головин
Drum Schifflein Schifflein du mußt dich wenden
Du mußt den Bug nach Riga lenken
In die russische Kaufhandelsstadt
In die russische Kaufhandelsstadt
Ein altes deutsches Studentenlied «Das Schifflein»
Итак, кораблик, сверни скорее —
Пусть будет парус полней на рее —
В русский город честных купцов,
В Ригу, в город честных купцов.
Старинная немецкая студенческая песня «Кораблик»
Кроме его светлости герцога, в дверях, Адольф ван Фростен увидел ещё одну фигуру. Того самого офицера с русской фамилией, которого видел раньше, на переговорах, в качестве посредника. Имя которого он не запомнил. На нём был такой же чёрно-белый доспех, как на страже, охранявшей вход. В этот раз, на рукаве над латной перчаткой, ван Фростен заметил широкий, золотой адмиральский шеврон с цифрой «четыре». Адольфа неприятно поразило то, что именно незнакомец, а не Фридрих, сделав знак рукой, приказал убрать оружие ганзейским солдатам.
Но герцога Фридриха, казалось, это нисколько не волновало. Он был внешне спокоен и вел себя так, как будто бы ничего необычного не происходило.
— Адмирал, — обратился к незнакомому человеку герцог, бегло кивнув Адольфу и внимательно посмотрев на Элизу, — вернёмся же обратно, у моих людей что-то срочное.
Незнакомец, которого герцог Остзее называл «адмирал», был без шлема, как и герцог, его можно было хорошо рассмотреть. Ван Фростен сказал себе, что это точно тот человек, которого он видел на переговорах. Внешность его была довольно яркая, он выглядел моложе герцога, волосы русые, глаза серые. Герцог Фридрих был могучего, крупного сложения, он всегда, даже среди своего эскорта, казался выше на голову. Его коротко стриженый спутник, представлявший Ганзу, и бывший её «четвёртым адмиралом», как понял ван Фростен, несмотря на тяжелый доспех, выглядел гибким, проворным, взгляд внимательный, даже немного тяжёлый. Кошачью внешность ганзейца дополняли русые усы, и заметные щёки с румянцем, тогда как крупное, скуластое лицо Фридриха, похоже, было выточено из скальных пород его родной планеты. Так, по крайней мере, казалось ван Фростену. Конечно, трудно в наше время угадать возраст человека — тело sapiens обновляется с каждой регенерацией, но то, что этот ганзеец был одним из адмиралов Ганзейского Союза, бесспорно, говорило о его высоком положении и, конечно, указывало на опыт, без которого достижение адмиральского звания было бы просто невозможным.
Они снова зашли внутрь Центрального поста, где ван Фростен бывал много раз, и он увидел ещё несколько групп, по 3–4 солдата. Эти небольшие отряды тяжёлой пехоты с эмблемами Ганзы стояли у каждого входа огромного зала, раньше всегда заполненного офицерами связи. Чужая стража в самом сердце его родного Остзее показалась Адольфу не просто нелепой. Это было похоже на арест. А сам зал Центрального поста управления — то самое сердце герцогства — напоминал, скорее, пустую аудиторию Военной Академии после лекций. Адольф никогда ещё не видел его таким пустым и неживым. Работал только центральный экран, да ещё, над их головами светилась, вращаясь медленно и спокойно, огромная голографическая проекция Млечного пути.
— Ваша светлость, — не выдержал ван Фростен, обводя глазами зал — где же Ваш гвардейский эскорт?
— Адольф, — ответил ему герцог, протирая пальцами глаза, красные от усталости и бессонницы, — Вы пришли только, чтобы спросить меня, где Ваши солдаты?
Герцог Фридрих подчеркнул слово «Ваши», и это звучало почти, как обвинение в дезертирстве.
Ганзеец вроде как усмехнулся в свои кошачьи усы, что вызвало злость и раздражение у ван Фростена. Но больше удивило его то, что Элизабет, как ему показалось, тоже знала этого ганзейца в чине адмирала. Он успел заметить, что они обменялись взглядами, как люди, давно и хорошо знавшие друг друга.
