Глава 16

Предлагая разыскать семью Джошуа, Нельсон Азикиве сказал: «Когда тянешь за такую ниточку, никогда не знаешь, что распутаешь». Может, и так, но эта ниточка оказалась на редкость неподатливой.

Прошли месяцы, неожиданно растянувшиеся на годы – четыре года после обещания, которое он дал на пятидесятый день рождения Джошуа, – прежде чем Нельсон смог добиться прогресса в своих поисках. Причем прорыв произошел не через сети вроде его интернет-друзей из «Мастер-викторины», а благодаря знакомству с Лобсангом – на самом деле через старую подругу сестры Агнес, которая, по ее словам, слышала от общих друзей, что Нельсон ищет информацию о «скандальном прошлом Лондона».

Таким образом, к удивлению Нельсона, расследование привело его в этот разрушенный город.

Нельсон встретился с мисс Джиневрой Перч в последовательном Лондоне. Новое поселение в паре переходов от замерзших руин на Базовой состояло из беспорядочного скопления наскоро возведенных лагерей для беженцев в дубовом лесу. Мисс Перч, ровеснице Агнес, было за девяносто. Сухонькая, похожая на птичку старушка со спутанными волосами, но сияющей улыбкой для посетителей. Она жила одна в доме, построенном в довольно грубом колониальном стиле Ближних Земель, но каждый день к ней приходили помощники. Еще она богато одевалась, а в комнате, заставленной экзотической мебелью, Нельсону подал чай приходящий дворецкий.

Мисс Перч с восторгом показывала фотографии своей бывшей собственности на Базовой, включая дом в георгианском стиле в центре Лондона.

– Недалеко от Палаты общин, – сказала она. И когда она мельком показала необычное оборудование, которое хранила в подвале этого дома, и обрисовала то, что там происходило по заказу премьер-министров и других парламентариев, – и книгу посетителей за несколько десятилетий вкупе с тайком сделанными фото, – Нельсон понял, почему она с ним связалась. Когда дело касалось британской политической элиты, даже теперь, через шестнадцать лет после Йеллоустона, мисс Гвиневра Перч знала все обо всех.

И, обладая такой властью, она, безусловно, могла помочь Нельсону открыть некоторые очень личные тайны.

Но когда Нельсон начал планомерно распутывать ниточку происхождения Джошуа Валиенте, оказалось, что история уходила намного глубже, чем биография собственно отца Джошуа. Оказалось, что на самом деле этой истории больше двух веков…

Великий Элюзиво, он же Луи Рамон Валиенте, он же почтенный Реджинальд Блит и, в зависимости от обстоятельств, обладатель множества других псевдонимов, следовал за таинственным Освальдом Хаккетом от служебного входа театра Виктории по многолюдной улице Нью-Кат к обещанной устричной.

Тротуары Нью-Кат напоминали берега реки, заполненной транспортом на лошадиной тяге, и кишели людьми, спешащими по всевозможным делам. Что было вовсе не удивительно в субботний мартовский вечер 1848 года, когда театры на южном берегу Темзы открывали двери, выпуская роскошную публику из лож и молодых уличных торговцев из партера, билет в который стоил три пенса. Все магазинчики были открыты, владельцы стояли на пороге, а витрины демонстрировали мебель, инструменты, поношенную одежду или груды овощей, сыров и яиц. Не менее активно велись дела и на уличных лотках. Непрерывные крики разносчиков и их мальчишек заглушали цокот лошадиных копыт. «Каштаны! Пенни за кулек!»

– Горячие пирожки!

– Ярмутская селедка по три штуки за пенни!

