Я и Маут – мы выслеживаем призраков, движущихся небольшими группами – и переправляем дальше. Их десятки, сотни, тысячи…

Крики гибнущих меченосцев звучат теперь издалека. Треск огня, пожирающего город, почти не слышен. Вопли детей и мирных жителей, страдающих и умирающих, теперь куда менее важны для меня, чем любой призрак, нуждающийся в моей помощи.

Когда мне наконец удается собрать всех беглых призраков, приходит время позаботиться о тех, кого вызвали и пленили карконы. Они используют для вызывания призраков и управления ими очень древнюю магию, но она мне знакома. Этой магии научил карконов или Князь Тьмы, или кто-то из его сородичей. Духи становятся прикованными к немногочисленной группе колдунов. Если перебить колдунов, любимцев карконских вождей, призраки будут освобождены.

Я ни секунды не раздумываю, убивать колдунов или нет. Для убийства мне даже не понадобится оружие, хотя оно при мне, в ножнах за спиной. Мне достаточно магии Маута, и я призываю ее с такой легкостью, как будто привычным движением вынимаю из ножен собственный меч. Мы с Маутом окружаем колдунов магией и выдавливаем из них жизнь. Они умирают один за другим. Наконец, на исходе дня, под бой барабанов, оповещающих, какие части города уже пали, я оказываюсь перед огромным зданием, которое мне отлично знакомо. Это казармы Черной гвардии.

Я ощупываю казармы магией в поисках призраков и не нахожу там никого. Но когда уже собираюсь уходить, вдруг замечаю смуглое лицо с золотыми глазами, черную косу.

Лайя.

Я тут же делаю шаг в ее сторону. Та часть меня, которая еще остается прежним Элиасом, тянется к ней, как всегда. Приближаясь к Лайе, я все время жду, что Маут потянет меня прочь или просто завладеет моим телом. Так было, когда я встретил Сорокопута. Но, хотя я чувствую присутствие Маута в своем разуме, он пока бездействует.

Лайя видит меня, и глаза ее расширяются.

– Элиас! – кричит она и кидается навстречу. Обнимает, всхлипывает, прижавшись ко мне. Мои руки сами собой поднимаются обнять ее, будто совершают привычное движение. Я чувствую нечто странное. Нет, не совсем…

Я ничего не чувствую.

– Это было не кольцо, – говорит она. – Я теперь даже не знаю, какой он, последний осколок Звезды. Но, может быть, у нас еще есть время это узнать. Ты поможешь мне?

«Конечно», – хочу ответить я.

– Нет, – сами собой говорят мои губы.

Глаза Лайи округляются от шока. А потом, как тогда в деревне мореходов, тело ее совершенно каменеет.

Голос, звучащий у меня в голове, принадлежит не мне. Но и не джиннам.

– Ты знаешь меня?

– Нет… не знаю.

– Я долго ждал этого дня. Дня, когда ты наконец освободишься от последних нитей, связывающих тебя с миром живых.

– Маут? Это ты?

Мое тело остается рядом с Лайей, застывшее во времени. Но моя душа переносится в место, которое я узнаю. Мне знакомо это болезненно-желтое небо, эти черные волны, в которых у самой поверхности кишат странные твари. Я видел это место однажды, когда Шэва спасла меня во время набега и унесла с собой.

Ко мне приближается размытая фигура, низко паря над водой, как и я. Я узнаю это создание. Это Маут.

– Привет тебе в моем измерении, Элиас Витуриус.

– Что это за проклятые небесами твари? – спрашиваю я, указывая на воду.

– Не думай о них сейчас, – говорит Маут. – О них мы поговорим в другой раз. А сейчас смотри.

Он взмахивает рукой – и передо мной разворачивается целый гобелен образов.

Сначала идут картины времен войны книжников и джиннов, потом, продолжая повествование во времени, в них вплетаются нити темноты, похожие на пролитые чернила. Я вижу, как преступления короля книжников – куда более многочисленные, чем я думал, – приводили к ужасным последствиям.

Я вижу истину – мир без джиннов лишен равновесия. Призвание джиннов было в том, чтобы сторожить врата между миром живых и миром мертвых. И никто другой, даже самый умелый Ловец Душ, не сможет заменить их. Заменить целую цивилизацию…

Они должны вернуться в мир, пусть даже это означает войну и разрушение. Потому что без джиннов призраки так и будут скапливаться, и рано или поздно – через пять лет или через пятьдесят – они снова совершат побег. И когда это случится, они разрушат мир живых.

– Почему бы тебе тогда не освободить джиннов, заставив их… забыть то, что с ними случилось?

– Мне для этого нужен проводник – существо из твоего мира, способное управлять моей силой. Но такая огромная сила, которая потребуется, чтобы восстановить целую цивилизацию, неминуемо уничтожит проводника, кого бы я ни выбрал – человека, рэйфа, джинна или ифрита.