Ещё можно было сказать, что Элиза сейчас выглядела взволнованной. Это было непонятно ван Фростену. Она хочет спасти его капитана чуть ли не больше, чем он сам. Почему? Это можно бы было объяснить делами амурными, но Адольф никогда не видел этой девушки раньше, хотя Франц фон Кассель был не только его командиром, но и другом. Они часто, вместе проводили время в компании бескорыстных подружек и, насколько ван Фростен успел узнать Франца, не в его правилах было заводить служебные романы. Однако, простая логическая последовательность событий двадцатиминутной давности показывала, что его друг Франц фон Кассель почему-то важен для этой девушки-лейтенанта, точно знавшей заранее, что она свободно и легко попадёт к герцогу. Ван Фростен даже подозревал, что она могла знать о наличии здесь ганзейского адмирала, так тепло они обменялись друг с другом взглядами.
— Ваша светлость, у меня приватное сообщение чрезвычайной важности, — настойчиво сказала Элиза.
Теперь ван Фростен обратил внимание на то, как по-особенному, с нежностью и даже любовью их герцог посмотрел на Элизу, потом кивнул ей, и они отошли в сторону. Рядом остался только ганзеец, с широким, золотым шевроном на рукаве. Его общество было неприятно Адольфу. Ганзейцы — союз, созданный Альянсом вместо Империи, считал ван Фростен, а значит враги. Кроме того, этот человек — адмирал, с кошачьими усами, был намного старше его по званию. Всё это давало повод ван Фростену молчать.
Он и молчал, наблюдая издалека, как происходила беседа между герцогом Фридрихом и Элизой. Началась беседа тихо и спокойно, как это бывает у людей, хорошо знающих друг друга. Девушка говорила много, эмоционально, герцог сначала кивал, соглашаясь, потом резко качнул головой, возражая на что-то, или даже категорически запрещая. В этот момент Элиза привстала на цыпочки, положила ему обе руки на плечи, и, глядя прямо в глаза, начала быстро-быстро что-то говорить. Только сейчас ван Фростен заметил, как она потрясающе красива, доказывая нечто, в своём порыве, их герцогу. В их беседе было что-то интимное и близкое, только какого рода эта близость, Адольф не понял.
Ганзейцу с кошачьей физиономией то ли просто надоело молчание, то ли он просто хотел отвлечь Адольфа от слишком невероятной сцены такого совсем уж неформального общения простого лейтенанта канцелярии и целого герцога, только он повернулся к ван Фростену, и, загораживая главу государства и младшего офицера, которые в этот момент выглядели просто как мужчина и женщина, сказал на хорошем немецком:
— Нас не представили, а это неловко: адмирал Ганзейского союза Фёдор Головин, — адмирал Головин говорил мягко, негромко, ещё больше напоминая своей манерой вести беседу крупного, опасного хищника.
— Оберлейтенант гвардейского эскорта его светлости герцога, ван Фростен, — щелкнув каблуками гравиботинок, ответил Адольф.
За время своей службы, ему довелось повидать разных людей, разные манеры и обычаи. Но этот человек имел странную особенность и быть интересным и, одновременно, окружать себя ощущением внезапного, постоянного чувства опасности, исходящего от него.
— Я слышал о Вас, и о Вашем капитане, кажется его имя фон Кассель, — продолжил человек, назвавшийся адмиралом Головиным, — много хорошего от его светлости герцога.
— А я о Вас никогда не слышал, адмирал, — отрезал ван Фростен. Конечно, это была дерзость с его стороны, но он действительно нигде и никогда не слышал об этом человеке, хотя сопровождал герцога в составе гвардейского эскорта всегда и везде. Несоответствие в званиях его сейчас не очень волновало. Беседа частная, её никто не слышит, а всё вокруг летит в такие пропасти безнадёги, что сейчас ему приходится беседовать с ганзейцем, находящемся в «святая святых» герцогства Остзее, в самом сердце второго по значению имперского города. Не будь рядом герцога, Адольф бы охотно вызвал этого выскочку на дуэль, как сделал бы это, наверное, не только имперец, но и любой честный русский на его месте.
— Я и адмирал недавно, — никак не отреагировал на его дерзость ганзеец. Он продолжал беседу на прекрасном немецком, — Меня только недавно удостоил этой чести совет капитанов нашего флота.
— В совет флота входят ваши, уж точно не могу сказать — наши, новые хозяева-террисы? — снова резко спросил ван Фростен.
Адольфа понесло; его раздражала и спокойная манера этого человека держаться, и то, что адмиралом он стал уж точно с разрешения, а может и по прямому указанию лидеров Альянса, и то, что этот русский, что видно из его имени, одел на себя ганзейскую форму в то время, когда его мир разрывала на части гражданская война, наверняка спровоцированная Альянсом. Даже то, что он говорил сейчас на имперском немецком, а не на интерлингве, как думал Адольф, было не дипломатическим этикетом и не проявлением вежливости, а примитивным расчётом на древнюю имперскую сентиментальность. Кто не знает, что стоит заговорить на Высоком Немецком чисто и любой имперец тут же почувствует родство и расположение к такому человеку.
