– …И тогда часть доходов, полученных в результате последнего Фестиваля, употребили для создания нового фонда – чтобы я могла немедленно начать работу над масками для следующего праздника… Было это почти девятнадцать лет назад. Ах, как бежит время, скрываясь под маской будней! Так и жизнь пролетит – сливаясь с ритмом Вселенной… Красно-оранжевые перья, пожалуйста. – Она протянула руку.

Спаркс, сидевший рядом на низенькой скамеечке, сунул руку в один из ящиков, что во множестве стояли между ним и дверью, и протянул ей полную пригоршню перьев. Малкин, стройный, длинноногий серый кот, попытался перехватить несколько перышек на лету. Но Спаркс оттолкнул кота и вернулся к прежнему занятию – он перебирал бусины, раскладывая одинаковые по отдельным плошкам, то и дело поднимая голову и стараясь не упустить ничего из рассказа Фейт. В конце концов у него закружилась голова.

– Не понимаю, как ты умудряешься создать столько масок и все совершенно разные? Ты ведь едва… – Он запнулся, все еще опасаясь говорить о ее слепоте.

– …Отличаешь красное перо от зеленого? – Она улыбнулась, подняла голову и посмотрела на него своими темными незрячими глазами; на лоб у нее был надет особый светочувствительный обруч – «третий глаз». – Что ж, поначалу это было совсем не легко. Но я страстно мечтала творить, сама создавать что-то прекрасное. Я ведь не могла ни рисовать, ни писать красками, а маски скорее похожи на скульптуру – они ощутимы, осязаемы. К тому же это мастерство передается в нашей семье по наследству, как и слепота. Родившись слепой и позже обретя весьма слабую способность хоть что-то видеть… А знаешь, порой мне кажется, что этот недостаток помог развитию у меня особого воображения. Все, даже самые обычные предметы представляются мне неясными и таинственными… какими я сама хочу их увидеть… У меня здесь в городе две сестры, обе тоже слепые – у каждой по такой мастерской. И многие мои другие родственники тоже делают маски, хотя некоторые из них зрячие. Требуется немало выдумки, чтобы каждый получил свою маску во время Фестиваля. И знаешь еще что? – Она улыбнулась с нескрываемой гордостью. – Мои маски всегда самые лучшие! Я, Фейт, Хрустальный Глаз, буду делать маску и для королевы Лета… Кусочек красного бархата, пожалуйста.

Спаркс передал ей кусок нежной ткани винного цвета.

– Но ведь все это… ты полжизни затратила на эти маски! Ради одной-единственной ночи! А потом они станут никому не нужны. Как ты можешь с этим мириться?

– Потому что это очень важно для Тиамат – для того, чтобы наша планета чувствовала себя самостоятельной, самоценной. Эти традиции достались нам от предков, это и есть наше культурное наследие. Праздник Смены Времен Года уходит корнями в туманное прошлое, в те времена, когда еще не существовало ни Гегемонии, ни ее правителей… А некоторые наши обряды связаны даже с тем периодом, когда и сами мы были на Тиамат всего лишь пришельцами…

– Откуда ты знаешь? – прервал он ее. – Откуда тебе известно, что делали здесь люди до того, как первые звездные корабли опустились на Тиамат из облака, поднятого Великой Бурей? – Он и не заметил, что заговорил вдруг языком мифов.

– Все это я узнала, слушая свой приемник. – Она улыбнулась. – Инопланетные археологи давно уже изучают наши старинные раскопки и записи, оставшиеся со времен Старой Империи. Они утверждают, что наш народ прибыл сюда после какой-то межзвездной войны с планеты под названием Триста. Это случилось, когда Старая Империя уже клонилась к закату. Фантастические существа, головы которых я воспроизвожу в своих масках, прежде были вполне реальными пассажирами первых приземлившихся на Тиамат звездных кораблей, предками жителей Лета и Зимы. Ты, возможно, узнаешь некоторых из них – у вас, на Летних островах, эти персонажи все еще имеют свое Имя. «Покоритель Зари» – всего лишь название межзвездного корабля, давшего имя одному из основных родов островитян – их около десяти. Ты разве этого не знал? – Спаркс покачал головой. – Но с началом правления Гегемонии нас заставили стыдиться «примитивных» традиций; так что теперь мы лишь во время Фестиваля даем им волю, в сущности отмечая не столько визит премьер-министра, сколько свой собственный традиционный праздник.

– Да? – Спаркс, казалось, был очень встревожен, смущен таким видением истории, где не было места Хозяйке; сам он ни за что не согласился бы с подобной точкой зрения.

– Так или иначе, но вспомни: многие вещи прекрасны только благодаря своей эфемерности, недолговечности – раскрывающийся цветок, звучащая мелодия, вспыхивающая в небе радуга… любовная игра…

А что если радуги возьмут и исчезнут навсегда?.. – вспомнил вдруг Спаркс и прикусил губу.

