Спаркс бродил по своим полутемным апартаментам, ощущая себя совершенно чужим здесь; он был измучен бессонницей и настроен исключительно мрачно. Он больше не принадлежал к числу приближенных Снежной королевы – но и не чувствовал в себе сил окончательно с ними расстаться. Теперь все, в том числе и тайные, входы в его апартаменты охранялись – но не гвардейцами Ариенрод, а жителями Летних островов, разъяренными попыткой королевы предотвратить Смену Времен Года. Сама Ариенрод тоже находилась под стражей – им каким-то образом удалось вовремя раскрыть ее заговор. Но когда Спаркс попытался расспросить островитян о Мун и о том, не она ли рассказала им о заговоре, они либо недоуменно пожимали плечами, либо не желали говорить с ним. А когда он попытался удрать, а потом стал объяснять, что он такой же сын Лета, как и они, они только посмеялись и загнали его назад, размахивая своими гарпунами и ножами: им прекрасно было известно, кто он такой – благодаря Ариенрод. Было ясно, что они так и продержат его взаперти до дня жертвоприношения.

Ариенрод никогда не отпустила бы его от себя. А теперь, когда рухнули все ее планы, она хочет, чтобы вместе с ней погиб и он. Она привязала его к себе столь же крепко, как связывают Снежную королеву и ее Звездного Быка перед тем, как бросить их в море. Она была воплощением Хозяйки, а Звездный Бык – ее верным Слугой, так что они непременно должны были возродиться с началом нового прилива… но только в ином обличье, с чистыми, незапятнанными душами – душами детей Лета. Так было всегда, с незапамятных времен, и, несмотря на то, что инопланетяне несколько сократили число старинных обрядов, этот ритуал остался жив, как и вера в Хозяйку. Разве ему по силам изменить древний обряд? Мун пыталась спасти его от смерти, но судьба оказалась сильнее их обоих. Он старался не думать о том, что произошло между Ариенрод и Мун, когда его увели из зала Ветров. Мун наконец-то должна была узнать правду о том, кто она такая… Но даже если Мун и удалось спастись от Ариенрод, то вернуться к нему сейчас она все равно не сможет. Ему оставалось благодарить судьбу за то, что последние часы он провел с любимой женщиной – все-таки утешение для мужчины перед смертью…

Он порылся в позолоченном шкафу, отыскал там стопку одежды, в которой впервые явился во дворец, и бережно разложил вещи на мягком ковре; там были даже те бусы, которые он купил себе на следующий день после прибытия в Карбункул. Там была и его флейта… Он отложил флейту в сторону, снял свой роскошный наряд и надел широкие грубые штаны и яркую пеструю рубаху, которая отлично сочеталась с дешевыми бусами. Он одевался тщательно, словно уже готовился к совершению ритуала. Потом взял с полки медаль, некогда принадлежавшую его отцу, и надел ее на шею. Потом осторожно подобрал с ковра флейту и, усевшись на краешек роскошной кушетки, поднес флейту к губам и снова опустил, почувствовав вдруг, что во рту от волнения пересохло так, что играть было совершенно невозможно. Он сглотнул; постепенно стук в висках стих. Тогда он снова взял флейту, закрыл пальцами нужные отверстия и подул. Дрожащий пронзительный звук затрепетал в воздухе – словно некий дух не в силах был сдержать своего изумления, обнаружив вдруг, что вырвался из оков молчания, которые считал вечными. В горле все еще стоял комок, дышать было трудно, и Спаркс снова сглотнул; в голове его роились мелодии, рвавшиеся на простор. Он заиграл – неуверенно, неловко перебирая пальцами, стараясь слушаться памяти, но порой фальшивые звуки все-таки резали ему слух. Постепенно пальцы потеплели, стали ловчее; волшебная влага мелодии, сладкая и прозрачная, вновь полилась из того источника, который он хранил в сердце, увлекая его в тот мир, который, как ему казалось, он потерял навсегда. Ариенрод пыталась отравить радость от его последней встречи с Мун, отнять у него даже это, как уже отняла у него способность восхищаться прекрасным, тем, что не имело отношения к ней самой. Но у нее ничего не вышло. Страсть и вера Мун были столь же чисты, сколь чиста была эта музыка, и воспоминания о ней смывали с души позор, излечивали любые раны, исправляли все совершенные ошибки…

Спаркс поднял глаза – музыка и очарование исчезли, едва в двери загремел замок. Дверь распахнулась, и прямо перед ним возникли две фигуры в плащах с низко надвинутыми на лица капюшонами. Один человек двигался как-то неестественно медленно. Вошедшие быстро закрыли за собой дверь.