— Только сейчас это у тебя не пройдёт, — подумал ван Фростен.
— Конечно, несколько представителей Альянса Претерис входят в состав совета, — спокойно ответил Головин, прекрасно понимая, что, на самом деле, хотел сказать Адольф, — иначе и быть не может. Вы же и сами это понимаете, друг мой.
Это «друг мой» было для ван Фростена слишком.
— Я не Ваш друг, адмирал, — сказал ему Адольф. — Ваши друзья — мои враги. Мой друг, капитан фон Кассель, только что сбит над дворцом пилотами Альянса. Возможно, погиб.
Головин снова, по какой-то причине, пропустил дерзость и повёл беседу ещё мягче.
— Wendet sich wie ein Aal — подумал Ван Фростен, совсем забывая, что ещё недавно Головин напоминал ему кота, — und ist glatt wie ein Aal…
Уже потом, спустя много дней, он понял, что был неправ в этот момент, но сегодня был тяжёлый день для оберлейтенанта ван Фростена.
— Всё же, боюсь, Вы немного преувеличиваете, говоря насчёт «наших», как Вы изволили выразиться, «хозяев», — сказал Головин. — Как у нас говорят, «Ганза владеет всем». Впрочем, я не хотел бы Вас переубеждать.
Ван Фростен хотел что-то сказать в ответ, на тему, чем и как владеет, по его мнению Ганза, и возможно, уж тут ему удалось бы вывести из себя этого спокойного русского, но в этот момент герцог снова подошёл к ним, а Элиза опустилась в одно из кресел в зале, рядами стоявших неподалёку. Похоже, их разговор был непростым и тяжёлым. Лицо Элизы было красным, почти пунцовым. Ей это чертовски было к лицу, хоть и было следствием каких-то неприятных волнений.
«Вообще, блондинки легко краснеют…», — подумал ван Фростен, словив себя на мысли, что он разглядывает эту девушку с удовольствием.
Лицо Фридриха было мрачным. Он помедлил немного, собираясь с мыслями, как будто то, что он скажет, было для него непростым и тяжёлым решением. Он неспешно и молча посмотрел на Адольфа, потом перевёл взгляд, глаза в глаза — на Головина. Потом ещё раз словил взгляд Элизы, который почти кричал, умоляя о чём-то.
— Я не буду спрашивать, почему Вы сейчас не в бою, рядом с вашим капитаном, ван Фростен, — отстранённо и легко, как будто о какой-то мелочи, сказал герцог, хоть эта фраза и её тон никак не соответствовали выражению его лица. — Но я прикажу Вам, если Вы всё ещё мой офицер, найти Вашего и моего друга фон Касселя, или его тело, или то, что от него осталось. И, конечно, — он посмотрел на Элизу и кивнул ей головой, вероятно соглашаясь на что-то, о чём они только что говорили, — Вы возьмёте «Серебряную Тень», чтобы сделать это.
Если бы Адольфу сказали, хотя бы днём раньше, что такое возможно — он бы не поверил. «…Я возьму у Фридриха рейдер „Серебряная тень“», — вспомнил он слова Элизы. Сейчас он охотно бы ущипнул себя, чтобы убедиться в реальности происходящего.
Определённо, сегодня всё шло не так. Сначала ван Фростен почти дезертировал, но неожиданно для себя, снова оказался в гуще событий, потом эти чужие ганзейские солдаты в Центре управления, о которых говорят, что это друзья. И, наконец, эта синеглазая девушка-красавица, в форме лейтенанта «Небесной канцелярии», взявшая «покататься» корабль класса «Эрфиндер»…
— Ваша светлость, — неожиданно вступил в разговор Головин, выражая всем своим видом недоумение и даже возмущение, — это меняет все наши планы, это просто перечёркивает цель моего визита… Подумайте, как много поставлено на карту…
— Что поделаешь, адмирал, — сказал Фридрих, — иногда обстоятельства в жизни складываются так, что даже против нашего желания остаётся только один вариант действий. Теперь герцог говорил быстро, он явно торопился, или хотел показать собеседнику, что дальнейшее обсуждение этой темы для него нежелательно.