Большая часть этих зазывал была ирландцами. Разоренное население этой страны приехало в Лондон, спасаясь от голода, и даже местная беднота смотрела на них свысока. Самые цветистые призывы принадлежали бродячим разносчикам с сильным йоркширским акцентом, торгующим столовыми приборами из шеффилдской стали, или продавцам, нахваливающим бульварные романы о жутких преступлениях. Луи пришлось обойти сидевшую на низеньком табурете старушку с трубкой, которая продавала разложенные на перевернутом зонтике гравюры королевы Виктории, консорта и их детей. Повсюду выступали уличные певцы, глотатели шпаг и огня. Слепая старуха играла на шарманке. Мужчина показывал на столике механические фигурки из Австрии: танцующую польку принцессу и трубящего слона, которые привлекали внимание восхищенной уличной детворы…

Посреди всего этого шума Луи не спускал глаз с загадочного Хаккета.

Луи схватывал все на лету. Освальд Хаккет обладал мощным телосложением, ему было за тридцать, немного старше Луи. Одет богато, но скромно, в превосходный сюртук. В руке дорогая трость. В свете фонаря около служебного входа Луи заметил на державшей эту трость руке отметины, возможно шрамы от химикатов. Может, этот тип – исследователь, ученый-химик? И, судя по всему, образованный, он имел резковатое произношение, растягивал гласные, что у Луи ассоциировалось с Хэрроу и Оксфордом.

Сейчас мужчина выглядел нездоровым: он побледнел и тяжело дышал, шагая рядом с Луи. Но этот мартовский день был не по сезону теплым, а лондонский воздух – чуть менее едким, чем обычно. Такая реакция Хаккета, должно быть, объяснялась последствиями его собственного исчезновения, а не погодой. Тем не менее Хаккет продолжал двигаться в толпе с явным волевым усилием.

– До устричной дальше, чем я помню, – сказал он, задыхаясь. – Не привык к таким толпам, простите мою одышку. Что за муравейник, а? Как будто Лондон – один большой гниющий ствол, который прогрызают личинки и долгоносики, продавая друг другу за гроши кусочки коры… Ах, но вы, Элюзиво, полагаю, чувствуете себя тут как дома? Ведь когда-то вы боролись за выживание на улицах, подобных этой, не так ли? Жуя табак и держась подальше от полицейских…

Луи наблюдал за мальчишками-подметальщиками на углу, которые соперничали за привилегию расчистить путь богатой публике, входящей и выходящей из театров. Некоторые из них кувыркались или стояли на руках в надежде, что им бросят пенни. У Луи возникло неприятное ощущение, что этот Хаккет знает о нем слишком много – о жизни, которую он предпочел бы сохранить в тайне.

Как ни крути, это печальная история: его отец, лавочник, умер нищим от чахотки, мать снова вышла замуж и умерла родами, а отчим всегда испытывал к нему неприязнь и в конце концов вышвырнул на улицу. Луи было девять лет. Да, он примкнул к лондонским «личинкам и долгоносикам», как выразился Хаккет, чтобы выжить, поначалу подметая улицы, как те мальчишки, которых теперь видел перед собой, и пользуясь своим необычным талантом, чтобы избегать неприятностей – и да, при необходимости скрываться от полицейских. Но потом, стремясь выше, он придумал уличное зрелище, основанное на трюках с исчезновением: пропадал из реальности позади бочки, чтобы появиться в дверном проеме через дорогу. И его заметили, он получил работу в теплых театрах на южном берегу во время антрактов или развлекательных представлений. И всегда он хранил в тайне, что его магические трюки вовсе не трюки. Хотя, если они не магические, он не знал, что они такое.

И теперь, похоже, его снова заметили.

Луи решил, что нет смысла ходить вокруг да около.

– Бог с ними, с вашими устрицами. Значит, вы, сэр, тоже так можете. Я думал, что я единственный… Могу я сначала спросить, как вы это называете? Не люблю, когда меня затмевают.

– У меня есть название для этого. Но разве имя важно? А что до вашего мнения, что вы уникальны, могу сказать только: все так думают. Что, надо полагать, истинно вплоть до глубокой старины. Одним из моих собственных предков, по крайней мере, так утверждает семейное предание, был Херевард Будитель, и он тоже был чертовски неуловим. Нужно ли нам доказывать это друг другу?