– Здравствуй, Спаркс, Покоритель Зари, сын Лета…

Спаркс напряженно вглядывался в них, пытаясь зажечь дополнительный настенный светильник.

– Что вам угодно? Мое время еще не пришло…

– Пришло… после двадцати-то лет. – Первый человек, тот, что двигался легко, вышел вперед, в круг света от лампы, и сбросил с головы капюшон.

– Кто вы? – Спаркс увидел перед собой мужчину лет тридцати пяти, инопланетянина. Сперва ему показалось, что это уроженец Харему, но почему-то с более светлой кожей и более округлым лицом, к тому же весьма крупного. Лицо его… кого-то оно напоминало ему…

– Нам давно уже пора встретиться с тобой, Спаркс, ведь больше двадцати лет прошло. Вот только хотелось бы, чтобы обстановка для этого была более приятной и радостной.

– Кто вы такой? – Спаркс поднялся с кушетки.

– Я твой самый ближайший предок. – Слова эти прозвучали, как бы отмечая его конкретную позицию на генеалогическом древе, не больше. Он улыбнулся и покачал головой. – Я твой отец, Спаркс. – Он словно чего-то недоговаривал, словно не способен был выразить этими словами слишком сложные чувства, обуревавшие его.

Спаркс снова сел; голова у него кружилась; он страшно побледнел, казалось, вся кровь разом отлила от его лица.

Незнакомец – его отец! – расстегнул плащ и небрежно бросил его на кресло; под плащом оказался простой серый космический комбинезон, поверх которого был надет богато расшитый воротник; на груди висела, медаль, указывавшая на его принадлежность к членам Ассамблеи. Он отвесил Спарксу легкомысленный поклон, словно тоже совершенно не представлял, с чего же начать разговор.

– Теммон Ашвини Сайрус, Первый секретарь. – Его спутник – а может, просто слуга? – повернулся и без лишних слов поспешил прочь, исчезнув в соседней комнате и оставив их наедине друг с другом.

Спаркс усмехнулся, чтобы не разрыдаться.

– Что это? Тоже какая-нибудь шутка Ариенрод? – Он прикрыл свою медаль рукой и стиснул ее в кулаке так, что побелели пальцы… вспоминая, как она издевалась над ним, насмешничала, говоря, что знает, кому принадлежит эта медаль, знает имя его отца; и лгала ему.

– Нет. Я просто объяснил островитянам, что хотел бы повидаться со своим сыном, и они показали мне, где тебя найти.

Спаркс резким движением сорвал с себя медаль и швырнул ее прямо к ногам Сайруса; голос его от мучительного недоверия звучал хрипло.

– Раз так, то это должно принадлежать тебе, герой! И уж, черт побери, никак не Звездному Быку! Тебе, должно быть, потребовалось немалое умение, чтобы пробраться сюда и воткнуть в меня нож… вот же твоя награда. Возьми и убирайся. – Он закрыл глаза, стараясь не замечать, не видеть лица, столь похожего на его собственное. Он услышал, как Сайрус наклонился и поднял медаль.

– Нашему благородному сыну Теммону… – Решительный голос его вдруг ослабел и стал как бы прозрачным. – А как поживает твоя мать? Я подарил это ей в Ночь Масок… это твое по праву.

– Она умерла, чужеземец. – Спаркс специально открыл глаза, чтобы посмотреть, какое у Сайруса будет лицо. – Я убил ее! – Он выждал паузу. – Она умерла в тот день, когда я родился.

Первоначальное потрясение сменилось на лице Сайруса горьким неверием.

– Значит, она умерла при родах? – Он уточнял, словно ему действительно было важно, так ли это.

Спаркс кивнул.