— Фридрих, друг мой, послушайте, — ганзеец так волновался, что перешёл на фамильярный тон, не обращая внимания на присутствие ван Фростена и Элизабет, — у нас и так был только один вариант. Только один вариант.
Герцог Фридрих посмотрел на Головина и в первый раз за всё время, широко и уверенно, как в прежние времена, улыбнулся. Герцог улыбался сейчас как человек, который уже принял важное решение, и все его тревоги и сомнения остались далеко позади.
— Дорогой Фёдор, — сказал он твёрдо, — если бы я мог поступить иначе, я бы это сделал.
— А она знает, что будет, если… — продолжал Головин.
Фридрих повернулся к ван Фростену, прерывая адмирала Головина и сказал уже совсем другим голосом. Голосом, которым он отдавал приказы:
— Оберлейтенант, возьмите, сколько нужно солдат из тех, что находятся в коридорах бункера, обязательно заберите с собой лейтенантов, Патрика Гордона и Адама Вайде, сегодня их вахта на «Серебряной Тени». Наводить Вас на цель буду я сам. Теперь самое главное. После выполнения задания и при любом его исходе, Вы не вернётесь сюда, а попытаетесь уйти с планеты и проскользнуть куда-то в пространства, контролируемые сейчас Ганзой. Это могут быть планеты Лондон, Гамбург, Новый Амстердам, а лучше всего Женева.
— Разрешите, Ваша светлость, — сказал взявший себя в руки, адмирал Фёдор Головин, — предложить факторию Архангельск. Там теперь Ганзейский Союз представляет адвокат Гутман.
Это же дыра на границе с «серыми» зонами, — подумал ван Фростен, много слышавший об Архангельске и его окрестностях, — там даже в лучшие времена из всех законов действовало только призовое право!
— Благодарю Вас, адмирал, — кивнул ганзейцу Фридрих, — спасибо, Фёдор, это вообще наилучший вариант. Рассматривайте его в первую очередь, Адольф, — приказал он ван Фростену.
— Верно ли я Вас понял, ваша светлость, — уточнил ван Фростен, не веря своим ушам, — что я должен бежать с вашим личным, новейшим кораблём, содержащим уникальные на сегодняшний день технологии, забрав остатки Вашего гвардейского эскорта и бросив Вас?
Произнося эти дикие для себя самого слова, ван Фростен увидел, что адмирал Головин, стоявший сбоку от герцога, едва заметно кивал Адаму, поддерживая его сомнения в правильности решения.
Герцог Фридрих мельком взглянул на Головина и сделал шаг к ван Фростену.
— Знаешь, друг мой Адольф, — тут герцог положил руку ему на плечо, как боевому товарищу, — наши друзья из Ганзейского Союза смогут защитить меня гораздо лучше, чем твоя гибель. Кроме того, мне очень нужен мой капитан фон Кассель, если он ещё жив. И не только мне, — добавил он в раздумье. Потом, на секунду, по его лицу пробежала гримаса, словно бы он сожалел о том, что сказал.
Ван Фростен чуть не прикусил нижнюю губу от злости, услышав это «наши друзья из Ганзейского Союза», но заметил, что Элизу едва заметно «дернуло» на словах о том, что фон Кассель, может быть, уже мёртв.
— Позвольте мне не объяснять мотивы моих поступков сейчас, — продолжил Фридрих фон Цоллерн. — Если противник знает, кого сбил, он может попробовать взять Франца живым… — Элиза! — почему-то по имени позвал герцог. — Ко мне! Девушка почти мгновенно оказалась рядом. — Также Вы заберёте с собой лейтенанта Элизабет Сугэ, — снова приказал он Адольфу. Вы будете относиться к ней, как к равной по званию. Она примет команду в случае Вашей смерти, — удивил герцог Адольфа ещё раз. — Времени у вас мало. Исполняйте и прощайте.
* * *
После того, как шлюзы дверей закрылись за Элизой и ван Фростеном, герцог подошёл и сел возле панели управления центром связи. Головин сел рядом. Фридрих настроил часть окна экрана на маяки Элизы и Адольфа, и смотрел, как две точки приближались к ангару, где стояла «Серебряная тень». Его личный рейдер. Подарок брата Вильгельма. Один из двух экспериментальных кораблей типа Erfinder.
— Как же мы были наивны, — думал он, — когда верили в то, что два человека и хорошее изобретение может изменить мир.
Головин молчал. Покусывая ус, он думал о том, как часто благородство того человека, который может его себе позволить, ломает, порой, почти идеальные планы тех, кто уже заплатил за них слишком высокую цену.