– Марусь, привет! Чего сидишь в потёмках? – Катя заглянула в комнату, погружённую в фиолетовую тень сумерек.

– Привет, – бесцветно отозвалась та с дивана.

Катя щёлкнула выключателем, Маша зажмурилась и натянула на голову плед:

– Зачем свет? Выключи.

– Марусь, не видно же ничего.

– А-а, ты что-то забыла? Ладно. Раз тебе надо, пусть горит. По барабану, – безразлично согласилась Маша. Плед съехал вниз, открывая взгляду подруги взъерошенную кудрявую голову и расстроенное лицо.

Катя села возле Маши:

– Марусь, что случилось?

– Всё нормально, – буркнула она, глядя в пустой угол. – Анка собирается меня выгнать. Я проблемная.

– Погоди, – взяла её за руку Катя. – Вроде речь шла только о гастролях. Работы в Москве навалом…

– Она сказала: ещё один писк с моей стороны, и выгонит.

– Значит, не пищи.

– Пробую. – Маша подняла возмущённые глаза на подругу: – А знаешь, куда она меня отправила? Вместе с девочками семнадцатилетними из студии… На подтанцовку к участникам какого-то говённого конкурса! Прикинь, там народ даже петь толком не умеет… Лохи зелёные. Анка говорит, их надо учить двигаться, помогать на репетициях. Мечта, а не работа! Как понимаешь, отказаться – без вариантов.

– Может, не всё так плохо? Конкурс же телевизионный?

– Вроде, – пожала плечами Маша. – Но из «стариков» туда иду только я. Как в ссылку. Подальше от приличных людей и за копейки. Ребята обалдели.

Зато ты бы видела рожу Юрки! И что он сказал… Хамло поганое. Радовался, будто ему миллион в трусы засунули.

Катя скривилась:

– Вот сволочь. Ладно, ну его! Давай переключимся на что-нибудь хорошее.

– Единственное хорошее, что у меня есть – это ты. И то переезжаешь, – кисло ответила Маша.

– Хочешь, я отложу переезд? Вот всё устаканится, и тогда…

– Ты ещё роды отложи до лучших времён… Не мели ерунды. Бери, что забыла, и иди. Тебя Лёня ждёт.

– Марусь, а я тебя на ужин хотела позвать.

– Нет, спасибо. Я теперь есть не буду.

– Почему?

– Чтобы не выглядеть мастодонтом рядом со студийными мотыльками.

Катя потянула её за руку с дивана:

– Вот дурочка! Да тебя скоро ветром сдувать будет. Пошли. И не нервируй меня. Я беременная. Мне нельзя.

– Ладно, – нехотя подчинилась Маша.

Они зашли в квартиру напротив, и Маша удивилась: Катя начала перебираться несколько дней назад, а Лёнина берлога уже успела преобразиться, бесконечная аппаратура на стеллажах обросла девичьими фусечками, голые окна – цветами в горшках, проглядывающими за складками гардин. Вряд ли всё это раньше умещалось в Машиной квартире…

– Мда, Катка! Ты зря времени не теряла, – сказала Маша, не понимая, отчего вдруг в горле наждаком заёрзало раздражение и захотелось плакать.

– Инвазия захватчика на мужскую территорию обещает никого не оставить в живых, – появился из кухни Лёня. – Привет, Маш! Я глупо думал, что женюсь и всё, а, оказывается, впустил в дом конкистадора.

– И попал в плен, – засмеялась Катя.

Заталкивая неуместное чувство подальше в душу, Маша заставила себя улыбнуться. Катю она любит, и её собственная неудовлетворенность касаться подруги не должна. Маша попыталась отключиться от своих проблем и отметила: с беременностью Катя похорошела, черты лица стали мягче, глаза счастливее, и даже неестественно низкий голос приобрёл новый бархатный оттенок.

Втроём они подошли к накрытому по-праздничному столу – со скатертью, с красивыми новыми тарелками, изящными столовыми приборами, бокалами на тонких ножках и с коралловым бутоном розы в тонкой вазе. И когда Катя успела всё это накупить? Похоже, у неё начался зуд молодой хозяйки – всё тащить в дом, переставлять мебель с места на место, окучиваться безделушками, фотографиями, подушечками и готовить-готовить-готовить, чтобы у новоявленного мужа не осталось никаких шансов выбраться на свободу.