– На Летних островах не так уж много современного медицинского оборудования и больниц. Да и здесь после Смены Времен Года островитяне тоже их иметь не будут… – Он провел рукой по грубой ткани своих штанов. – Но мне это будет уже все равно. Как и вам.

– Сын. Мой сын… – Сайрус все вертел в пальцах медаль. – Что еще я могу сказать тебе? Премьер-министр – мой родной отец и, стало быть, тебе он дед. Когда он вернулся за мной, все было куда проще. Уже одно то, что в жилах моих струилась его кровь, делала меня в глазах представителей нашего класса чуть ли не королем – во всяком случае, лидером; давало мне право быть наверху, приносило мне только успех и счастье.

Когда мой отец прилетел за мной на Саматхе, то прежде всего вручил мне эту медаль, ввел меня в свой круг и сделал членом Ассамблеи. – Медаль скользнула у него между пальцами и повисла, качаясь на цепочке и пуская вокруг солнечные зайчики. – Я отдал ее твоей матери потому, что она была очень похожа на мою мать – со своими синими, точно лесные озера, глазами и волосами цвета солнечных лучей… На одну ночь, благодаря ей, я вновь очутился в мире моего детства – я в ту пору был ужасно одинок и очень скучал по своей далекой родине. – Он поднял глаза и на раскрытой ладони протянул Спарксу медаль. – Она принадлежала ей, потом тебе и всегда будет твоей.

Спаркс чувствовал, что более не способен владеть собой, что плоть его превращается в кисель, в дым…

– Ты, мерзавец!.. Зачем ты явился сюда теперь? Где ты был тогда, много лет назад, когда я так в тебе нуждался? Я ждал тебя, надеялся, что ты вернешься, я старался быть таким, каким, по моим представлениям, ты хотел бы видеть меня, каким ты и сам виделся мне… – Спаркс обвел рукой комнату, полную различных приборов и инструментов, с помощью которых он мучительно решал свои бесконечные технические загадки. – Но теперь, когда все в прошлом, когда я сам разрушил свою жизнь… ты и явился – зачем?

– Спаркс, жизнь твоя еще не кончена. Я пришел… чтобы внести в нее некоторые поправки. – Он колебался; Спаркс медленно повернулся и посмотрел ему в глаза. – Твоя двоюродная сестра Мун все рассказала мне о тебе. И это она прислала меня сюда.

– Мун? – У Спаркса перехватило дыхание.

– Да, сын. – В улыбке Сайруса чувствовалось желание помочь, подбодрить. – Это ее находчивости мы обязаны нашей встречей, а сердце ее, по-моему, ждет встречи еще кое с кем… Поговорив с ней, я понял, что тебя воспитала очень хорошая семья. – Спаркс молча отвел глаза. – А столкнувшись с удивительной верой Мун в тебя, – в голосе Сайруса послышалась какая-то затаенная грусть, – я окончательно понял, что мне нечего стыдиться такого сына. – Сайрус посмотрел на инструменты и приборы – молчаливые свидетельства того, что в жилах у них течет одна кровь, что они унаследовали одну и ту же страсть.

Спаркс встал, и Сайрус, подойдя к нему, снова повесил медаль ему на грудь и пристально посмотрел в глаза.

– Ты больше похож на мать… но я вполне успел убедиться, что в тебе живет неистребимая потребность любого технократа непременно ответить на все «почему». Мне и самому очень хочется, чтобы существовал ответ на любой вопрос… – Он как-то нерешительно положил руку Спарксу на плечо.

Но Спаркс смотрел отцу прямо в глаза, словно запечатлевая в своей памяти и этот миг, и это прикосновение, – он чувствовал, что открылась дверь той холодной темницы, где долгие годы томилась в заточении некая часть его души, и навстречу ей хлынули тепло и свет.

– Ты все-таки прилетел! Ты пришел сюда ради меня… Отец… – Он с трудом выговорил это слово, хотя был уверен, что ему никогда в жизни не доведется произнести его. И обеими руками прижал к себе руку Сайруса, держась за нее, словно ребенок. – Отец!