– Я думаю, что глупо все время оглядываться назад и тосковать по прошлому.

– Нет, не глупо. Это свойственно человеку. – Фейт, подняв голову, вглядывалась в него, словно читала его мысли. – Впрочем, для художника подлинная радость заключена в самом созидании. Когда чувствуешь, как в твоих руках возникает, растет нечто материальное, ты и сам как бы растешь с ним вместе, живешь, твоя энергия бьет через край. А когда заканчиваешь работу, сразу перестаешь расти. Перестаешь жить – только существуешь, чтобы иметь возможность начать новый акт созидания. Разве у тебя не бывает так, когда ты играешь на своей флейте?

– Бывает. – Он взял флейту и легонько погладил тонкие волоски шрамов на ее поверхности – там, где Фейт бережно склеила раковину, приводя инструмент в порядок. Она отлично сделала это – у флейты даже звук почти не изменился. – Да, наверное, это так. Я никогда об этом не задумывался. Но непременно подумаю.

– Пожалуйста, передай мне сине-фиолетовое крылышко жука… спасибо. Не знаю уж, как я справлялась бы без тебя. – Малкин прокрался бочком и прыгнул к ней на колени, смяв широкую юбку и умоляюще мяукнув.

Спаркс засмеялся. Несмотря на то, что Фейт предсказала ему удачу в ту самую первую их встречу на улице, его хрупким островным мелодиям все же оказалось не под силу тягаться с сотнями развлечений, которые сулил Лабиринт; он с огромным трудом зарабатывал своей игрой на улицах ту малость, что позволяла ему не умереть с голоду. Вспоминая об этом, он вдыхал смешанные ароматы, доносившиеся из экзотического вегетарианского ресторана «Новый рай» и расположенного напротив кафе «Саматан». Если бы Фейт не приютила его тогда, поселив в своей кладовой, где со стен на него смотрели тысячи загадочных ликов, ему пришлось бы ночевать в придорожной канаве…

Теперь он был благодарен ей и за то, что она тогда заставила его пойти в межгалактическую полицию и дать все необходимые показания. Он помнил, как изумлена была спасшая его женщина-полицейский, когда вновь увидела его перед собой, и мучительное чувство вины, которое явно читалось в его собственных глазах. Спаркс вздохнул.

– Неужели они просто соберут свои вещички и после Фестиваля улетят с Тиамат навсегда? Бросят все, что у них здесь есть? С трудом верится…

– Да, улетят почти все. – Она сделала из золотой нити кисточку. – Подготовка инопланетян к отлету уже началась, да и мы готовимся к расставанию с ними. Ты бы уже почувствовал это, если б вырос здесь. А ты что ж, опечален переменами?

Он вскинул голову: такого вопроса он не ожидал.

– Я… я не знаю… На островах все вечно твердили, что именно этого дня, праздника Смены Времен Года, и следует ожидать, что с его наступлением мы вновь обретем себя… А мне противно, что инопланетяне, ослепляя жителей Зимы блеском своей славы и богатства, беззастенчиво грабят их; ну мы-то, островитяне, для них просто не существуем. – Он непроизвольно стиснул висевшую у него на груди медаль. – Хотя…

– Хотя и ты тоже был ослеплен их славой и богатством. – Она завязала узелок и оборвала нитку; потом погладила спящего Малкина по серебристой спинке.

– Я…

Она улыбнулась, пытаясь разглядеть, что написано у него на лице, с помощью своего «третьего глаза».

– Не вижу в этом ничего особенно дурного. Ты спросил меня как-то, не возмущает ли меня, что я не имею права полететь на другую планету Гегемонии, где меня могли бы излечить от слепоты. Ты был уверен, что меня обманули, вместо настоящего излечения предложив теперешний мой «третий глаз», с помощью которого я могу видеть лишь немногое. Будь я зрячей, я, вполне возможно, видела бы все в том же свете, что и ты… Но я слепа… для меня и такая возможность – уже подарок.

– Да уж, ты и с такими глазами все видишь и замечаешь! – Спаркс прислонился к стене, глядя вдоль улочки. – И после фестиваля ничего этого не будет…

– Да. Это последний Фестиваль. А затем инопланетяне покинут Тиамат, жители Летних островов вынуждены будут снова переселяться на север, и та жизнь, которой я до сих пор жила, кончится. На сей раз выборы королевы состоятся по-настоящему… и маска королевы Лета станет моей последней и самой лучшей маской.

– А что ты будешь делать потом? – Спаркс вдруг понял, что это далеко не риторический вопрос.