Маша взглянула на Лёню. Весь его вид извещал о добровольной сдаче в супружеский полон. Новые женские комнатные тапочки свидетельствовали об этом красноречивее белого флага.

Увидев свежие листья салата с алыми половинками черри и кусочками моцареллы, порционно запечённую семгу, украшенную по краям ломтиками лимона и веточками петрушки, картофель фри, домашней выпечки мясной пирог, грибы в сметане и котлеты, Маша прыснула:

– Теперь я поняла. Вам вдвоём с этим просто не справиться. Но на меня не слишком рассчитывайте. Я ем салат и рыбу, остальное, пожалуйста, сами.

С удовлетворённой миной Лёня потёр живот, сминая клетчатую рубашку навыпуск:

– Пра-авильно женился.

Маша села на стул:

– Главное, чтобы через… – она быстро посчитала, – через пять месяцев врачи на «Скорой» вас не перепутали и не повезли в роддом тебя вместо Катьки. Если так питаться, живот к тому времени у вас будет одинаковый.

– Ты сегодня добрая, как голодный крокодил на выгуле… – заметил Лёня, ничуть не оскорбившись.

– Её обидели, – пояснила Катя. – Анка отправляет танцевать на какой-то конкурс для начинающих звездулек.

– Как называется?

– «V-персона».

– А чем ты недовольна? – не понял Лёня, налегая на мясной пирог. – Программа рейтинговая. Её Первый канал выкупил с «КНТ». В США, кстати, аналог идет. Тоже в топе телешоу.

– Их рейтинги на мне не отразятся, я буду работать почти бесплатно. Вдобавок чёрт знает с кем. С молокососами какими-то, – выпятила губу Маша.

– Погоди-ка, по-моему, ты не права насчет молокососов. Народ там разный. – Лёня потянулся за пультом к громадному телевизору и гордо заявил: – Ты, кстати, мою главную новинку ещё не видела.

– Катин живот? Видела.

– Перестань дерзить, дурилка. Я про телик. Зацени: 3D с выходом в Интернет. Браузер, все примочки встроенные.

– Круто, – равнодушно ответила Маша.

– Сейчас я твоё шоу покажу. Прошлогоднее, конечно. Так, набираем на «Ютубе» «V-персона»… Ого! – присвистнул Лёня. – Тут уже с этого года какое-то пиратское видео выложили – за десять дней почти миллион просмотров – офигеть! И не удаляют. Может, сами раскручивают? Сейчас и такое случается. Ха-ха, да тут просто праздник! Комменты глянь: «Жесть: рокера заставили петь Пугачёву», «Скандал на кастинге», «Судьи чуть не подрались из-за «Линкин Парк», «Рокер опустил Марка Далана»… Забавно, кто это так отличился?

– Боже, там ещё и Далан! – простонала Маша. – За что мне это?!

Лёня запустил ролик. Чёрный прямоугольник файла на «Ютубе» расширился на весь экран, и при виде скандального участника у обеих подруг вытянулись лица. Маша вперилась в экран, а Катя пробормотала:

– Ничего себе!

Это был Алексей. Собственной персоной. Робкий в первые секунды и вдруг сумасшедший, бунтарский, искренне злой. В Машиной голове снова, как когда-то, всё закружилось. Он снова пел ненавистный теперь «Линкин Парк». Тот же самый «Numb». Но совсем по-новому. Машины пальцы сжали скатерть в комок. Предательские мурашки пробежали по спине, не подчиняясь разуму.

На экране Алёша был совсем другим, завораживающим, яростным и уверенным, как демон, сорвавшийся с цепи. Судьи сидели, раскрыв рты, и вдруг остановили его бестактно, не вовремя, начали перепалку. Затаив дыхание, Маша переживала о том, что скажут, чувствуя себя растерянной, рассерженной, не понимающей, как можно не видеть его таланта и говорить подобную ересь. Машу раздирали надвое гордость за Алексея, словно это она, она и никто другой открыла его дар, будто и стоял он на сцене лишь благодаря ей, и тёмное желание быть отомщённой. Хотя бы так. Низко и несправедливо. Чтобы Алексей ощутил себя униженным, ненужным – как чувствовала себя она.

Видео затянулось. Маша не могла не смотреть на его лицо. Оператор навёл объектив камеры на глаза крупным планом – невероятные, наполненные страданием. Маше стало дурно и абсолютно невыносимо. Из сабвуфера полился его голос, достающий до самого сердца.

