Кто произнес эти слова? Я пытаюсь рыться в собственной памяти. Кто-то был здесь, на этой темной улице, рядом со мной. Какой-то друг…

Но, когда я открываю глаза и умудряюсь встать на колени, я совершенно одна. Со мной только эхо чьих-то слов.

Колени мои подгибаются, когда я пытаюсь подняться на ноги. Как бы я ни старалась дышать, мне очень не хватает воздуха. Потому что ты потеряла слишком много крови, Сорокопут.

Я срываю плащ и, комкая, прижимаю его к ране со стонами боли. Вот сейчас мне действительно необходим патруль. Скорее всего, это подстроила Комендант, и она наверняка позаботилась о том, чтобы меня не нашли.

Убийца мог быть не один. Мне нужно встать. Добраться до казарм Черной Гвардии.

Зачем это все? – спрашивает внутренний голос. – Просто сдайся. Тьма ждет тебя с распростертыми объятиями. Там твоя семья.

Мама. Отец. Мне нужно что-то вспомнить о них, что-то важное. Я сжимаю кулаки и чувствую на руке что-то твердое. Кольцо. Птица с распростертыми крыльями.

«Ты – та, что сдержит тьму». Кто-то когда-то сказал мне эти слова. Нет, слова не имеют значения. Они ничто по сравнению с болью, пронизывающей мое тело, накатывающей волнами.

Ты – та, что сдержит тьму. Яркое воспоминание… Я прижимаю руку к лицу и чувствую металл маски. Холодный металл придает мне сил, как ничто другое, выгоняет меня из ступора.

Эти слова сказал мне отец. Ливия! Ее ребенок! Регентство! У меня есть семья. У меня есть Империя. Я должна выжить, чтобы защитить и то и другое.

Я двигаюсь вперед, скрипя зубами от боли. По лицу текут невольные слезы, каждый шаг отдается болью в ране. Ты должна справиться. Сколько еще шагов до казарм? Отсюда – не меньше четверти мили. То есть пятьсот шагов. Всего пятьсот. Это совсем немного.

Тогда я буду драться и с ними. И выживу. Если я позволю себе умереть, все потеряно.

Я смотрю на отцовское кольцо, и это придает мне сил. Я – Маска, Аквилла, Кровавый Сорокопут. Боль – ничто.

Я добираюсь до стены ближайшего дома и пытаюсь выпрямиться, опираясь на нее. В такой час ночи в окнах не горит свет. Но, если стучаться во все двери, есть шанс найти помощь. Не исключено, что я наткнусь на врагов. Комендант все делает тщательно. Если она послала убийцу, то вполне могла и заплатить жителям соседних домов, чтобы никто не помог мне.

Вперед, Сорокопут! Я двигаюсь дальше по улице, хотя колени подгибаются. По ним поднимается холод. Я замедляю ход, пытаясь перевести дыхание, и внезапно падаю. Тьфу, я снова на коленях. Ненавижу это чувство совершенной слабости, беспомощности, как во время Первого Испытания, когда Маркус нанес мне удар. Тогда меня спас Элиас. Потому что он был… Потому что он мой друг. Как я могу думать о нем иначе после всего, что мы пережили вместе? Если я о чем-то и жалею сейчас, когда ко мне подступает смерть, так это о том, что охотилась на него. Я причинила боль его семье и ему.

Когда я умру, я встречу его? Там, в Землях Ожидания? Может, он меня там встретит? Как глупо, что он прикован к тем землям навеки в то время, когда мир живых так нуждается в его свете…

– Ты заслужил лучшую участь, – шепчу я.

– Сорокопут! – я слышу топот ног – и оборачиваюсь, оскаливаясь и вытаскивая кинжал. Но тут же узнаю черные волосы, золотистую кожу… Я не ожидала его увидеть, но ведь Харпер – мой лучший друг. Неудивительно, что он здесь. Он никогда не даст мне умереть!

– Ты… ты пришел…

– Сорокопут, держись! Не уходи! – Нет, это не Элиас. В этом голосе не звучит летнее тепло, напротив, он холодный и жесткий, как зима. Как мой собственный голос. Потом я слышу еще один голос, тоже знакомый. Это Декс.