– Доказывать что?

Хаккет остановился, осмотрелся вокруг и отвел Луи в темный переулок.

– Что вы предпочитаете, мистер Валиенте?

– Предпочитаю?

– По часовой стрелке или против?

– Не понимаю, какого дьявола… Ой.

– Ведь всегда есть два направления для путешествий?

– Я называю их право и лево.

– Подходящие названия. И, конечно, мы не знаем, как соотносятся наши термины. – Хаккет протянул трость, и Луи заметил, что она из тех, в которых прячут оружие. – Идемте, беритесь за палку. Окажите мне честь, позволив вести. Думаю, для первого эксперимента, против часовой стрелки.

Пристально глядя на мужчину, Луи задумался. У него возникло ощущение, что вся его жизнь зависит от этого момента, от выбора, который он сделает. Пока что у мужчины не было на него ничего, кроме предположений – предположений, основанных на наблюдениях за его шоу на сцене. Должно быть, так, потому что Луи наверняка вычислил бы типа, если бы тот последовал за ним в левый лес, чтобы шпионить. Луи еще мог отступить. В конечном счете, что этот мужчина ему сделает? Не заставит же перейти в жутковатую тишину лесов против часовой стрелки…

С другой стороны, конечно, как только они перейдут и окажутся вне поля зрения полицейских, у Луи появится возможность заткнуть типа навсегда и просто оставить его там. Чтобы выжить в лондонском полусвете, Луи с юных лет пришлось научиться пускать в ход кулаки. Он не был убийцей, однако когда-то рассматривал такую возможность как крайний способ сохранить свой неудобный секрет. На кону будет стоять его жизнь или жизнь Хаккета. И все же, и все же…

От мятущихся мыслей его отвлекло осознание, что перед ним человек, подобный ему. Судя по манерам и речи, достаточно образованный, он сможет объяснить этот необычный феномен, который, это правда, Луи всегда считал своим и только своим, личным даром и бременем, тайной, которую хранил даже от собственной семьи.

Освальд Хаккет широко улыбался, рассматривая его. У Луи сложилось впечатление, что мужчина точно знал, о чем он думает, какие варианты взвешивает.

Луи не верил ему ни на йоту. Но он всегда был в некоторой степени приспособленцем, эта черта определила весь его жизненный путь, его карьеру. Он решил подождать, что скажет этот тип. Если Луи не понравится, он всегда может ускользнуть в тень и анонимность, как уже делал раньше, хотя ему пришло на ум, что не так-то легко уйти от человека, который может последовать за ним вправо или влево.

Сделав выбор, он без лишних слов ухватился за трость.

– Молодец, – кивнул Хаккет и осмотрелся по сторонам, несомненно, чтобы убедиться, что их никто не видит.

Валиенте ощутил обычный легкий толчок в живот, и они очутились в зеленом лесу.

Луи отпустил трость.

Здесь росли дубы, и не жалкие, покрытые копотью экземпляры, населяющие лондонские парки, а высокие и красивые, похожие на колонны в огромной церкви, как часто думал Луи. Яркое голубое небо не скрывала городская дымка, и было прохладнее. Города, этого большого человеческого рифа с его зданиями, почерневшими от вековой копоти и дыма, здесь не существовало. Если этот правый или левый лес вообще соотносился с Лондоном, знакомым Луи. Земля под ногами была твердой и сухой, как Луи прекрасно знал, поскольку появлялся тут несколько раз в день в ходе своих выступлений. Не вся местность была такой приветливой. Большую часть окружающего ландшафта занимало болото, по которому протекала широкая река с притоками, возможно версия Темзы, но не ограниченная людьми. Луи приходилось тщательно выбирать театры для представлений. Сцены, которые он использовал, должны были соответствовать здесь возвышенной местности или хотя бы сухой земле, потому что магическое появление с мокрыми ногами может вызвать недоумение зрителей.