– Очень трогательно. – Спутник Сайруса резко нарушил эту идиллию. – А теперь, если вы не возражаете, ваша честь, я бы хотел со всем этим покончить.

Спаркс выпустил руку отца, неохотно обернулся и увидел, как тот второй человек расстегивает и снимает свой плащ.

– Герне! Откуда ты?..

Герне мрачно ухмыльнулся.

– Меня послала Похитительница Детей. Я твой подменыш, Покоритель Зари. – Его парализованные ноги были засунуты в какое-то неуклюжее подобие протезов.

– О чем это он говорит? – Спаркс снова оглянулся на отца. – Что он вообще здесь делает?

– Его привела ко мне Мун. Она сказала, что он хочет занять твое место во время обряда жертвоприношения.

– Занять мое место? – Спаркс был потрясен. – Он? Ты?.. Но почему, Герне? Почему ты хочешь сделать это для меня? – Он даже не позволял себе надеяться…

Герне коротко рассмеялся.

– Не для тебя, Покоритель Зари. Для нее. Ты даже не представляешь себе, насколько они похожи! Не можешь представить… А Мун поняла меня. Она поняла, что именно мне необходимо, чего я добиваюсь, желая вернуть Ариенрод и самоуважение… и с этим завершить свою жизнь, в последний разок посмеяться смерти в лицо. И она дала мне эту возможность. Боги, поскорее бы увидеть лицо Ариенрод, когда ей откроется, что она обманута по всем статьям! И тут уж она станет моей целиком – и навсегда! И мы вместе пройдем все круги ада и рая. – Он словно вернулся к ним издалека. – А тебе, Покоритель Зари, придется довольствоваться подпорченной копией – надеюсь, тебе и этого будет вполне достаточно. Ведь ты так никогда и не дотянул до того, чтобы обладать оригиналом. – Он протянул Спарксу свой плащ.

Спаркс взял его и набросил на плечи.

Сайрус вытащил из кармана склянку с какой-то коричневой мазью.

– Намажь-ка этим лицо и руки – у тебя слишком белая кожа, стража может заметить.

– Да, а то еще заметят, что ты не из числа Избранных, – не удержался и съязвил Герне.

Спаркс подошел к зеркалу и послушно натерся коричневой мазью. Позади себя он видел отражения Сайруса, который ждал, глядя на него, и Герне, озиравшегося с жадным вниманием бывшего обитателя этих комнат. Да, настоящий Звездный Бык вновь оказался в своем логове, а он, Спаркс… он просто встретился здесь с отцом… Они были очень разные, хотя и играли одну и ту же роль, любили одну и ту же женщину – в которой, как оказалось, заключены были две совершенно различные женщины, и теперь они любили ее именно за это… А сейчас один из них готов был вернуться к жизни, второй же – умереть…

Спаркс накинул капюшон на голову и подошел к Сайрусу.

– Я готов. – Он наконец-то сумел ответить улыбкой на улыбку отца.

– Сын Первого секретаря, внук премьер-министра… что ж, ты отлично подходишь для этой роли. – Сайрус удовлетворенно кивнул. – Может быть, хочешь взять что-нибудь на память?

Спаркс вспомнил, что флейта его так и осталась лежать на кушетке, и взял ее.

– Больше ничего. – Он только глянул на беспорядочно перепутанные провода на своем рабочем столе и тут же отвернулся.

– Герне… – Сайрус что-то тихо проговорил на своем языке и повторил сказанное для Спаркса:

– Спасибо тебе за то, что ты отдал мне моего сына.

Спаркс глубоко вздохнул.

– Спасибо, Герне.

Герне скрестил руки на груди с довольным видом, явно наслаждаясь чем-то, чего Спаркс понять до конца не мог.

– Да в любое время, садху, пожалуйста. Только уж постарайтесь не забыть, что своим счастьем вы обязаны мне! А теперь прочь отсюда! Мне хочется побыть одному в своих роскошных апартаментах, ведь времени у меня осталось немного.

Сайрус постучал в дверь, и она открылась. Спаркс быстро оглянулся на Герне, удобно расположившегося в глубине комнаты. Прощай, Ариенрод… И, прихрамывая, Спаркс двинулся следом за Сайрусом, изображая его слугу.