– В особняке Аквилла есть врач…

– Приведи его скорее, – требует холодный голос. – Но сначала помоги мне снять с нее доспех, так будет легче ее нести. И осторожно, она ранена в живот.

Теперь я узнаю и этот голос. Авитас Харпер. Странный, тихий Харпер, задумчивый и всегда бдительный, с огромной пустотой внутри, на которую отзывается мое сердце.

Они быстро освобождают меня от доспеха, и я подавляю стон. Красивое смуглое лицо Декса, нависающее надо мной, становится четче. Он хороший солдат, верный друг. Но ему всегда плохо, он одинок и страдает. А еще он очень скрытен.

– Это несправедливо, – шепчу я ему. – Ты имеешь право любить кого хочешь. То, что сделает с тобой Империя, если узнает… Это так ужасно…

Декс страшно бледнеет и бросает быстрый взгляд на Авитаса.

– Береги силы, не разговаривай, Сорокопут, – говорит он. И исчезает. Харпер обхватывает меня за талию, потом закидывает мою руку себе на шею, и мы вместе делаем шаг. Я спотыкаюсь, потеряла слишком много крови…

– Подними меня и неси, идиот, – выдыхаю я. Через мгновение я уже не чувствую собственного веса и выдыхаю.

– С тобой все будет в порядке, Эл… Сорокопут, – Голос Харпера прерывается. Я слышу страх? Тревогу?

– Не дай никому меня увидеть в таком состоянии, – шепчу я. – Это уни… унизительно.

Харпер испускает короткий смешок.

– Только ты можешь думать о том, как выглядишь со стороны, когда у тебя едва не вываливаются внутренности. Держись, Кровавый Сорокопут. Казармы совсем близко.

Он несет меня к главному входу, и я протестующе мотаю головой.

– Нет. Входи через черный вход. Плебеи, которым мы дали тут приют, не должны видеть меня такой…

– У нас нет выбора, кратчайший путь в госпиталь – через главный…

– Нет! – Я дергаюсь и хватаю Харпера за грудки. Он только чуть морщится. – Никто не должен меня видеть в таком состоянии! Ты же знаешь, что она тогда предпримет. Комендант обратит это против меня же. Отцы кланов и без того уже считают меня слабой!

– Капитан Авитас Харпер, – слышится глубокий древний голос, говорящий так, что возражений попросту не предполагается. При его звуках Харпер замирает. – Неси ее сюда.

– Убирайся с нашего пути, – выдыхает Харпер, отступая на пару шагов, но Князь Тьмы протягивает руки ему навстречу.

– Дитя, я мог бы убить вас обоих одной силой мысли, – говорит он мягко. – Если хочешь, чтобы она выжила, неси ее сюда.

Харпер медлит несколько мгновений, но подчиняется. Я хочу протестовать, однако едва могу говорить. Тело Харпера под униформой напряжено, мускулы тверды, словно стальная проволока. Его сердце бьется часто, как удары бурных волн о берег. Но лицо его, скрытое маской, совершенно спокойно. Что-то внутри меня расслабляется, в глазах темнеет. О, блаженный сон…

– Оставайся со мной, Сорокопут! – резко окликает меня Харпер, и я издаю протестующий стон. – Не закрывай глаза. Не нужно говорить, просто не давай себе заснуть.

Я гоню сон из последних сил, стараясь сосредоточиться на колебании ризы Князя Тьмы. Он что-то шепчет, но я не могу разобрать слов. Каменная стена, только что высившаяся перед нами, растворяется. Это магия! Через пару мгновений я снова вижу казармы. Стража, стоящая снаружи, поднимает головы и хватается за рукояти мечей. Но Князь Тьмы снова начинает говорить, и часовые отводят глаза, отворачиваются и не видят нас.

– Положи ее сюда, капитан, – говорит Князь Тьмы, заводя нас в мою комнату и указывая на кровать. – И уходи.

Харпер медленно и осторожно опускает меня на постель. Я все равно кривлюсь от боли, накатившей мощной волной от того, что потревожили рану. Когда Харпер отстраняется, мне становится холодно.