Хаккет снова побледнел и согнулся пополам, держась за живот и тяжело дыша. До этого Луи совершал подобные путешествия только в одиночку, и теперь присутствие другого человека в месте, которое он считал своим личным убежищем, оказалось для него потрясением.

Хаккет с усилием выпрямился, достал из кармана жилета бумажный пакетик и проглотил пару пилюль.

– Вы этим не страдаете?

– Чем?

– Тошнотой. Словно удар ногой в живот от разбойника из Ист-Энда.

– У меня никогда такого не было.

– Тогда вы счастливчик. И вы видели, что меня уже тошнило, когда я быстренько переместился туда-обратно, чтобы показать свою квалификацию. – Хакетт выпрямился и уставился на Луи. – Завидую вам, сэр, вы, несомненно, более способный вальсер, чем я.

– Вальсер?

– Так я называю то, что мы делаем. Вальсирование. Подходящее заимствование, не считаете? Потому что мы танцуем, вы и я, легко, словно два германских князька, и скользим влево и вправо, или в другом направлении, быстрее, чем может уловить глаз. Вальс, видите? Правда, я знаю, что этот танец еще не так моден на дешевых танцевальных вечерах Ламбета, как в Виндзоре. И вот мы привальсировали в лес. Скажите, вы хоть немного исследовали этот новый мир?

Луи пожал плечами.

– Зачем? Тут никого нет.

– Никакой выгоды, да?

– Сэр, мой мир – Англия. Лондон.

– И вы всегда оказываетесь в лесу, куда бы ни перемещались?

– Я пробовал только в Лондоне и в Кенте, где рос. Да, в лесу.

– А по часовой стрелке?

– То же самое.

– Что ж, лес повсюду, куда пойдешь, во всяком случае, в Англии. Некоторые из моих предков – потому что эта черта передается из поколения в поколение и сохранилась в семейной легенде, однако не записанной, поскольку одну далекую тетушку сожгли как ведьму, – некоторые из них называли себя лесными людьми, знаете ли. Один из них водил дружбу с Робином Гудом. Не удивительно, что шериф Ноттингемский никогда не мог поймать этих разбойников.

– Гуд – вымышленный персонаж, – фыркнул Луи. – Из баллады.

– Как вам угодно. Но скажите, если перейти еще дальше, что тогда?

Вопрос поставил Луи в тупик.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

Хаккет вытаращился на него.

– Вы серьезно? Вы выросли, обладая способностью сделать этот первый поворот вальса, но вам никогда не приходило в голову сделать второй или третий? Танцевать дальше, в другой мир, и в следующий за ним?

Луи нахмурился. Нет, ему такое никогда не приходило в голову.

– Зачем?

Хаккет покачал головой.

– То есть вы совсем не любопытны, в вас нет ни капли исследователя. Да уж, капитан Кук, должно быть, переворачивается в могиле. Мне было интересно, отражает ли сценическое имя, которое вы себе выбрали, ваш характер. Элюзиво, что значит «ускользающий» или «ускользать», происходит от латинского корня «обманывать», знаете?

– Правда? Я не знал.

– Однако характеризует вас, не правда ли?

– Ну и что из этого? Что человеку делать с таким даром, кроме как скрывать его? Извлечь немного прибыли – обмануть, если вам угодно.

– Ох, Валиенте, какой же вы скучный. Мальчишкой я и сам так думал, но вырос из этого. И как я уже намекал, многим моим предкам приходили в головы более блестящие идеи. Как насчет ограбления? Или шпионажа, или наемных убийств, или… – Хаккет решительно шагнул к нему, от тошноты не осталось и следа. – Послужить своей стране?