Маша вскочила и, вырвав из Лёниных рук пульт, резко нажала на «стоп». Видео застыло.

– Как он посмел?! – гневно выкрикнула Маша. – Как он посмел?!. Петь ЭТО?!

Катя стала мрачнее тучи и, видя реакцию подруги, пробормотала:

– Отморозок. Надо было…

– Не надо. – Лёня тронул её за локоть и поторопился свернуть браузер. Катя оглянулась на мужа и прикусила язык.

– Не-на-ви-жу-его, – процедила Маша. – Ненавижу! Лицемер… Предатель!

– Он тебя не достоин, – сурово проговорила подруга. – Ты должна его забыть.

– Я забыла.

Катя не ответила на откровенную ложь. Маша опустилась на стул, снова встала, уронила вилку, нервно сказала:

– Спасибо за ужин. Спасибо, Лёня. Мне стало легче. Намного! Аха-ха-ха! Работа будет великолепной. Далан и Алексей… Чудесно! Просто замечательно! И я посерёдке плясать буду: во саду ли, во городе. Чёрт! Осталось только повеситься. Я этого не вынесу. Такого лицемерия. Неуважения… – Машу била крупная дрожь.

– Успокойся сейчас же! – встряхнула её Катя. – Мария! Приди в себя! Я тебя сейчас ударю!

Маша перевела дух и заплетающимся языком проговорила:

– Всё. Прости-прости. Я спокойна. Прости.

– Возьми водички.

– Не надо, спасибо. Нормально. – Маше стало неудобно. Друзья смотрели, сопереживая, но она всем нутром почувствовала их неосознанное желание скорее освободиться от неё – от носителя вируса несчастья, внезапно и не к месту проникшего в их уютный, новорождённый мир. Зачем им её сложности? Скорее надо уйти отсюда!

Маша пробормотала:

– Простите, Лёня, Катя. На меня что-то нашло. Я лучше домой пойду.

– Я тебя провожу, – подорвался Лёня.

– Не надо. Правда. Я ничего. – Маша дошла до входной двери и, прежде чем выйти, бросила: – Надеюсь, его выгонят до прямых эфиров.

Дома Маша заперла дверь на цепочку и в тёмном коридоре сползла по стене на корточки, изнемогая от беззвучных рыданий.

Утром невыспавшаяся и бледная Маша пришла на репетицию в «Годдесс». Все только собрались после короткого отпуска, предвкушая веселье и новизну – Анка объявила о разборе новой программы. Этого всегда ждали, как праздника. В меру властная, в меру демократичная Анка обсуждала с коллективом удачи и яркие моменты истекшего «гастрольного» года, а затем обрисовывала концепцию нового, закладывая основу концерта. Она выслушивала предложения каждого, кто желал внести лепту. Именно до этого дня ребята хранили заготовки и идеи, отложенные в персональную творческую копилку. Нюансы, движения, изюминки разрабатывались коллективом. Процесс созидания увлекал и основной состав, и вспомогательный. Что могло быть лучше?

На этот раз Машу к обсуждению не пригласили. Анка была себе верна: она сразу отправила опальную девицу в студию на второй этаж – к новичкам. И Маше казалось, что в глазах коллег отражалась позорная вывеска на её лбу, бьющая неоновым светом: «Сумасшедшая неудачница».

«Ты получила слишком большой аванс, надо отрабатывать. «Годдесс» – прежде всего коллектив. Раз ты ставишь во главе угла личное, не уживаешься в нынешнем составе, воспитывай новый. И то – до первого скандала, – сказала Анка вчера и подчеркнула: – Это твой последний шанс остаться с «Годдесс».

Со вчерашнего вечера мысли Маши заполнила густая, нездоровая муть. Кто сказал, что расставаясь, люди разбивают сердце? У неё крутило всё тело, кости, словно ни одной клеточки не осталось целой. Всё было плохо. Всё раздражало. И не убежишь от себя, не сотрёшь из головы непрошеные воспоминания, не заставишь сердце молчать. Маша держалась с трудом.

Зато девочки, только переведённые в «Годдесс» из разных танцшкол, безмерно счастливые вступлением в мир взрослых, обрадовались Маше искренне – так, как многие внизу уже не умели. Это тронуло. Рассказывая девочкам о работе в подтанцовке на большой сцене, Маша почувствовала себя хоть кому-то нужной. Они принялись отрабатывать движения, и от работы стало на йоту легче. Иногда Машин взгляд падал сквозь стеклянную стену на первый этаж, где шло бурное обсуждение, смех, демонстрация па. Обида обрушивалась на Машу с новой силой. Впрочем, стоило увидеть павлином выступающего Юру, сожаления сразу рассеивались.