– Начну новую жизнь. – Фейт завязала последний узелок. – Точно так же, как и все остальные. Для того и существует Смена Времен Года, знаешь ли. – Она подняла законченную маску, точно предлагая ее идущим по улице прохожим. Некоторые смотрели на нее и улыбались.

– Почему тебя так назвали? Это твои родители придумали тебе имя?

– Скорее мать. А ты разве сам не догадываешься? По той же причине и тебя назвали Спарксом. У детей Фестиваля особые имена.

– Ты хочешь сказать, что два Фестиваля тому назад…

Она кивнула.

– Ты знаешь, это суровое наказание – всю жизнь носить такое имя, как мое. Радуйся еще, что тебя как-нибудь так не назвали.

Он засмеялся.

– С меня хватит и этой прибавки: «сын Лета»; особенно здесь, в Карбункуле. Имя мое – точно якорь – не дает мне уплыть далеко. – Он снова взял в руки флейту и поднес было ее к губам, но положил на место и прислушался: с улицы донесся какой-то странный шум, становившийся все сильнее.

– Что там такое? – Фейт отложила работу, напряженно сморщившись.

– Кто-то сюда идет, по-моему. Кто-то очень богатый и знатный. – Спаркс уже мог разглядеть роскошные одеяния, хотя лица приближающихся по проулку людей были пока неразличимы. Их было человек шесть – мужчины и женщины, – но он не сводил глаз с той, что шла впереди. Богатство экзотического наряда этой женщины вдруг померкло, когда он ясно увидел ее лицо…

– Спаркс? – Рука Фейт сжала его плечо. Он не ответил. Медленно поднялся, чувствуя, что окружающий мир вдруг куда-то отступил, границы его раздвинулись, а он остался один на один с…

– Мун!

Женщина остановилась, улыбаясь ему, словно хорошему знакомому. Она явно ждала, пока он сам подойдет к ней поближе.

– Мун, что ты здесь…

Ее спутники тесным кольцом обступили Спаркса, схватили за руки, оттеснили от нее.

– Что с тобой, парень? Как ты смеешь приближаться к королеве?

Но королева подняла руку, повелевая им отпустить юношу.

– Ничего страшного. Он всего лишь принял меня за кого-то… Разве я не права, Спаркс, Покоритель Зари, сын Лета?

Окружающие изумленно уставились на нее, однако больше всех был потрясен сам Спаркс. И не верил. Это была Мун, настоящая Мун… но и не она… Он потряс головой. Нет, это не Мун. Это Снежная королева. Королева Зимы… Снежная королева! Изумленный, смущенный, он в страхе упал перед ней на колени.

Она наклонилась, потянула его за руку, призывая встать.

– Ты не сделал ничего дурного. – Он поднял голову и увидел, что она внимательно вглядывается в его лицо – так внимательно, что он, вспыхнув, отвернулся. – Редко островитяне здесь оказывают мне такое почтение. Кого же я напомнила тебе?

Даже голос ее звучал, как у Мун; только в нем явственно слышалась насмешка.

– Мою… двоюродную сестру, ваше величество. Мун. – Он судорожно сглотнул. – К-к-как же вы-то узнали, кто я такой?

Она рассмеялась.

– Если бы ты был жителем Зимы, то и спрашивать бы не стал. Мне в этом городе известно все. Например, я уже знаю, что ты необычайно талантливый музыкант. Честно говоря, я сегодня и пришла сюда, чтобы встретиться с тобой и пригласить во дворец – поиграть для меня.

– Встретиться со мной? – Спаркс протер глаза; ему вдруг показалось, что это сон. – Но никто ведь даже не слушает мою музыку… – Он побренчал жалкими монетками в пустом кармане.

– Те, кто понимает, слушают. – Донесся до него сзади голос Фейт. – Я ведь говорила тебе.

Королева обернулась в ее сторону одновременно со Спарксом.

– А, это ты. Как продвигается работа? Начала ли ты изготовление главной маски?

– Ваше величество, – Фейт церемонно поклонилась ей. – Работа у меня спорится куда лучше благодаря Спарксу. Но для маски королевы Лета время еще не пришло. – Она улыбнулась. – Пока что правит Зима. Не обижайте моего музыканта. Я буду скучать по нему.

– Рада буду позаботиться о нем, – в голосе королевы послышалась нежность.

Спаркс сунул в сумку, висевшую на поясе, свою флейту и, поддавшись внезапному порыву, взял Фейт за руки, наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Я буду заходить к тебе.

– Я знаю, – кивнула она. – А теперь – не заставляй свое будущее ждать.

Он встал, повернулся к королеве, по-прежнему не веря своим глазам. Он моргал так, словно никак не мог разглядеть ее как следует. Королевская свита сомкнулась вокруг них, как лепестки чужеземного цветка, и Снежная королева увела его прочь.