В голове Луи паровозным гудком зазвучала тревога. Пришлось импровизировать.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Конечно, не имеете. Позвольте объяснить. Но сначала… как насчет устриц? Давайте вернемся и поедим.

В устричной действительно очень вкусно готовили, а ради бесплатной еды Луи был бы счастлив подыграть и более подозрительным личностям, чем Хаккет.

Луи давно заметил, что совместный прием пищи всегда создает некоторую степень доверия, особенно если обедаешь с клиентом. За едой они почти не разговаривали и к тому времени, как пустые створки были сложены стопкой и заказана вторая порция, стали странным образом союзниками. Не совсем друзьями, но уже связанными друг с другом. Союзниками, каждый из которых знал, что другой может исчезнуть в любой момент, но утешался фактом, что и сам так может.

Луи сделал большой глоток портера и спросил:

– Итак… вальсеры. Сколько нас?

– Я знаю пятнадцать, – сказал Хаккет. – Ныне живущих. И еще существуют записи из прошлого, отрывочные, что вызвано необходимостью, даже внутри моей собственной семьи, и чем дальше в прошлое, тем больше они превращаются в легенды и откровенный вымысел. Мы, вальсеры, Луи, большая редкость, как двухголовые телята, и рады нам примерно так же. И подозреваю, мы не часто сохраняем чистоту породы, так что дар, должно быть, появляется и снова исчезает, когда носитель забирает свою тайну в могилу. Но все равно, я предполагаю, что в мире нас намного больше. Недавно я обнаружил двоих в Маргите во время короткого отдыха.

– Сэр, можно спросить, во время отдыха от чего? Думаю, я знаю всех иллюзионистов и подобных артистов в городе, но вас вижу впервые.

Хаккет прочистил горло.

– Я не артист. Ни в коей мере не хочу принижать ваш жизненный курс. Мне повезло иметь независимое состояние. Мой отец умер, когда я был еще ребенком, но по достижении совершеннолетия я унаследовал приличный трастовый фонд. А затем мне хватило ума вложить немалую его часть в железнодорожные акции и удачи верно выбрать фонд.

Луи ничего не сказал, но внутренне скривился. Его собственный отец, для сравнения, ставил не на тех лошадей в железнодорожной лихорадке, которая последовала за открытием знаменитой дороги Ливерпуль – Манчестер, и оставил семью без средств к существованию. Он холодно смотрел на Хаккета и думал: удача любит тех, кому уже повезло.

– Что же до моих занятий, – продолжал Хаккет, – то я считаю себя ученым, не состоящим в какой-либо организации, хотя среди прочих подавал документы в Королевское общество и Королевский институт. Меня очень заинтриговали богатейшие сведения, привезенные смелыми натуралистами, начиная с тех, кто путешествовал с Куком, которого я упоминал, и заканчивая недавними исследователями вроде Дарвина. Вы читали его многотомные отчеты о путешествии «Бигля»? Кому известно, как много в ближайшие десятилетия мы можем не узнать о действии чудесного поддерживающего жизнь механизма, которым является Земля? И, конечно, мое научное любопытство обратилось на собственные странные способности, а также на способности моих родственников и остальных участников нашего рассеянного тайного общества. Как возник наш особый дар? Что именно мы делаем? Где находятся эти загадочные леса, в которые мы попадаем? Что все это значит? И что нам делать с этим странным даром? Скажите мне, Валиенте, когда вы впервые обнаружили свой талант? Вы помните?

– Очень живо. За мной гнался бык. Это не очень интересная история о том, как мы воровали яблоки там, где не следовало. Мне было не больше шести. Вдруг я оказался не на фермерском поле перед быком, а в густом лесу и смотрел на какую-то дикую свинью. Я заорал на весь лес, потом внезапно оказался обратно на поле, но бык меня потерял. Весь случай походил на ночной кошмар, каковым я его и счел. Мне потребовалось некоторое время, чтобы выяснить, как делать это сознательно.