– Я ее не оставлю, – капитан распрямляется и смотрит в лицо Князю Тьмы, не мигая.

Князь Тьмы пар секунд обдумывает его ответ.

– Ну что же. Тогда хотя бы отойди в сторону и не мешай.

Джинн присаживается на край кровати и поднимает мою рубашку. Я смотрю на его руку, виднеющуюся из-под длинного рукава. Она словно соткана из тени, но под тенью слегка мерцает зловещий свет, вроде углей в камине. Я вспоминаю тот день, когда мы встретились впервые. Это было в Серре. Вспоминаю, как он пел одну долгую ноту, и следы ударов на моем лице исчезали.

– Почему ты помогаешь мне?

– Я не могу тебе помочь, – отзывается Князь Тьмы. – Но вот ты сама можешь помочь себе.

– Нет, я не могу исцелить себя саму.

– Твоя исцеляющая сила позволяет тебе восстанавливаться куда быстрее, чем может обычный человек, – говорит он. Я понимаю, что Авитас тоже все это слышит. Может быть, и следовало приказать ему выйти из комнаты. Но я слишком слаба, чтобы мне было до этого дело. – Иначе как бы ты могла выжить, дитя, после такой огромной кровопотери? Постарайся осознать эту рану, а потом найди свою песню. Давай. Работай!

Это не просьба, а приказ.

Я тихо мычу себе под нос, борясь с болью, стараясь найти свою собственную мелодию. Я закрываю глаза и вижу себя маленькой девочкой. Ночью ко мне в постель пришла сестренка Ханна, ища утешения – она боится ночных чудовищ. Я успокаиваю ее, а мама находит нас по звуку голосов и начинает петь нам колыбельную… Порою, в Блэклифе, темными ночами я вспоминала ее тихую песню, и это убаюкивало меня. Но когда я сейчас пытаюсь спеть ту же самую мелодию, ничего не происходит.

Неудивительно. Ведь моя песня не может быть настолько мирной. Моя песня состоит из боли и падения. Это песня крови и битвы, смерти и власти. Эта песня принадлежит не Элен Аквилле, а Кровавому Сорокопуту. И я не могу отыскать ее. Не могу на ней сосредоточиться.

Князь Тьмы выпевает две ноты. Первая из них – ярость. Вторая – любовь. В этой короткой и холодной грубой песне живет мой мир, моя душа.

Я выпеваю две ноты ему в ответ. Две ноты становятся четырьмя, четыре – четырнадцатью. Ярость – моим врагам, думаю я. Любовь – моему народу. Вот она, настоящая моя песня.

Но как же это больно, как невыносимо больно! Князь Тьмы берет меня за руку.

– Добавь боли в песню, дитя, – советует он. – Изгони ее из себя.

Его слова словно бы прорывают плотину. Хотя боль моей раны передается ему, он и бровью не ведет. Он вообще не двигается, принимая мою боль неподвижно, как статуя. Моя кожа сама собой зарастает, рана заживает на глазах, при этом причиняя боль, от которой из глаз катятся слезы.

Я слышу свист клинка, покидающего ножны.

– А ну, отвечай, что ты с ней делаешь!

Князь Тьмы оборачивается к Авитасу и делает легкий жест кистью руки. Авитас тут же роняет клинок, как будто тот жжет ладонь.

– Посмотри сам, – джинн кивает ему на мою рану, которая обратилась в небольшой звездообразный шрам. Он еще сочится кровью, но рана уже не смертельна.

Харпер тихо ругается сквозь зубы, и я понимаю, что скоро мне потребуется многое ему объяснить. Но об этом я подумаю позже. Сейчас я крайне измождена. Несмотря на это, я заставляю себя сесть в постели, когда Князь Тьмы поднимается и отпускает мою руку.

– Подожди, – шепчу я. – Ты собираешься рассказать ей об этом?

Он понимает, кого я имею в виду.

– Зачем мне ей это рассказывать? Чтобы она предприняла еще одну попытку убить тебя? Я ей не слуга, Кровавый Сорокопут. Это она служит мне. И она напала на тебя вопреки моему приказу. Я не терплю неповиновения и поэтому решил расстроить ее планы.