Теперь я понимаю, что есть только один путь. Необходимо освободить джиннов. Но у их свободы есть своя цена.

– Лайя, – шепчу я. – Кровавый Сорокопут. Они… они пострадают от этого. Но…

– Ты смеешь ставить свою любовь превыше спасения человечества, дитя? – тихо спрашивает Маут. – Как ты можешь быть таким эгоистом?

– Почему Лайя и Сорокопут должны платить за то, что тысячу лет назад совершил один негодяй-книжник?

– Потому что за жадность и насилие всегда платят. Не всегда мы знаем, кому именно придется платить. Но к добру или нет – плата будет взята.

Я не могу предотвратить неминуемое. Не могу ничего изменить. Проклятье!

– Но победа придет не сегодня.

– Не сегодня. Ты перерезал узы, связывавшие тебя с чужими людьми, друзьями, семьей, даже с возлюбленной. Теперь отдай себя мне, потому что таково твое предназначение. Это значение твоего имени, цель твоего существования. Время пришло.

Время пришло.

Я знаю, в какой миг все меняется. В миг, когда Маут соединяется со мной в совершенной полноте, так что теперь я не могу сказать, где кончается моя личность и начинается магия. Я снова возвращаюсь в свое тело, на улицу Антиума, к Лайе. Я возвращаюсь в тот самый момент времени, в который уходил, когда она попросила моей помощи, а я отказал ей.

Я смотрю на ее прекрасное лицо – и больше не вижу любимой женщины. Я вижу некое низшее существо. Существо, которое подвержено старению и медленно движется к своей смерти, как все люди. Я вижу смертную.

– Э… Элиас?

Эта женщина – Лайя – заговаривает со мной, и я отвечаю ей.

– Джинны играют в жизни мира важную роль, и их надлежит освободить. – Я стараюсь говорить мягче, потому что для смертной известие может оказаться страшным. – Мир нужно разбить, чтобы сотворить его вновь, – объясняю я, – иначе равновесие никогда не восстановится.

– Нет, – шепчет она. – Нет, Элиас! Мы же с тобой говорим о джиннах! Если они вырвутся на свободу…

– В одиночку я не могу удерживать равновесие мира, – поясняю я. Я и не ждал, что Лайя меня поймет, в конце концов, она всего лишь смертная. – Мир должен сгореть. А потом – восстать из пепла.

– Элиас, – она в ужасе. – Как ты можешь такое говорить?

– Уходи, – говорю я ей. – Я не желаю принимать тебя в Земли Ожидания. По крайней мере, не сейчас. Спеши, и пусть небеса будут к тебе благосклонны.

– Что за ужас сотворило с тобой это место? – кричит она. – Элиас, мне нужна твоя помощь! Ты нужен людям! Здесь тысячи книжников! Если мне не под силу найти Звезду, мне под силу хотя бы вывести их отсюда! Ты мог бы…

– Я должен вернуться в Земли Ожидания, – говорю я. – До встречи, Лайя из Серры.

Лайя хватает ладонями мое лицо, поворачивает к себе, вглядывается мне в глаза. В ней восстает какая-то тьма, похожая на безумие, но это не безумие. Это древняя сила, источник самой магии. И эта сила сейчас в гневе.

– Что ты с ним сделал? – обращается она к Мауту, будто знает, что он соединился со мной, и хочет заглянуть именно ему в глаза. – Отдай его обратно!

Из моего горла исходит голос, похожий на глубокий неземной гул. Меня словно бы отодвинули на окраину собственного разума, и я могу только наблюдать, как голова моя сама собой склоняется к плечу.

– Прости, дорогая, – говорит Маут моими устами. – Другого пути нет.

Я отстраняюсь от нее и разворачиваюсь к востоку, в сторону Сумеречного Леса. Через несколько мгновений я уже среди карконских войск, разоряющих город. Еще шаг – я миную их и спешу прочь от города, наконец-то слившись воедино с Маутом.

Хотя я знаю, что выполняю свой долг, какая-то частица меня прежнего еще жива и оглядывается на то, что я потерял навеки. Это очень странное ощущение.

– Я… – Я с трудом подыскиваю нужное слово. – Мне больно.

– Отдавать себя всегда больно. Но эта боль не вечна.

– Почему я? – спрашиваю я наконец. – Почему мы должны меняться, а ты неизменен? Почему мы должны отдавать свою человечность, а не ты – приобретать нашу?

– Волны океана колеблются, а удел человека – плыть по волнам. Ветер дует, сильный и холодный, а удел человека – защищаться от ветра. Земля содрогается и трескается, поглощает и разрушает, а удел человека – ходить по земле. Так же и со смертью. Я просто не могу меняться, Элиас. Меняться – дело твое.

– Я больше не чувствую себя собой.

Он умолкает, и Антиум скоро остается позади. Вскоре я забываю о войне. Забываю лицо девушки, которую любил. Я думаю только об одном – о своем предназначении.

Все идет так, как должно.