Но ему пришлось развить свое умение, когда отчим выгнал его через несколько лет после случая с яблоками, хотя Луи не собирался рассказывать об этом Хаккету, если тот еще не знал.

Хаккет достал трубку, набил ее, прикурил и снова заговорил:

– Шесть? Я был старше. Подозреваю, ваш талант более развит, чем мой. Я обнаружил его, когда мне было около шестнадцати. Я находился в колледже, в объятиях директорской жены. Не буду вдаваться в подробности, но когда понадобилось быстро уйти и я обнаружил, что окно заперто… В общем, я каким-то образом ушел, только рядом не оказалось ни окна, ни директора или его жены, ни колледжа, ни поля для регби. Ничего, кроме дубов и ясеней, болота и собственной растерянности.

Он щелкнул по пустой створке на столе.

– После этого, стыдно признаться, будучи нескромным юношей, я решил, что мир – это моя устрица, и забирал все жемчужины, которые мог найти. В отличие от вас, мне всегда мешала ужасная тошнота, но существуют способы ее побороть. Как вы, наверное, догадались, ни один будуар не был защищен от меня. Со знакомыми леди я всегда был джентльменом, но настойчивым и весьма вездесущим. И конечно, деньги не представляли для меня проблему, ни одно хранилище не могло устоять передо мной.

– С годами я пресытился, стал взрослее и, раз или два едва чудом избежав столкновения с представителями властей, научился осмотрительности. Был там один разгневанный отец с древним мушкетоном… Потом, конечно, у меня появились собственные деньги, и я стал респектабельным деловым человеком. И ужасно напыщенным, наверное, как большинство исправившихся повес – судите сами. Но я никогда не забывал о своем происхождении, если угодно.

– Как вы нас находите? Я имею в виду тех, кто может… вальсировать.

– В большинстве случаев так же, как нашел вас: прячась на виду. Я восхищаюсь вашим артистизмом, сэр. Ваши трюки могут быть всего лишь очень ловкими иллюзиями, их можно устраивать с помощью дыма и зеркал, или чуточки гипноза, или каких-нибудь других уловок. Вы достаточно умны, чтобы быть чрезвычайно хорошим, но не становиться невероятным. Даже очень наблюдательный и очень недоверчивый свидетель может уйти после представления уверенным, что разгадал ваши трюки, и в результате приятно довольным собой, при этом не зная ничего о ваших истинных способностях. Но я, такой же, как вы, вижу сквозь мишуру.

– И с какой целью вы нас ищете, сэр?

– Что ж, я могу сказать, что моя конечная цель – хотя это прозвучит немного высокомерно для типа, у которого подбородок измазан ламбетскими устрицами, – конструктивно использовать наши умения. Я намерен, возможно впервые в человеческой истории, объединить тех, кто обладает нашей способностью. Преподнести подарок Ее Величеству и ее правительству. Поставить на службу талант, который сохранит Британии господствующее положение на земном шаре, которое мы приобрели после падения Корсиканца. И кто станет отрицать, что это пойдет на пользу всему человечеству?

Луи вытаращился на него.

– Вы серьезно? Что ж, сэр, но есть одно возражение: наверняка в Пруссии и Франции есть люди с такими же способностями, как наши.

– Разница в том, сэр, что мы британцы. В этом году, этой весной, как вам известно, вся Европа охвачена революциями – континент погрузился в средневековый хаос. Мы – рациональная нация. Мы ученые. Мы дисциплинированны.

– Правда? А как же чартисты? И вы пойдете к правительству? Если мы выйдем на свет во время таких волнений, что помешает им запереть нас как опасных безумцев или монстров? Или, скорее всего, расстрелять на месте?

Хаккет наклонился ближе и заговорщицки произнес:

– Разница в том, Луи, что мы докажем свою пользу. Вы упомянули чартистов. Слышали про митинг, который они собираются провести в следующем месяце в Кеннингтон-Коммон?