В пять вечера на первом этаже работа шла полным ходом, а Маша уже распрощалась с девчонками – какой-никакой плюс: пока не вызовут организаторы телешоу, есть масса свободного времени. Его можно посвятить кино и шопингу, к школьной подружке заехать или к родителям, просто пошататься по центру – давно не было такой роскоши.

Процокав по холлу каблуками полусапожек, Маша стремительно вышла из здания. Парень в куртке и джинсах стоял, облокотившись о перила лестницы. Скользнув взглядом, Маша прошла мимо. Но сзади послышался взволнованный голос:

– Маша! Здравствуй!

Алёша… Она узнала его мгновенно. Сердце прыгнуло от радости, длящейся лишь тысячную долю секунды, а потом колко ударило в груди и провалилось куда-то глубоко, мешая дышать. В висках заломило, захотелось обернуться, накричать на него, но Маша не замедлила шаг. Много чести. Не достоин.

– Маша! – догнал он её. – Мы можем поговорить? Прошу тебя!

Она остановилась на мгновение, смерила его холодным взглядом. «Боже, какой красивый! Зачем ты мучаешь меня? – простонала её душа. – Только бы не проявить слабость снова! Я не должна. Уходи!»

– Я ждал тебя. Я соскучился, – проговорил Алёша. Его губы тронула ласковая улыбка.

– Мне не о чем с тобой разговаривать, – жёстко сказала Маша и пошла дальше.

Он опешил, но не сдался, зашагал рядом. «Не хромает, – ликующе отметила Маша и тут же оборвала себя: Мне нет до этого дела».

– Маша! – Он не выдержал, схватил за рукав плаща, развернул к себе.

– Отпусти, – процедила она сквозь зубы.

От волнения в животе всё сжалось. Но Алёша не послушал.

– Нам есть о чем поговорить, – сказал он. – Мы расстались так неправильно… Глупо. Я хочу всё исправить. Телефон твой… я так и не смог дозвониться. Маша, я прошёл кастинг на телешоу и теперь буду в Москве. Представь, я вернулся домой за одеждой, а горничная сказала, что ты приезжала… Я просто чуть с ума не сошёл. После всего… ты всё-таки приехала! А мне никто не сказал. Не удосужились. За всё лето!

– Пожалуй, это была не я, – саркастически усмехнулась Маша, боясь встретиться с ним взглядом.

«Не смог дозвониться! Как же…» Сейчас она ненавидела Алёшу ещё сильнее за ложь, которую он пытался выдать за правду.

– Нет, ты, – возразил Алёша. – Горничная узнала по фотографии. Ты передумала? Ты меня простила?

Маша резко дёрнулась и высвободила руку:

– Прощения, красивые слова… На колени снова будешь падать? Не считаешь, что для дежавю не лучший момент? Ты свой шанс уже упустил. И если не понимаешь с первого раза, повторюсь: мне-не-о-чем-с-то-бой-раз-го-ва-ри-вать! – прочеканила она Алёше в лицо и бросила яростно: – Убирайся! Иначе позову охранника! Или ты опять меня потащишь куда-нибудь?!

У Алёши вытянулось лицо и опустились руки. Гордо вздёрнув подбородок, Маша расправила плечи и полной достоинства походкой подошла к припаркованному рядом такси. Она распахнула дверцу королевским жестом и села, будто к личному шоферу:

– К ЦУМу. Поехали скорее.

– Как скажете, – улыбнулся белобрысый, похожий на колхозника таксист.

Автомобиль тронулся. Маша держала себя в ежовых рукавицах, чтобы не обернуться, но как только такси свернуло за угол, расплакалась. Ну почему не сломался каблук? Не пробило шину в авто? Почему этот гад не держал её крепче? Не придумал что-нибудь убедительнее? «Ненавижу! Ненавижу!» – думала она.

– Вы чего, девушка? Этот тип вас обидел?

Маша кивнула, отчаянно сопя в платок.

– Может, вернуться и по ушам ему надавать как следует? – озаботился дюжий водитель.

Маша подняла на него глаза и грозно сказала:

– Только попробуйте!