– Я все еще не понимаю. Почему ты помогаешь мне? Что тебе от меня нужно?

– Я и не думаю помогать тебе, Кровавый Сорокопут, – он поднимается и подбирает полы длинной одежды. – Я помогаю себе самому.

Я просыпаюсь уже глубокой ночью и слышу грохот выстрелов катапульт. Похоже, варвары продолжают бомбить Навиум.

Я одна в комнате, на стене висит мой доспех. Резко поднимаюсь с кровати и не могу не выругаться. Моя рана из смертельной превратилась в весьма болезненную и ужасно меня раздражает. Так, хватит ныть. Давай, надевай доспех. Я хромаю к стене с трудом, как старуха с больными суставами в середине зимы. Все жду, что сейчас ноги как-то расходятся, и тело согреется хотя бы до такой степени, чтобы я могла сесть в седло.

– Собралась опять подставиться под нож убийцы? – звучит знакомый голос. Это настолько неожиданно, что я сперва не верю своим ушам. – Твоя мать очень огорчилась бы.

Кухарка сидит у меня на подоконнике в привычной позе, на ней все тот же капюшон. Хотя я не раз видела ее страшные шрамы на лице, все же она так уродлива, что я невольно отвожу взгляд. Плащ ее изодран, седые волосы всклокочены и напоминают птичье гнездо. А желтые пятна глины на руках говорят о том, кто именно оставлял глиняные статуэтки у Коменданта в комнате.

– Я слышала, тебя пырнули, – Кухарка спрыгивает с подоконника. – Думала зайти к тебе и как следует накричать за это. – Она качает головой. – Какая же ты дура. Чем ты думала, расхаживая одна ночью в сотне миль от Блэклифской Суки?

– Сама хороша, – усмехаюсь я. – Почему ты ее до сих пор не убила? Вижу, не очень-то у тебя получается. Единственное, на что ты годишься, – так это подбрасывать ей в дом никчемные глиняные фигурки.

Кухарка зловеще усмехается.

– Я и не собираюсь ее убивать, – глаза ее скользят по моему животу. – А ты забыла поблагодарить меня за то, что я перебила остальных убийц, посланных за тобой. Или за то, что я велела Харперу бросать чтение рапортов и бежать тебе на выручку.

– Благодарю, – говорю я.

– Думаю, ты знаешь, что ублюдок с горящими глазами кое-что от тебя хочет?

Я не спрашиваю, откуда она узнала, что меня исцелил Князь Тьмы.

– Я не доверяю ему, – говорю я. – Я не так глупа.

– Тогда зачем ты позволила ему помогать тебе? Он же планирует большую войну, или ты не понимаешь? И в этой войне он уже присмотрел роль для тебя. Ты просто пока не знаешь, что это за роль.

– Война? – я сажусь на кровать. – Война с кем? С карконами?

Кухарка злобно шипит, хватает со стола подсвечник и швыряет его мне в голову.

– Да не эта мелкая войнушка, дурища! Грядет настоящая большая война. Она назревает с того дня, когда мой бестолковый народ принял решение уничтожить джиннов. Вот в чем дело, глупая девчонка. В это ввязалась и Комендант. Она не только карконов хочет победить.

– Объясни, – требую я. – Что ты имеешь в…

– Уходи отсюда, – перебивает та. – Убирайся как можно дальше от Коменданта. Она продолжит попытки тебя уничтожить, возможностей у нее предостаточно. Поезжай к своей сестре, защищай и охраняй ее. Не своди глаз с этого вашего императора. А когда война наконец разразится, будь к ней готова.

– Сначала я должна справиться с Комендантом, – говорю я. – Война, о которой ты говоришь…

За дверью звучат тяжелые шаги. Кухарка запрыгивает на подоконник, хватается за оконную раму. Я замечаю, что что-то не так с ее рукой. На ней слишком гладкая кожа – не такая молодая, как у меня, но и не кожа сморщенной старухи.

Темно-синие глаза пронзают меня насквозь.

– Ты хочешь справиться с Блэклифской Сукой? Хочешь низложить ее? Для этого надо стать такой, как она. А в тебе нет нужных качеств, глупая девочка.